Сокращения

Открытие: 15.11.2009

Обновление: 25.12.2021

М. Позднев
Николаевская гимназия в Царском Селе

Этот текст подготовлен задолго до выхода в свет книги К. И. Финкельштейна "Императорская Николаевская царскосельская гимназия" (С-Пб.: Серебряный век, 2008) основанной на материалах сайта. Об очерке, как и о М. М. Поздневе, Кирилл Иосифович не знал и двигался во многом сходными путями, пользовался теми же источниками. Думаю, это не является помехой делу. Тем более, что доклад М. М. Позднева в большей степени - педагогической  направленности. Я давно хотел найти толковый взгляд специалиста на деятельность Анненского-учителя, учителя-языковеда. Именно таким взглядом мне представляется доклад М. М. Позднева.

Мною сделана незначительная правка текста.

Михаил Михайлович Позднев - российский филолог-классик, преподаватель Санкт-Петербургского государственного университета, доктор филологических наук (2010), профессор кафедры классической филологии (с 2014). В 1993-2018 гг. - преподаватель латинского и греческого языков 610-й петербургской классической гимназии (http://610.ru/). Сын О. Л. Поздневой, родственницы И. Ф. Анненского по линии семьи Богдановичей.
Страница Википедии Фото К. И. Финкельштейна, 2009 г.

Доклад о Николаевской гимназии был сделан М. М. Поздневым на заседании Античного кабинета (http://www.bibliotheca-classica.org/drupal/?q=main, ссылка не действ. на 25.12.2021) в конце 1990-х годов и передан в собрание К. И. Финкельштейном вместе с этими сведениями, с согласия автора.

В собрании также открыта статья автора:
Позднев М. М. Отмена системы классического образования в России (по материалам 'Русского богатства'). PDF
// Philologia Classica 2017, 12, 1, 98-110. DOI: 10.21638/11701/spbu20.2017.110.

Помимо знаменитого лицея, в Царском Селе существовало три замечательных школы - Мариинская женская гимназия, Николаевская мужская классическая гимназия и частная школа Левицкой. Каждая из них выделяется даже на общем фоне подъема русской культуры конца прошлого века, прославленной, в частности, и выпускниками этих учебных заведений. Некоторыми достижениями царскосельских учителей, сама того не зная, пользовалась даже советская школа. В школе Левицкой, например, впервые в России было введено совместное обучение, возобладавшее через полвека. Это не говорит, конечно, о какой-либо преемственности. Лучшее из опыта царскосельских школ, то, что делало преподавание в них системным и цельным, в советское время совершенно заглохло. Николаевская гимназия, о которой пойдет речь, в пору ее расцвета представляла собой своеобразный, возможно, единственный в своем роде, тип классической гимназии эстетического направления. Сделать слепок с этой модели сейчас, конечно, так же трудно, как воссоздать всю систему классических гимназий в России. Тем не менее, определенную часть опыта Николаевской гимназии было бы и возможно, и полезно применить в наших новых школах.

История Николаевской гимназии началась в 1870 году. Показательно, что еще до ее создания возник спор на знакомую нам тему между родителями и учителями-классиками. После принятия устава 64-го года, вводившего классические языки в качестве основного элемента доуниверситетского образования, этот спор шел по всей России. И. Ф. Анненский, будущий третий директор Николаевской гимназии, очевидно, несчетное количество раз вынужденный отвечать на известный вопрос родителей, напишет впоследствии, что за всеми бойкими фразами фельетонистов слышится 'вечный голос русской маменьки: Ну, латынь я еще понимаю - рецепт доктору написать, но греческий-то зачем?' Однако в Царском конфликт неожиданно стал настолько острым, что учителя вынуждены были поначалу пойти на компромисс. Дело было в следующем.

