Сокращения

Открытие: 20.09.2011

Обновление: 05.04.2021

Л. А. Сугай

Неизданные работы Иннокентия Анненского о Гоголе
Идейные споры о наследии Н. В. Гоголя в конце XIX - начале XX века фрагменты статьи

Лариса Анатольевна Сугай - доктор филол. наук (1999, "Гоголь и русский символизм"), профессор; с 1997 доцент Гос. академии славянской культуры декан ф-та культурологии, зав. кафедрой литературы.

На основе диссертации Л. А. Сугай выпущена монография: Лариса Сугай. Гоголь и символисты. М.: Государственная академия славянской культуры, 1999.
Глава III посвящена взаимосвязи Гоголя и Анненского: "Иннокентий Анненский - исследователь, интерпретатор и переписчик Гоголя". Её параграфы:

3.1. Трагическое непонимание.
3.2. Научно-исследовательские и учебно-методические работы И.Ф. Анненского о Гоголе.
3.3. 'Нос' Гоголя и 'Нос' Анненского.
3.4. Повесть 'Портрет' и ее 'отражения'.

"Пожалуй, один из наиболее интересных и содержательных разделов книги Л. Сугай - глава, посвященная 'гоголевским' текстам Иннокентия Анненского, в частности его 'этюдам' о гоголевских повестях 'Портрет' и 'Нос'. Здесь разговор уже идет действительно на уровне кардинальных мировоззренческих и эстетических проблем - решавшихся по-своему Гоголем и авторами Серебряного века, одним из типичных представителей которого был Анненский. Тут склонность автора к внимательному текстовому анализу, сочетаясь с видением тех конечных целей, ради которых и стоит всю эту тщательную аналитическую работу проводить, дает отличный результат."
Карен Степанян. Начало прочтения тайного смысла: рец. // http://magazines.russ.ru/znamia/2000/10/nablud.html

Неизданные работы Иннокентия Анненского о Гоголе

Источник текста: Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 1986. ? 4. С. 48-55.

Поступила в редакцию 25.04.84.

В литературно-критическом наследии И. Ф. Анненского большое место занимают работы, посвященные Н. В. Гоголю, к творчеству, которого он обращался и когда создавал литературно-педагогические статьи (90-е годы), и когда перешел на позиции субъективной критики (900-е годы). Статьи 'О формах фантастического у Гоголя' (1890), 'Художественный идеализм Гоголя' (1902), 'Проблема гоголевского юмора' (1906) и 'Эстетика 'Мертвых душ' и ее наследье' (1909), публиковавшиеся в журналах конца XIX в. - начала XX в. и в первой 'Книге отражений', в настоящее время собраны и научно прокомментированы в новом издании критической прозы Анненского (сер. 'Литературные памятники'¹). Опубликованы также черновые наброски критика - 'Заметки о Гоголе, Достоевском, Толстом'². Но в Центральном государственном архиве литературы и искусства хранится ряд материалов, дополняющих критическую гоголиану Анненского. Это следующие автографы: конспект лекции о Гоголе³; рукопись, условно названная 'Н. В. Гоголь. Творчество'⁴; набросок речи о предстоящем открытии памятника Гоголю в Москве⁵. Среди черновых и разрозненных листков статей о русской литературе⁶ также есть отрывки, посвященные Гоголю. Указанные работы, которые следует отнести к первому, литературно-педагогическому, периоду в критике Анненского расширяют наше представление о вкладе поэта-исследователя в изучение Гоголя, позволяют отыскать 'отправные точки' ряда критических оценок, развитых и углубленных в его последующих статьях, подтверждают мнение об особой позиции Анненского в критике символистов и, в частности, в литературно-общественной борьбе, развернувшейся вокруг наследия Н. В. Гоголя на рубеже веков.

Судя по сохранившемуся конспекту, лекция, посвященная 'вопросу о типическом у Гоголя' (190, 1), непосредственно предшествовала известной речи Анненского 'О формах фантастического у Гоголя'⁷. Второе выступление разрабатывает один из вопросов первой установочной лекции: тезис, с которого начинается конспект, - 'Реальное в жизни и реальное в искусстве' (там же) - раскрывается и конкретизируется путем сопоставления реального и фантастического в жизни и в искусстве (КО, 207).