В середине прошлого века, как видно из статистических отчетов по Петербургской губернии, население Царского Села все больше пополняется за счет представителей купеческого сословия. Между тем, из мужских среднеобразовательных школ в городе имелось одно уездное училище, причем оно обслуживало не только Царское, но и Павловск с Гатчиной. Потребность в учреждении новой школы была очевидна. В то время в Царском возводится много каменных домов. Строительство идет с размахом. Решив строить богадельню, обращаются к Ипполиту Монигетти, уже тогда имевшему репутацию одного из первых архитекторов России (впоследствии он построит императорский дворец в Ливадии, Воронцовский дворец на Мойке). В 62-м году в городе случился большой пожар. Городская управа должна была потратить все средства на восстановление торгового центра, в частности на строительство нового гостиного двора. На окончание строительства богадельни денег не было. Пришлось обратиться за помощью к частным лицам. Царскосельские домовладельцы отказались, однако, давать деньги на богадельню. (Требовалась большая сумма - около 100 000 р.). Воспользовавшись благоприятным моментом, купцы просят отвести здание под мужскую гимназию. Разумеется, учиться в ней должны были прежде всего их собственные дети. Поскольку здание необходимо было срочно достраивать (оно примыкало к городской ратуше), градоначальник, генерал-майор Гогель, соглашается и берет будущую школу под свое попечительство. Деньги были получены и Монигетти довел строительство до конца (66-й год). Это была победа царскосельской купеческой общины. Жертвователи учредили фонд, из которого впредь на содержание гимназии выделялось около 13 000 р. ежегодно. Кроме того, было учреждено 10 именных стипендий для учеников. Вполне понятно, что концепцию будущей школы спонсоры хотели определить сами. Они предлагали учить по программе реальных гимназий, с усиленным преподаванием естественных наук, законоведения и ремесел, и, кроме того, французского и немецкого языков. Трудно судить за такой подход к делу состоятельных царскоселов. По меткому слову Анненского, 'с точки зрения банковской конторы человек определяется ценностью его на рынке и, естественно, humaniora для промышленника сводятся к знанию языков, повышающих эту ценность.' Очевидно, что если бы дело происходило в любом другом городе России, будущая школа стала бы именно такой, какой ее хотели видеть 'благодетели'. Но Царское Село было постоянной резиденцией монарха, и поэтому все события городской жизни обсуждались первыми людьми государства. Двор и правительство часто подолгу оставались в Царском; многие жили там круглый год. (Кстати, в Мариинскую женскую гимназию часто поступали будущие фрейлины). Придворные и министры не собирались готовить своих детей к промышленной деятельности. Градоначальник Гогель сделал доклад об окончании строительства здания гимназии великому князю Константину Николаевичу. Дело обсуждалось с канцлером, князем Горчаковым, затем с Иваном Давыдовичем Деляновым, исполнявшим тогда обязанности управляющего министерством народного просвещения. Видимо, по этому поводу высказывался и сам Александр II. Министры и двор настаивали на учреждении классической гимназии. Следовало убедить в этом купечество, твердо стоявшее на своем. Переговоры продолжались до 68-го года и в результате было найдено компромиссное решение - устроить классическую гимназию с одним латинским языком. Ее директором был назначен инспектор пятой петербургской гимназии, Иван Иванович Пискарев, по образованию юрист, преподававший законоведение. (Сперва купцы просили ввести дополнительный курс латыни в реальной гимназии, но в таком случае концепция школы противоречила бы министерской программе и школа не могла быть государственной, а это означало, что директор, инспектор и все учителя не будут назначены министерством. Учредители же были не в состоянии сформировать педагогический коллектив. Таким образом, латынь должна была стать основным элементом программы с наибольшим количеством часов - 5 в неделю. Гимназия переходила в разряд классической.) На торжественном открытии школы И. И. Пискарев говорил, что ум обогащается прикладными знаниями тогда, когда он развит и укреплен для их восприятия, в противном случае он подавляется преждевременным и непоследовательным накоплением такого рода знаний, Делянов же напоминал, что школа - это не канцелярский архив, а идея, живущая в недрах педагогического сословия - мысли, которые могли бы показаться довольно ординарными, если не учитывать, к какой аудитории они были обращены.

Итак, в 70-м году школа (названная Николаевской в память вел. кн. Николая Александровича, первенца Александра II) приняла первых учеников. Это были дети всех вероисповеданий и всех сословий (преобладало, впрочем, купеческое). Думается, новички, вошедшие в классы, были поражены. Внутренние интерьеры здания, расположенного на углу Госпитальной и Малой улиц, неподалеку от Александровского парка, даже по фотографиям и рисункам производят ошеломляющее впечатление. Это была, наверное, самая шикарная школа в России. Орнаменты в византийском стиле украшали рекреацию. В классах висели картины и стояли огромные вазы с живыми цветами. Имелся также роскошно убранный фехтовальный зал с зеркальными стенами, где помимо фехтования проходили уроки танцев. Коридоры были уставлены копиями с античных статуй и бюстов. Класс для естественных наук был оборудован по последнему слову техники. Впоследствии он обогатился множеством коллекций, так что общее число экспонатов доходило до двух с половиной тысяч. Из гимназических ведомостей мы узнаем, например, что Александр III пожертвовал школе уникальную коллекцию, посвященную истории шелковичного червя. Наконец, школа имела свою церковь (освященную в октябре 1872 года). Церковь была специально встроена в здание и, по общему мнению, представляла собой шедевр декораторского искусства. Здесь находилась священная реликвия Царского Села - походный алтарь Екатерины II, на котором впервые в Царском было произведено богослужение. Парадный коридор на первом этаже, отделанный серым мрамором, соединял школу с городской ратушей. Во внутреннем дворе был разбит сад с аллеями и прудами.