Предмет лекции - реалистическое искусство, особенности художественного метода Гоголя, психологизм его творчества. 'Искусство не изображает жизнь, а ее раскрывает, - пишет Анненский. - Настоящий предмет искусства не есть внешний, а внутренний мир. <...> Искусство не фотографирует жизнь уже потому, что внутренний мир в сущности не поддается фотографированию' (190, 1). Данные высказывания интересны тем, что предваряют анализ творчества Гоголя, хотя, как нередко отмечалось, раскрытие внутреннего мира человека, искусство психологического анализа не принадлежат к сильным сторонам таланта писателя. В одной из работ последнего времени указывается, что 'проблема психологизма творчества Н. В. Гоголя, представляющая огромный интерес, еще далеко не изучена, и можно говорить лишь о первых шагах в ее исследовании'⁸. Справедливо отмечая недостаточную разработанность проблемы И. М. Губарев вместе с тем впадает в преувеличение: если даже обойти вниманием отдельные оценки революционно-демократической критики⁹ (что непростительно), и в этом случае 'первыми шагами' в изучении психологизма Гоголя следовало бы считать критические работы конца XIX - начала XX в. Кстати, сам же автор приведенных строк ссылается в своей статье на книгу психиатра И. А. Сикорского 'Психологическое направление художественного творчества Гоголя' (Киев, 1911), на исследования Д. Н. Овсянико-Куликовского. Но ни в статье И. М. Губарева, ни в других работах никак не отмечена роль И. Ф. Анненского в изучении психологического мастерства Гоголя.

Вслед за статьей В. В. Виноградова 'Гоголь и натуральная школа' (1924, опубл. 1925) стало традиционным соотносить критические оценки Анненского с трактовкой творчества Гоголя в работах В. Розанова¹⁰. Однако интерес к Гоголю-психологу коренным образом отличает позицию Анненского от розановской. Если для Розанова Гоголь - 'гениальный живописец внешних форм', за которыми 'ничего в сущности не скрывается, нет никакой души, нет того, кто бы носил их'¹¹ то Анненский стремится научить видеть, что кроется за 'внешними формами' Гоголя. В речи 'О формах фантастического у Гоголя' критик рассматривает гоголевскую фантастику как средство раскрытия внутреннего мира человека ('... творчество раскрывает нам по преимуществу душевный мир, а в этом мире фантастического, сверхъестественного в настоящем смысле слова - нет'. - КО, 208), а в анализируемой неопубликованной лекции останавливается на таком приеме психологического письма, как пейзаж: 'Предмет поэзии - человек. Ландшафт - отражение субъективного мира - чувство есть исходная точка описания природы' (190, 1). Анненский обращает внимание на описание сада и дома старосветских помещиков, на картины степи и Миргорода, на другие страницы гоголевских произведений (190, 1 об.).

В первую очередь Анненского привлекают нравственно-психологические проблемы произведении Гоголя. По его мнению, 'напр<имер>, в Плюшкине поставлен вопрос о влиянии одиночества, об умирании в человеке души' (190, 2 об.). В образе Чичикова он видит 'вопрос о счастье, не осложненн<ом> идеал<ом>' (там же). 'Яркость образа в том, - пишет критик, - что он может быть охарактеризован коротко - в нем есть непременно зерно, центр' (190, 2). Далее в качестве примера Анненский называет ряд имен гоголевских героев (Петух, Коробочка и другие), но только у одного указывает это самое 'зерно', причем характеристика персонажа - именно психологическая: 'Ив. Ф. Шпонька - уравновешенный' (там же).