Педагогическая жизнь школы - то, для чего служило все это великолепие - в начале ее развития была, однако, довольно безрадостной. Вообще, первые 17 лет существования гимназии производят впечатление некоторого застоя, хотя без этого, подготовительного, периода школа, очевидно, не достигла бы того блеска, который сделал ее знаменитой в 90-х годах. Иван Иванович Пискарев был замечательным учителем и ученым человеком. Он автор 'Введения к изучению российских законов', труда, который долгое время был основным юридическим пособием в русской школе. В 60-е годы Пискарев обучал законоведению великого князя Александра Александровича, будущего императора Александра III. Однако, не будучи классиком, первый директор Николаевской гимназии, хотя и настаивал на введении латыни, но, что называется, не видел за деревьями леса. Об изучении античной культуры в руководимой им гимназии заботились мало.

Были, впрочем, и трудности внешние. Гимназия имела всего 4 класса (т. е. обучение длилось 4 года). С самого начала стало ясно, что большинство учеников не готовы к курсу классической гимназии. Из 80 учеников, набранных за первые 4 года, всего 9 было переведено в следующие классы. Требования к поступающим ограничивались знанием основных молитв, умением читать по-русски и по-церковнославянски и выполнять 4 арифметических действия над целыми числами. Поэтому срочно потребовалось открыть подготовительный класс, в котором не было латыни, но уже достаточно серьезно для начального этапа преподавалась математика, история и французский язык. Это позволило хоть немного приблизить поступивших к восприятию оригинальных латинских текстов. Однако, и сама латинская часть была поставлена довольно плохо. В 70-е и 80-е годы в России еще не хватало латинских учебников. В качестве основного пособия служила грамматика Кюнера, переведенная и обработанная Носовым. Несостоятельность этой грамматики показывает хотя бы то, что от нее так охотно отказались, как только появились другие учебники, в частности Сидорова и Кесслера, Санчурского и Элендта-Зейфера. Учителей латыни было всего два. Результаты же курса никак нельзя признать достаточными. В последних классах читались отрывки из Евтропия и под конец - Корнелий Непот. В середине 80-х годов, когда гимназия становится 6-ти классной, объем чтения увеличивается и к Непоту добавляются Цезарь и Овидий, причем используются критические издания из серий Тейбнера и Таухница, от чего в русской школе опять-таки позднее отказались, предпочитая специальные комментированные издания для гимназий. Вообще, кажется, что отношение к делу в Николаевской гимназии 70-х годов было еще вполне канцелярским, и древонасаждение явно казалось важнее самой античности. Тем не менее, общество Царского Села было весьма довольно происходящим, о чем свидетельствуют разного рода приветствия и торжественные речи именитых царскоселов, обращенные к преподавателям и выпускникам (они публиковались в гимназическом ежегоднике). Работа гимназии оздоровила общий духовный климат в городе. Следует сказать, что даже в это время гимназию окончили несколько известных людей (например, историк и писатель Безобразов, автор 'Византийской истории', книги о Михаиле Пселле и нескольких исторических повестей). Многие выпускники, отчасти следуя тогдашней моде, посвятили себя естественным наукам. В конце 70-х среди выпускников гимназии будущий профессор Горного Института геофизик Марков.

И. И. Пискарев пробыл директором гимназии до самой смерти, в 1887 г. На его место был назначен Леонид Александрович Георгиевский. В Николаевской гимназии училось тогда уже более 200 человек, было 6 классов, не считая подготовительного, из гуманитарных дисциплин преподавались латынь, французский, немецкий, математика, история и русская словесность. С деятельностью Георгиевского начинается период расцвета гимназии. Новый директор обладал незаурядными способностями как к научной, так и к администраторской деятельности. Получив классическое образование в русском филологическом семинаре при Лейпцигском университете, он довольно долго служил учителем древних языков в первой, а затем шестой классической гимназии. В последнюю его как блестящего специалиста пригласил тогдашний директор этой гимназии Яков Георгиевич Гуревич, издатель 'Русской школы'. В ЖМНП уже была опубликована часть диссертации Георгиевского, посвященной надгробной речи Гиперида. Вместе с Зелинским, Никитиным и другими видными классиками он участвует в редактировании и издании 'Реального словаря классических древностей по Любкеру'. В 80-х он становится секретарем общества классической филологии и педагогики. Педагогическая деятельность Георгиевского была чрезвычайно успешной. После Царского он был назначен директором Николаевского лицея в Москве. Это была единственная школа в России, где занятия не прекращались в самые тяжелые дни 1905 года, во время вооруженного восстания в Москве. В 1908 году он становится товарищем министра народного просвещения. Все, что сделано Георгиевским для развития гимназических и университетских курсов, невозможно здесь охватить. Нас же интересует прежде всего его деятельность в Царском. В Николаевскую гимназию вместе с ним пришел Сергей Александрович Манштейн. Здесь возникла и начала осуществляться идея создания знаменитой серии комментированных изданий классических авторов для гимназий. В этой серии вышло больше 50 книг. Комментарии составлялись лучшими филологами, а первыми авторами были учителя Николаевской гимназии. Сам Георгиевский издал 'Анабасис' Ксенофонта и 'Биографии' Корнелия Непота, Манштейн - вторую песнь 'Илиады', Михаил Иванович Ростовцев, служивший в гимназии с 1892 по 1895 год - 'Записки о Галльской войне', Степан Осипович Цыбульский, третью песнь 'Илиады', И. Ф. Анненский - 'Memorabilia' Ксенофонта.