В противовес Розанову Анненский ставит наравне Гоголя-живописца и Гоголя-психолога. Во втором сохранившемся автографе Анненского - рукописи 'Н. В. Гоголь. Творчество'¹² - есть следующий отрывок: 'Гоголь живописец. Выпуклость и рельефность изображений. Разнообразие обрисовки. Мысли в образах. Чичиков, пересматривающий описи крестьян' (191, 3 об.). Под умением 'говорить образами' Анненский понимает 'синтетический путь' раскрытия внутреннего мира героя. Прослеживая, например, как Гоголь заставляет пережить вместе с Хомой Брутом все стадии развития ужаса, он пишет: 'При этом Гоголю было на выбор два пути: можно было идти аналитически - говорить о душевном состоянии героя, или синтетически - говорить образами. Он выбрал второй путь: душевное состояние своего героя объективизировал,  а работу аналитическую предоставил читателю' (КО, 214).  'Мысли в образах' по Анненскому - особая форма психологического анализа; лирический монолог о судьбах русского народа, в который неожиданно перерастают размышления Чичикова, читающего реестр приобретенных мертвых душ, рассматривается им как прием, аналогичный введению фантастики, как 'объективизация' душевного состояния. Хотя данная субъективная трактовка не может не вызвать возражений, она оригинальна и заслуживает внимания. Подчеркивая единство таких черт гоголевского таланта, как живописность и 'мысли в образах', 'выпуклость и рельефность изображений' и психологизм, Анненский выступает против Розанова, который утверждает, что 'мертвым взглядом посмотрел Гоголь на жизнь и мертвые души только увидел в ней'¹³, что образы великого сатирика - карикатуры, 'крошечные восковые фигурки'¹⁴.

Заслуга Анненского не только в том, что он обратился к изучению мастерства Гоголя-психолога раньше своих современников¹⁵, но и в том, что его работы не страдали рядом серьезных методологических просчетов, с которыми мы сталкиваемся во многих исследованиях начала XX в. Например, Д. Н. Овсянико-Куликовский, предпринимая опыт психологического изучения натуры и творчества Гоголя'¹⁶, уделяет главное внимание именно натуре писателя, его 'душевному делу'  и рассматривает личность Гоголя вне связей с эпохой, 'вне умственной жизни века'¹⁷. В результате теоретик психологической школы в трактовке Гоголя как писателя-экспериментатора приходит к мысли об ограниченности гоголевского реализма. В отличие от Овсянико-Куликовского, для Анненского психологическое начало творчества Гоголя неразрывно связано с социальным, психологизм писателя - характерная черта его реализма.

'Талант реалиста - читаем в конспекте лекции, - заключается в возведении изображаемых явлений к типическим' (190, 1 об.). 'Тип есть в то же время психологическая и социальная проблема - известная жизненная задача с типом связана' (190, 2 об.). 'Типы', по словам Анненского, интересны тем, что 'с кажд<ым> тип<ом> связаны нравств<енные> и соц<иальные>, психол<огические> вопр<осы>' (там же).