С приходом Георгиевского в гимназии начались реформы, почва для которых была отчасти подготовлена - первым жителям Царского, окончившим гимназию, было тогда уже за 30. Заручившись поддержкой великого князя Владимира Александровича, взявшего гимназию под свое покровительство, а также Делянова, тогда уже министра, Георгиевский вводит в школе обязательный курс греческого языка с чтением авторов. При 6-ти классах осуществить преподавание греческого в полном объеме было нельзя. Поэтому обучение было продлено до 8 лет, подготовительный класс был отменен, а в первом классе введена латынь. (Ученикам первого класса было 10-11 лет). Вместе с тем более строгими стали правила приема. Поступавший в первый класс гимназии держал экзамен, в который включались вопросы из русской истории и простейшие геометрические задачи. Организуя преподавание, Георгиевский старался привлечь к делу как можно больше талантливых учителей, не чуждых научной деятельности. Кроме Ростовцева, в гимназии служил Щукарев, зарекомендовавший себя исследованиями каталога афинских архонтов. Цыбульский также начал печататься, будучи учителем в царскосельской гимназии. Инспектором гимназии еще до прихода Георгиевского был назначен математик Исаак Иванович Фомиллиант, славившийся среди учеников своим добродушием (о нем ходили анекдоты). Вместе с ним Георгиевский основывает пансион для несостоятельных учеников. Для пансиона архитектор Видов в 1889 г. надстроил третий этаж. В саду, примыкавшем к Малой улице, были возведены небольшие необыкновенно изящные деревянные здания в русском стиле, в которых разместились лазарет и баня для воспитанников. Воспитателями и помощниками воспитателей в пансионе были сами учителя гимназии. Имелся, конечно, и большой штат низших служителей. Интересно, что в это же время по ходатайству учителей Николаевской гимназии, в Царском было основано и реальное училище.

При Георгиевском в Николаевской гимназии были введены новые учебники. За 20 лет, прошедших со времени реформы 1871 года, их появилось уже достаточно много, особенно латинских, так что было из чего выбирать. Латынь начинали учить по грамматике Санчурского и хрестоматии Сига. С 4 по 6 класс, когда уже читались авторы, использовалась грамматика и синтаксис Сидорова - Кесслера, и наконец пособие по переводу на латынь Зюпфле. Учебники греческого сперва были довольно несовершенными ('Этимология' и 'Сборник статей' Шрамека). Затем появился учебник и хрестоматия Эмиля Черного, очевидно, лучший из русских учебников греческого (попытки заменить его на Бахофа оказались неудачными). Популярной была и книга упражнений по элементарному греческому Мора (ставшего предпоследним директором Николаевской гимназии). Авторы читались по изданиям, специально подготовленным для школы: в основном из упомянутой серии Георгиевского - Манштейна, в которой вскоре появились и Овидий, и Вергилий, и Ливий, и Геродот, и Софокл (Ливия и Софокла, как известно, издал Зелинский). Это была очень верная идея, призванная искоренить пользование русскими переводами. Запреты, как мы все знаем, здесь не действуют. Выбирать же непереведенных авторов нельзя, так как они, в основном, вторичны. Другое дело - объяснить, а иногда и подсказать ученику в комментарии решение тех или иных трудностей. Постепенно усложняя текст, уменьшая количество подсказок можно прийти к тому, что русский Цезарь и русский Ливий станут выпускникам классической гимназии ненужными.

Учиться в конце 90-х годов в Николаевской гимназии было трудно. Успешно оканчивали курс не более трети учеников. Для тех, у кого возникнет желание сопоставить тогдашние трудности с нынешними приведем отрывок из экзаменационного билета по греческому (обратный перевод, входивший в экзамен обязательным элементом): 'Если кто-либо делает добро дурным людям, то с ним происходит то же самое, что и с кормящим чужих собак: дело в том, что они так же лают на дающих, как и на первого встречного. Смотри, не меньше берегись льстецов, чем обманщиков, ибо и те, и другие, когда им верят, поступают несправедливо с верящими.' Это из переводного экзамена в 8-ой класс (из лексики подсказывают только глагол hylaktein - 'лаять'). Интересно, как справились бы с ним наши десятиклассники. А вот отрывок из задания по переводу на латынь на выпускном экзамене (здесь слов не дается вовсе). 'Когда послов от царя ввели в сенат и они попросили сенаторов позволить им выкупить заложников за ту сумму, какую сами назначат, им ответили, что римский народ помнит о своей бывшей дружбе с царем и народом фракийским и, хотя царь предпочел лакедемонян Риму, они все же отпустят его сына и заложников, и не возьмут платы - благодарность-де римского народа не оплачивается.'

Очевидно, в гимназии Георгиевского должно было начать свой путь много классиков. Кроме Аркадия Андреевича Мухина, закончившего Николаевскую гимназию в первые годы директорства Георгиевского, и затем вернувшегося в нее учителем уже при Анненском, нам никто не известен. Анненский очень любил Мухина, но никаких публикаций Мухина (кроме некролога Анненскому в Царскосельской газете) мы не нашли. Возможно, среди учителей древних языков бывших питомцев царскосельской школы было немало. При Георгиевском с медалью окончил гимназию Н. Н. Трубицын, русский литературовед и этнограф.

В 1896 году Георгиевский был переведен в Москву. В Царскосельскую гимназию на его место приходит Иннокентий Федорович Анненский. Деятельность Анненского как филолога, критика и литератора не нуждается в представлении; ее анализ занял бы сотни страниц. Но о его педагогических взглядах стоит хотя бы кратко сказать здесь, особенно потому, что ими были обусловлены успехи Николаевской гимназии на рубеже веков. По числу окончивших гимназию знаменитостей первенство принадлежит десятилетию - с 1896 по 1906 год - когда директором был Анненский. Кроме Гумилева в гимназии Анненского учились Вс. Рождественский, Оцуп, Кленовский, композитор Дешевов, искусствовед Пунин, исследователь Арктики профессор Визе. Неизвестно, сколько еще блестящих учеников Анненского проявили бы себя в науке и искусствах, если бы не страшные события, совпавшие с началом их зрелой творческой жизни.

Если бы Анненский не был филологом-классиком и если бы он не был для официальной историографии прежде всего поэтом-декадентом, советская педагогика непременно канонизировала бы его также, как она канонизировала Ушинского. Анненский происходил из семьи, отличавшейся демократическими взглядами. Жена его старшего брата, Николая Федоровича, Александра Никитична Анненская, дочь народника Ткачева, активно участвовала в создании Бестужевских курсов, сама содержала школу для бедных; Николай Федорович был близким другом Короленко. И. Ф. и сам был либеральным учителем. Известно, что он принимал в гимназию на казенный счет 'кухаркиных детей'. Когда в тяжелые дни 1905 года ученики гимназии устроили т. н. 'химическую обструкцию', Анненский на родительском собрании, последовавшим за этим, говорил, что считает благородными всех учеников (когда кто-то из родителей спросил, считает ли он благородными и тех, кто подверг школу опасности, Анненский ответил утвердительно). Ходила даже легенда, повторенная несколько раз в советской печати, будто он приказал отслужить панихиду по казненному лейтенанту Шмидту в гимназической церкви, что невероятно, так как в марте 1906 года Анненский уже не был директором. И все же педагогическая деятельность Анненского воспринималась как нечто вторичное, причем не только по указанным причинам, но и потому, что сам И. Ф. в письмах часто повторял, что учительство для него мучение, что бросить школу ему мешает только постыдная необходимость делать карьеру и пр. Вс. Рождественский, отец которого был священником гимназической церкви и учителем закона Божьего при Анненском вспоминал о том, как директор, сидя на веранде своей казенной квартиры, с какой-то особенной брезгливостью перелистывал классные журналы.

Однако за нарочитым презрением к шинели мы видим жизнь, страстно преданную делу учительства и судьбу педагога, имевшего право гордиться результатами своего труда. Анненский был директором коллегии Павла Галагана в Киеве, затем директором 8-ой петербургской гимназии, затем Николаевской гимназии и в конце жизни стал инспектором петербургского учебного округа. Директорство Анненского в 8-й гимназии окончилось триумфом - постановкой 'Реса' на гимназический сцене. В первом ряду сидели Римский-Корсаков, Глазунов, Балакирев, академик Веселовский, профессора Зелинский и Ернштедт, министр Делянов. Это было крупное событие в культурной жизни Петербурга. Назначение в Царское после Георгиевского само по себе было большой честью. Вообще, руководителем такой школы мог быть назначен только человек очень знающий и деликатный. Директор Николаевской гимназии был обязан еженедельно отчитываться перед министром просвещения и делать доклад в канцелярии великого князя, покровителя школы. В правилах для учеников гимназии (в 1896 году в ней училось уже около 500 человек), много места отводилось тому, как вести себя при встрече с государем, Великими князьями, придворными и министрами. (Случались и неловкости. При Анненском двое гимназистов, гуляя по парку, встретили великого князя Владимира Александровича, бывшего явно навеселе. Он стрелял по воронам. Школьники решили прошмыгнуть мимо, не остановившись и не отдав честь, как было положено по правилам. В результате Анненский был вынужден объясняться в жандармском управлении.) Относительно службы Анненского на посту инспектора округа, скажем только, что, находясь в этой должности, он благополучно разрешил ряд крупных конфликтов, происходивших в разных школах губернии. Гимназии, бывшей под его началом, Анненский придал совершенно своеобразный облик, введя в обучение новые дисциплины и развив в учениках любовь к античности, чувство изящного и стремление к самостоятельному труду. Педагогическое творчество, очевидно, значило для Анненского не меньше, чем научное и литературное.