Когда декаденты вступили в борьбу за 'своего' Гоголя, Гоголя без социальной критики и сатирического пафоса, Анненский, продолжая традиции Пушкина,  Белинского, Чернышевского, неизменно поднимал в своих работах вопрос о Гоголе - обличителе социальной пошлости. Первое обращение к данной проблеме находим в его неопубликованных работах 90-х годов. Если Д. Мережковский в своей нашумевшей книге¹⁸ выносит обличаемое в произведениях великого сатирика зло за рамки реальной жизни и трактует гоголевское отрицание пошлости в мистическом плане - как извечную борьбу с чертом, то Анненский пишет: 'Гоголь - поэт действительности и пошлости. Понятие о пошлости и мелких людях' (191, 4). Развернутую характеристику понятия 'пошлость' и своеобразную классификацию типов 'пошлости' критик дает в статье 'О формах фантастического у Гоголя' и в 'Заметках о Гоголе, Достоевском, Толстом'. Трижды он обращается к образу хозяина квартиры Чарткова ('Портрет'), казалось бы, второстепенному проходному персонажу, как самому 'чистому', самому 'беспримесному' воплощению 'пошлого человека, общего, безыменного тусклого человека' (КО, 222): в речи 'Художественный идеализм Гоголя', в 'Заметках о Гоголе, Достоевском, Толстом' и в этюде 'Портрет' (ч. 2 статьи 'Проблема гоголевского юмора'), В последней из названных работ Анненский пишет: 'Гоголь показывает в своей повести пошлость и еще с одной стороны - в 'Портрете' она является орудием в руках карающего черта' (КО, 19). Не отступает ли автор 'Книги отражений' от прежних своих взглядов? Не идет ли вслед за Мережковским? В отличие от Мережковского, Анненский видит связь темы пошлости с мистической темой дьявола там, где у Гоголя она действительно существует (Чартков 'опошляется', так как продал свою кисть черту. - КО, 19), а не 'отыскивает' антихриста в Хлестакове и Чичикове. Интересно, что, приступая к характеристике домохозяина Чарткова в 'Книге отражений', Анненский (что ранее для него было не характерно) отсылает читателей к своей прежней оценке данного образа в работе 'Художественный идеализм Гоголя', в которой он называет 'эту живую эмблему реальности' 'страшнее всех Виев сказки' (КО, 222). Впервые же критик упоминает этого героя в лекции о типическом у Гоголя, где ставит его в одном ряду с такими представителями 'самодавлеющей' пошлости как поручик Пирогов и майор Ковалев (190, 2).

От отдельных штрихов и набросков Анненский шел к всестороннему анализу проблемы, к оригинальной критической и художественной интерпретации гоголевских образов. Идеи развивались и углублялись, но принципиальная оценка темы 'пошлости' в произведениях Гоголя оставалась неизменной. На всех этапах своего творчества Анненский выступал в защиту демократизма, гуманизма и гоголевского наследия.

Работы Анненского противостояли попыткам буржуазной, в частности, декадентской критики оторвать Гоголя от освободительного движения в России, поставить его творчество вне основного русла развития русской литературы. Особенно рьяно выступал против 'известного взгляда', по которому 'вся новейшая литература исходит из Гоголя'¹⁹, все тот же В. Розанов. На примере Тургенева, Достоевского, Островского, Гончарова и Л. Толстого он пытался доказать, что вся русская литература 'в своем целом явилась отрицанием Гоголя, борьбой против него'²⁰. В период, когда взгляды Розанова приобретают популярность²¹, Анненский открывает свою работу следующим абзацем: 'Н. В. Гоголь. Связь его с новейшей русской литературой и определяющее значение для развития русской повести и русской сцены. Тургенев был ему известен. Достоевский и Островский начинали писать при его жизни, и он еще их оценивал. Связь произведений Тургенева, Достоевского и Островского с Гоголем. - Гоголя мы переживаем до сих пор в нашей этнографической беллетристике' (191, 1). Первые строки другого автографа Анненского - также посвящены вопросу о последователях Гоголя-реалиста: 'Драма гоголевской жизни и ее развязка. - Гоголь - искупительная жертва русского реализма. Направление, указанное им русскому литературному творчеству.' (208, 1).

Гоголь и его преемники - к этой теме Анненский будет возвращаться неоднократно. 'Гоголь - реалист и сам по себе и как глава целой школы реалистов, шедших непосредственно по его стопам: Достоевского, Писемского, Островского' (КО, 207), - утверждает он в речи 1890 г. 'Говорить о значении Гоголя - значит говорить о Достоевском, Гончарове, Тургеневе Писемском, Островском, Салтыкове, говорить о Гаршине, Чехове, Горьком и знать, что живые русские поэты прядут нити, которые свяжут с гоголевским творчеством и будущую русскую литературу' (КО, 217), так развивает Анненский ту же идею в докладе 'Художественный идеализм Гоголя'. В последней работе критика - статье 'Эстетика 'Мертвых душ' и ее наследье', опубликованной посмертно²², проблема влияния Гоголя на русскую литературу станет центральной. Но и в первых черновых набросках, и  рабочих материалах Анненского-педагога находим не простую констатацию связей творчества Гоголя с писателями второй половины XIX в., но стремление понять характер и природу этих связей.

Наибольший интерес из неопубликованных работ Анненского о Гоголе представляет автограф, который в описи архивных материалов значится как 'Набросок речи о Гоголе' (192, 1-1 об.). Анализ данного документа показывает, что перед нами не одна, а две работы о Гоголе, никак между собой не связанные. На одной стороне листа написан черновик речи о будущем открытии памятника Гоголю в Москве, на оборотной - набросок, по содержанию схожий с работой 'О формах фантастического у Гоголя', - скорее всего, план-тезисы лекции²³.

В период, когда в России начались сборы средств на сооружение монумента писателю в Москве, Анненский в своей речи поднимает вопрос о 'нерукотворном памятнике' Гоголю - о народном просвещении, о знакомстве широких демократических слоев России с творчеством великого художника. Речь его проникнута страстным гражданским пафосом, затрагивает острые проблемы современной критику России, ее культуры, отношения к наследию прошлого.

Каким годом датировать данное выступление? Сборы средств на памятник Гоголю в Москве официально  были разрешены в ноябре 1880 г.²⁴ Открытие монумента было приурочено к 100-летию со дня рождения писателя и состоялось 26 апреля 1909 г. Анненский упоминает издание сочинений Гоголя, предпринятое Н. С. Тихонравовым, следовательно, работа не могла быть написана ранее 1889 г., когда вышли из печати первые пять томов издания²⁵. Из текста самой речи ясно, что она готовилась до отмены прав наследников Гоголя на литературную собственность, т. е. до 1902 г. (50-летие со дня кончины писателя). Набросок лекции о формах фантастического, сделанный на обороте листа, позволяет предположить, что оба выступления (речь и лекция) относятся к 1890 г., не позже, так как в этом году работа 'О формах фантастического у Гоголя' была уже завершена и опубликована. Правильность данного предположения подтверждает и тот факт, что в речи о монументе Гоголю нашли отражение впечатления Анненского от путешествия в Италию в 1890 г., например, в письмах из Флоренции к сыну он описывает надгробия итальянских кладбищ²⁶, о которых упоминает и в речи. Сын поэта рассказывает, что из поездки отец привез сотни снимков произведений искусства, в том числе гробниц²⁷.

Рукопись черновая, в ней много зачеркиваний и исправлений, но работа имеет вполне завершенный характер. Текст речи приводится без сокращений.

'М<илостивые> г<осудари и> м<илостивые> г<осударыни>²⁸.

Через несколько лет Россия прибавит к скромному числу своих памятников еще один - Гоголю. У нас нет Пантеона, что, конечно, не указывает на отсутствие имен, которые достойны красоваться на стенах Пантеона. Но наши великие люди издревле чуждались славы, и часто большой труд, выдающийся талант перех<одил> к потомству под скромной подписью 'худшего во мнисех'²⁹, 'недостойного раба'. Нередко мы даже не знаем автора, а переписчика только.

Вместе с тем Россия долгим опытом приучилась видеть, как стаи хищников, пожары, столетия плена уничтожали остатки и памятники нашей славы. Может быть, в русской душе вследствие различных исторических и психологических условий сложилось некоторое равнодушие к внешним знакам памяти о великих людях. Какой-нибудь бедный итальянский городишко наполняет свое camposanto³⁰ беломраморными художественными изображениями ничем не замечательных людей, и рядом с этим мы, русские, в отчизне своей едва можем отыскать среди лабиринтов Волкова кладбища³¹ следы праха людей, которые оставили нам вдохновенные страницы.

Вот и теперь, когда говорят о памятнике Гоголю, я отнюдь не чувствую, чтобы мой дух поднимался, чтобы образ великого человека восставал передо мной яснее и в ореоле. Меня радует больше незаметный памятник Гоголю, воздвигнутый в Москве почтенным профессором Тихонравовым³² в виде Полного, интересного по разночтениям и аккуратнейшего издания гоголевских сочинений. Сердце мое, сердце книжника, м<ожет> б<ыть>, веселится сознанием, что металл переливается в четкий шрифт, а не в пушку, не в колокол и не в памятник. Да разве не скажет каждый из нас, что 50-летие пушкинской смерти которое дало возможность миллионам полуграмотных людей прочитать 'Полтаву' и 'Медного всадника', есть более значительное дело для России, чем вся серия московских обедов и речей при открытии пушкинского памятника на вымученные рубли' (192, 1).