В 1896 г., незадолго до назначения Анненского в Царское, в журнале 'Русская школа' был опубликовано первое из трех 'Педагогических писем'. Эти письма, адресованные издателю (Гуревичу), посвящены преподаванию в гимназии древних языков, письменным работам и, наконец, эстетическому воспитанию школьников. Помимо них, Анненский издал в 'Русской школе' две статьи о преподавании русского языка. Как видим, педагогическое наследие поэта довольно обширно - пять больших статей, разбор которых отнял бы слишком много времени. (Есть еще речи, обращенные к выпускникам.) Мы ограничимся тем, что связано с древними языками. Анненский развивает оригинальную концепцию преподавания древних языков, которая, судя по воспоминаниям учеников, внедрялась им и в Николаевской гимназии.

Целью преподавания языков, в частности, латыни и греческого, Анненский считает развитие у учеников 'чувства слова', то есть понимания 'гармоничной связи внешней формы с духовной формой речи'. Школьник первого класса гимназии уже владеет немалым языковым аппаратом, бессознательно пользуясь языком. На первоначальном этапе Анненский предлагает употребить все силы на утилизацию естественной наклонности ученика к этимологизированию. У грамотного человека слово должно апперципироваться правильно, и для этого уже на первых уроках следует прибегать к сравнениям внутренней формы слова в разных языках - 'прибыть - arriver - adripare', 'выражение - Ausdruck - expression; впечатление - Eindruck - impression'. На этой основе вырабатывается представление не только о схожести лексического строя разных языков, но, по мнению Анненского, и о языковом сознании разных народов. Ученик должен сам пытаться строить слова и гармонически анализировать ряд бессознательных формул. С самых первых шагов изучения языка акцент делается не столько на усвоении, сколько на самостоятельном творчестве, причем как можно раньше - на речевом уровне. 'Действительно, читаем в первом 'Письме', мы подчас не понимаем, насколько важным для понимания речи оказывается умение владеть ею. Говоря je ne risque rien, а не je ne risque pas, мы не думаем о разнице passus и res, но пользуемся привычной схемой.' Умение говорить на языке и сознательное отношение к строю речи должно воспитываться вместе с пониманием мироощущения народа выразившемся в языке. Иначе возникает опасность порчи языка, как это произошло с латынью, деградировавшей в средние века именно потому, что миросозерцание людей, для которых этот язык был школьно-разговорным, было так далеко от античного. Равным образом, и возрождение латыни в гуманистическую эпоху определился благодаря тому, что его адепты ориентировались на античное миросозерцание.

Такой подход к делу меняет отношение к изучению грамматики. Грамматика имеет практическую пользу, очевидную для всех. Однако как прикладной элемент, грамматика может лишь исправить речь, но не научить ей владеть. Поэтому правилам следует посвящать сравнительно мало времени. Незначительный грамматический материал должен контролироваться большим количеством текстов, чтение которых и является основным содержанием обучения. Что касается самих правил, то смысл здесь в том, чтобы ученики усвоили принцип классификации, как одной из основ научного мышления. Здесь также следует опираться на самостоятельную деятельность учащегося. Поняв правила грамматики на материале родного языка, он индуктивным путем должен будет применить их к чужому, убеждаясь таким образом, что грамматика не выдумана учебником или учителем, но составляет действительную принадлежность языка. Анненский предлагает давать на уроках искусно подобранный материал, из которого ученик сам вывел бы правила. Ученики составляют свои маленькие грамматики, а учитель, чья система речи педагогически обработана и научно осмыслена, их пополняет. На уроках эти грамматики постоянно под рукой, как своего рода таблица логарифмов, 'требник гимназиста'. Причем здесь особенно следует пользоваться сравнительно-историческим материалом. Предложим, например, ряд 'гореть - заря - золото' сравним с 'urere - aurum - Aurora', затем вспомним mos, moris; mus, muris и греческое mus. Наконец, включим в предыдущий ряд сombustum и Auster. Таким образом уясняется параллелизм s и r, обстановка их появления, первичность s и колебания в Auslaut'е. Далее выяснится и сходство окончаний у esse и amare, обозначится однородность lavor и 'моюсь' и т. д. Все это не может не увлечь учеников. В итоге грамматика, по мысли Анненского, должна будет утратить свой 'грозно-карательный' характер.