Можно вспомнить также "обеды и речи" по случаю "столетнего Пушкина" в статье "Бальмонт - лирик".

Приведенное выступление Анненского не было опубликовано в печати, но его основная идея нашла отражение в статье 'А. Н. Майков и педагогическое значение его поэзии' (1898). 'Шестой и седьмой томы тихонравовского издания Гоголя, - отмечает критик, - были, вероятно, приняты большой публикой с некоторым недоумением; между тем для историка и критика это истинный клад, а груз, поднятый покойным Тихонравовым и господином Шенроком³³, является в их глазах именно той драгоценной глыбой мрамора, из которой когда-нибудь поставят Гоголю настоящий памятник' (КО, 272).

Остается добавить, что жизнь подтвердила справедливость слов Анненского. Труд Тихонравова-Шенрока лег в основу всех многочисленных изданий произведений Гоголя, последовавших в связи с 50-летием со дня смерти писателя и отменой прав наследников на литературную собственность (1902). Миллионы полуграмотных людей получили возможность прочитать 'Шинель' и 'Тараса Бульбу', 'Ревизора' и 'Мертвые души'. Серия же 'московских обедов и речей' при открытии памятника Гоголю явилась далеко не 'значительным делом для России', так как, в отличие от пушкинских торжеств, 100-летие со дня рождения Гоголя (1909) отмечалось в условиях жесточайшей реакции и полицейского террора, установившихся в стране после поражения первой русской революции.

Попытки буржуазно-монархической верхушки России провести чествование памяти Гоголя в духе 'официальной народности' получили решительный отпор со стороны представителей прогрессивной русской литературы, демократической и марксистской критики. Одним из первых против 'казенного празднования', в защиту истинного памятника Гоголю, т. е. народного просвещения, выступил И. Ф. Анненский. Интересно, что критик-марксист В. В. Воровский, разоблачая на страницах газеты 'Одесское обозрение' 'официальный юбилей', во многом повторил речь Анненского: 'Что и говорить, хорошо, когда нация любит, ценит, а главное, знает своих героев мысли. Полезно все, что способствует ознакомлению массы народа с хорошими произведениями литературы, что позволяет этой массе ценить и любить ее лучших учителей жизни. Но от того, что в Москву съедутся несколько сот литераторов и дилетантов, читавших и перечитывавших Гоголя, от того, что они наговорят три короба всем им известных истин и скушают вкусный обед, - дело пропаганды знакомства народа с Гоголем ещё не продвинется ни на шаг'³⁴.

Работы И. Ф. Анненского, посвященные Гоголю, - неотъемлемая часть русской прогрессивной демократической критики конца XIX - начала XX в., и их следует рассматривать не в узких рамках символистской критики, а в широком контексте всей литературно-общественной борьбы эпохи. Подтверждением тому служат и черновые неопубликованные рукописи критика.

Сноски:

¹ Анненский И. Книги отражений. М., 1979 (в дальнейшем дается в сокращении: КО с указанием страницы).
²  Анненский И. Заметки о Гоголе, Достоевском, Толстом. Публикация Н. Т. Ашимбаевой. - Изв. АН СССР. Отд-е лит. и яз., 1981, т. 40, вып. 4, с. 378-386.
³ ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1. Ед. хр. 190.
⁴ ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1. Ед. хр. 191.
⁵ ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1. Ед. хр. 192.
⁶ ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1. Ед. хр. 208. В дальнейшем ссылки на данный архив, фонд и опись даются в тексте с указанием единицы хранения и листа.
⁷ С этой речью Анненский выступил 15 сентября 1890 г. в гимназии Я. Г. Гуревича, а затем опубликовал ее в журнале 'Русская школа' (1890, ? 10).
⁸ Губарев И. М. О художественном психологизме Н. В. Гоголя. - В кн.: Вопросы русской литературы, вып. 2 (44). Львов, 1984, с. 71.
⁹ Например, И. Г. Чернышевский характеризовал пафос 'Мертвых душ' как 'психологическое изображение различных типов пустоты или одичалости' (Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. 3. М., 1956, с. 35).
¹⁰ См., например: Подольская И. И. И. Анненский - критик. - В кн.: КО, с. 534; Пономарева Г. М. И. Анненский и А. Потебня. - Учен. зап. Тартуск. гос. ун-та, 1983, ? 620, с. 69.
¹¹ Розанов В. Легенда о великом инквизиторе Ф. М. Достоевского. Опыт критического комментария. С приложением двух этюдов о Гоголе. Спб., 1906, с. 16.
¹² Данный автограф следует рассматривать не как набросок-конспект речи или статьи, а как подготовительные рабочие материалы, которыми Анненский-словесник пользовался в своей педагогической практике.
¹³ Розанов В. Указ. соч., с. 18.
¹⁴ Там же, с. 261.
¹⁵ Книга Д. Н. Овсянико-Куликовского 'Гоголь' впервые опубликована в 1902 г. в журнале 'Вестник воспитания'.
¹⁶ Овсянико-Куликовский Д. Н. Собр. соч., т. I. М.-Пг., 1923, с. 134.
¹⁷ Та же, с. 58.
¹⁸ См.: Мережковский Д. С. Гоголь и черт. М., 1906.
¹⁹ Розанов В. Указ. соч., с. 15.
²⁰ Там же.
²¹ Впервые книга В. Розанова была опубликована в 1891 г. (Русский вестник, ? 1-4).
²² Аполлон, 1911, ? 8.
²³ Приведем первые строки наброска: 'Примерный план изложения:  Фантастический элемент. Значение фантастического в поэзии первобытной, средневековой, современной. Предполагаемое значение в будущей' (192, 1 об.).
²⁴ Вестник Европы, 1880, ? 12, с. 948.
²⁵ Сочинения Н. В. Гоголя. Текст сверен с собственноручными рукописями автора и первоначальными изданиями его произведений Н. Тихонравовым и В. Шенроком, изд. 10. М.-Спб., 1889-1896.
²⁶ В одном из писем Анненский рассказывает: 'Иногда образ помещается в chiostra, так называется окруженный коллонадой дворик: тут чудеса искусства, среди могильных досок, на которых просят помолиться за усопшего и здесь погребенного - Orate pro eo, pregate per esso' (Кривич В. Иннокентий Анненский по семейным воспоминаниям и рукописным материалам. - ЛМ, с. 234).
²⁷ Там же, с. 236.
²⁸ В рукописи распространенное сокращение: М. м. Г. Г.
²⁹ Худший во мнисех - др.-рус. "худший из монахов" - оборот, распространенный в древнерусской литературе, ср.: 'Се азъ недостойный игуменъ Данилъ руссия земля, худши во всехъ мнисхъ...' (Словарь русского языка XI-XVII вв., вып. 9. М., 1982, с. 192).
³⁰ Camposanto - итал. "кладбище".
³¹ Волково кладбище (Литературные мостки) - кладбище в Петербурге, где захоронены писатели.
³² Тихонравов Николай Саввич (1832-1893) предпринял первое научное издание сочинений Н. В. Гоголя, включившее полный материал редакций и вариантов гоголевских текстов. За этот труд в 1890 г. Академия наук удостоила Н. С. Тихонравова высшего звания ординарного академика.
³³ В. И. Шенрок завершил после смерти Н. С. Тихонравова начатое им 10-е издание Собрания сочинений Н. В. Гоголя (1896, т. VI-VII).
³⁴ Воровский В. В. Литературная критика. - М., 1971, с. 460.

Л. А. Сугай
Идейные споры о наследии Н. В. Гоголя в конце XIX - начале XX века

фрагменты

Источник текста: Филологические науки. 1984. ? 4. С. 3-6.