Перевод текста - главная беда школы. В результате долгих упражнений у прилежных учеников вырабатывается ужасающее интерлингварное наречие, школьный волапюк, который так мешает и пониманию, и свободному использованию любого языка. Бороться с этим можно только твердо усвоив себе, что перевод не есть передача вокабул, но передача мысли, заключающейся в контексте, то есть - в стройном сочетании слов. Путь правильного перевода есть путь все большего абстрагирования от вокабул. Он должен быть очень медленным и начинаться с адаптированных текстов. Сперва ученик только надписывает поверх предложенного текста члены предложения, acc. cum inf., abl. abs., а также функции падежей. Далее следует устный перевод, причем предельно точный, передающий не только саму мысль (по возможности без калькирования фразы), но и все ее оттенки. Затем - изложение по-русски устно того, что переведено. Части должны быть собраны в целое. После этого - лапидарное письменное изложение максимально близко к тексту. Для проверки заданий рекомендуется следующий порядок. Учитель выразительно читает текст. Все следят с книгами и словарями. Затем выразительно читают по очереди ученики, исправляя друг друга. Затем - подробный пересказ. На следующем уроке работа с отрывком может быть продолжена. Конечным результатом работы с текстом должно быть умение выразительно прочитать его и передать по-русски в изящной форме. Переходить к оригинальным текстам также следует очень осторожно, начиная с маленьких басен, изречений, избранных риторических отрывков греческих историков. Больше всего на этом этапе следует работать с лексикой. Давать, скажем, фразы с amplus, magnus, vastus, grandis, immanis, ingens, при переводе которых разница в употреблении синонимов станет очевидной. Задача этого продолжительного этапа состоит в том, чтобы пользование словарем свести к минимуму и в старших классах перейти к изучению текста как художественного целого. В дальнейшем предлагаются задания уже совершенно другого качества - объяснить этимологически все гомеровские слова, означающие 'берег'; выписать из отрывка Гомера все эпитеты моря и проанализировать каждый с точки зрения его отношения к контексту; на материале Гомера и Вергилия ответить, какое значение для грека и какое для римлянина имело сравнение человека с богом. Наконец, можно будет перейти и к анализу формы изложения: отметить в прочитанном отрывке 'Антигоны' все сентенции, перевести и и 'классифицировать' их, сопоставить со сентенциями сходного содержания у Еврипида; сравнить палаты Алкиноя с дворцом солнца в 'Фаэтоне' Овидия. К выполнению таких заданий учеников, естественно, должен подготовить реальный комментарий преподавателя. Анненский не советует перемещать реальный комментарий во внешнюю, чуждую языку, историческую область. Встретив имя Gorgo, не нужно спешить показывать картинки, лучше вспомнить gorgos, gorgoomai, индийское garg, русское 'гроза'. Занимать учеников следует историей смысла слов, таких, например, как helios, harmonia, kosmos, в которой научно-историческая и мифолого-поэтическая картины дополняли бы друга. Это связано не только с лингвистическим анализом. Так, на примере метафор из земледельческого быта (espartai logos, arare aquas) можно приоткрыть дверь в мир народной поэзии. Встречаясь с героями Овидия, показать ученику мифы нескольких поэзий.

Главным в тексте является элемент эстетический. 'К сожалению, пишет Анненский, не в наших силах заставить полюбить то, с чем силою вещей дети потеряли живую связь. Но необходимо заставить уважать 'прожитых поэтов', связать свой мир с тем миром, заставить жить разученную истину текста.' По мнению Анненского, в этом поможет, во-первых, выразительное чтение. Он предлагает даже ввести в качестве обязательного пособия в школах книгу Легуве 'Искусство чтения'. Кроме того, комментарий к автору должен быть живописным, как и сами выбираемые для чтения места. Елена и троянские старики смотрят с башни: здесь следует говорить об устройстве лагеря, прическах, одежде. Одиссей у феаков: показать смесь красоты и младенческого несовершенства - раззолоченные залы, чадящие жаровни, окровавленные кости, аляповатая роскошь Востока и слепой певец, вызывающий слезы на грубое лицо, не бледневшее перед людоедом. Штрихи группируются в воображении ученика, фантазия дополняет их. Прилив красивых впечатлений от античного мира облегчает проникновение в смысл текста. Анненский настоятельно рекомендует знакомить гимназистов с хорошими переводами прочитанного текста, особенно если речь идет о стихах. Лучший эстетический комментарий к тексту - комментарий одушевленный, и поэтому в 'Педагогических письмах' много говорится о школьных театрах. После 'Реса', уже с учениками Николаевской гимназии Анненский с большим успехом поставил 'Эдипа-царя'. (До него Георгиевский, также большой друг школьного театра, на 25-летнем юбилее гимназии ставил 'Антигону'). В рецензиях отмечалась не только замечательная игра учеников И. Ф., но и максимальное внимание к деталям - в костюме и в декорациях.