3

На рубеже XIX-XX вв. осуществляется первое полное научное издание сочинений Гоголя, с начала века книги писателя становятся достоянием широких народных масс.

Предпринятое в 1889-1890 гг. Н. С. Тихонравовым и завершенное после его смерти в 1896 г. В. И. Шенроком 10-е издание Сочинений Гоголя не имело себе равных не только в истории публикаций писателя, но и в истории отечественных изданий вообще. Как писал в 1902 г. библиограф П. А. Заболотский, "благодаря двум этим редакторам лишь в конце XIX столетия появился в печати "истинный текст" гоголевских произведений, так что всё десятое издание сочинений Гоголя, от начала до конца, можно считать появлением в печати "неизвестных сочинений Гоголя"². Задача Н. С. Тихонравова - на основе изучения рукописей Гоголя представить истинный авторский текст, все его варианты и разночтения, позволяющие читателю увидеть этапы творческого процесса. Труд учёного стал вершиной текстологической науки XIX века и, несмотря на ряд недостатков, вызвавших справедливую критику, в течение многих лет был образцом научно-издательской работы.

<...>

5

Символисты, в первую очередь "младшие", обратились к изучению романтического творчества Гоголя, художественной ткани его произведений, стилистических приемов и языка писателя. Кроме того, критика симво-

6

листов была неоднородной: критические эссе А. Блока и И. Анненского не вписывались в "декадентскую гоголиану", во многом противостояли идеям, выдвигавшимся Розановым и Мережковским, имели точки сближения с критикой демократической и марксистской. Блок и Анненский в отличие от Розанова показывали неразрывную часть творчества Гоголя с русской литературой, его значение для России. Работы Анненского, продолжая традиции Белинского, раскрывали социально-конкретное содержание "пошлости", обличаемой в произведениях Гоголя, в противовес мистической трактовке темы у Мережковского. В вопросе о Гоголе как "учителе жизни" и дальнейших путях развития России - центральном вопросе литературных и политических споров о Гоголе - А. Блок и И. Анненский, безусловно, были на стороне прогрессивного лагеря.

В отличие от реакционных публицистов правительственных газет либеральная публика начала века не спешила принимать декадентскую трактовку Гоголя-мистика, поборника обскурантизма и проповедника смирения, не хотела отрекаться от привычных слов о "великом реалисте", "бытописателе", провозвестнике единого "национального освобождения", "гуманисте", по-прежнему критиковала с либеральных позиций "политическую отсталость" писателя. Об этом свидетельствуют чествования памяти Гоголя в связи с 50-й годовщиной смерти писателя (1902), гоголевские сборники, изданные в университетских городах, многочисленные публикации в прессе. Но бурные революционные события привели либеральную интеллигенцию к пересмотру своих взглядов.

Революционная волна коснулась гоголевских памятных торжеств 1902 г. В Киеве из-за студенческих беспорядков было запрещено отмечать гоголевскую дату в стенах университета. Ленинская "Искра" рассказала на своих страницах о том, как в Нижнем Новгороде и Дерпте торжественные церемонии, посвященные памяти Гоголя, были превращены в политические манифестации, в акты открытого протеста против самодержавия. "Да здравствует политическая свобода!", "Проклятье гасителям свободного слова и литературы!", "Требуем свободы печати, свободы слова, свободы организаций..." - такие лозунги прервали торжественный вечер в нижегородском театре и собрание в Дерптском университете, посвященные памяти писателя. В залах разбрасывались революционные прокламации, дерптские студенты, покинув стены университета пением "Марсельезы", прошли по всему городу. "Искра" сообщала о последовавших арестах в Нижнем Новгороде (манифестация была подготовлена и проведена местной социал-демократической организацией), о закрытии Дерптского университета.

² Заболотский П. А. Н. В. Гоголь в русской литературе. Киев., 1902. С. 60.

Сокращения

При использовании материалов собрания просьба соблюдать приличия
© М. А. Выграненко, 2005-2023
Mail: vygranenko@mail.ru; naumpri@gmail.com