Судя по воспоминаниям (В. Кривич, П. П. Митрофанов, Вс. Рождественский, Т. А. Богданович), уроки И. Ф. пользовались неизменным успехом, а слушать публичные лекции, которые он читал для учеников гимназии, приезжали петербургские профессора. Эстетический элемент образования был, как видим, главным из того, что внес Анненский в Царскосельскую гимназию. В первую очередь это касалось новых курсов, введенных в школьную практику. Цыбульский читает в гимназии полный курс художественной мифологии. Борис Васильевич Варнеке, приглашенный Анненским на должность учителя древних языков в 1902 году, читал курс римского искусства. Мухин, о котором уже говорилось, подготовил специальный курс, посвященный античным зодчим. При Анненском в гимназии серьезно поставлено преподавание музыки. Имелся прекрасный гимназический оркестр и хор. Вести занятия художественной студии приглашались почтенные профессора Академии Художеств. Сам директор вел поэтический кружок, причем занятия происходили в его квартире. Анненский любил декламировать стихи перед гимназической аудиторией. Показательно, что даже о церкви в гимназии И. Ф. высказывался как о 'важном инструменте эстетического воспитания школьников.' И в этом его поддерживал В. А. Рождественский, под чьим руководством гимназический хор исполнял не только духовные, но и светские произведения. Процветает преподавание живых языков. Учителем французского был приглашен известный лексикограф Таккель, составитель французско-русского этимологического словаря.

Все служившие при Анненском педагоги, были сторонниками дружеских отношений с учениками. Часто устраивали совместные прогулки и вечера. Читая отчеты о них в гимназическом ежегоднике (например, описание морской экскурсии в Кронштадт весной 1898 г.) завидуешь тем, кто учился тогда в гимназии. Обо всех развлечениях директор заботился сам, благодаря чему они носили неизменный отпечаток изящества и благородства. При этом И. Ф., несмотря на известную занятость и отличавшую его изысканно-светскую манеру поведения, был всегда готов обсуждать мелочи школьной жизни даже с младшими гимназистами. Некоторым из школьников он вообще приказывал обращаться с их делами только к нему. Учителей же, особенно классиков, Анненский призывал участвовать в общественной жизни Царского Села. Варнеке, Мухин и Цыбульский часто выступали с публичными лекциями и докладами на различных собраниях царскосельского общества. Сам Анненский, кроме знаменитой пушкинской, произнес несколько речей, в частности, посвященную Екатерине II и ее влиянию на русскую культуру. Речи и доклады, а также некоторые курсы публиковались в ежегоднике (при предыдущих директорах этого не было). Стали издавать рукописный журнал и сами ученики ('Юный труд', к сожалению, быстро захиревший). При Анненском из класса в класс успешно переходило 80% учеников - это очень высокий показатель для тогдашней школы.

В 1906 г. Анненский был назначен инспектором Санкт-Петербургского учебного округа. Возможно, этим нежеланным для него повышением И. Ф. был обязан своему либерализму, которым он не поступился во время критических событий 1905 г. Анненский жил в Царском до самой смерти. Его отпевали в гимназической церкви. Вслед за Анненским уходят со службы и некоторые приглашенные им учителя - в частности, любимый всеми учениками талантливый математик Травчетов, занимавший после Фомиллианта должность инспектора (его проводы превратились в манифестацию, обеспокоившую полицейских), а также учитель русского Вл. Ив. Орлов, которому при прощании гимназисты возложили на голову лавровый венок. Рождественского перевели в Петербург на место кладбищенского священника.

Несколько слов скажем, наконец, и о закате гимназии. Предпоследний директор Яков Георгиевич Мор, также филолог по образованию, если верить мемуарам, был сухой канцелярист. В 8-ой гимназии Анненский заменил его на посту директора (1893 г.) Но с тех пор времена изменились, и Мора, видимо, назначили в Царское завинчивать гайки. Основным его педагогическим увлечением была военная гимнастика. Он участвовал в нескольких конгрессах по преподаванию этой дисциплины. Мор увлеченно внедрял свой любимый предмет. В 1910 г. гимназия праздновала свое 40-летие. Ученики ходили строем и показывали гимнастические фигуры. Кстати, юбилейный сборник не выдерживает никакого сравнения с ежегодниками времен Анненского. За следующие 6 лет ничего примечательного в гимназии не происходило. Впрочем, будем справедливы: кое-что из традиций гимназии Анненского продолжало жить (например, гимназический театр) и в целом школа оставалась сильной.

Последним директором Николаевской гимназии (с 1914 по 1917 г.) стал Константин Алексеевич Иванов - известный историк, учитель детей Николая II, поэт и переводчик Фауста. При нем учились Акимов, основатель театра комедии и знаменитый актер М. И. Царев, директор Малого театра.

Осенью 17-го года Николаевская Классическая Гимназия погибла, чтобы никогда не возродиться в том виде, в котором она была создана и просуществовала без малого полстолетия. Опыт царскосельских школ Серебряного века поглотило безвременье, едва не уничтожившее самую возможность возродить в России правильную систему среднего образования.

вверх

При использовании материалов собрания просьба соблюдать приличия
© М. А. Выграненко, 2005-2021
Mail: vygranenko@mail.ru; naumpri@gmail.com