Открытие: 5.05.2008
Обновление: 20.07.2024
|
|
|
| Начало \ Именной указатель \ Анненский и О. Д. Форш | |
|
Открытие: 5.05.2008 |
Обновление: 20.07.2024 |
|
Анненский и О. Д. Форш
|
|
|
|
Письмо О.Д. Форш к И.Ф. Анненскому из Киева от 23 августа 1909 г. (ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, ед. хр. 376). См. фрагмент в извлечениях книги А.В. Тамарченко ниже. Ещё один фрагмент в прим. 43 к воспоминаниям Кривича (ПК, с. 140). Телеграмма О.Д. Форш Н.В. Анненской (которую она называет 'тетей Диной') с соболезнованием по поводу кончины поэта (ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, ед. хр. 455, л. 36). См. в собрании изображения А.А. Блока рукою О.Д. Форш. О. Д. Форш долго жила в Царском (Детском) Селе Пушкине и похоронена на Казанском кладбище, недалеко от Анненского. |
|
А. В. Тамарченко фрагменты книги Источник текста: А. В. Тамарченко. Ольга Форш. Жизнь, личность, творчество. Изд. 2-е, доп. Л., "Сов. писатель", 1974. 71 Рассказ* понравился не одному Розанову**, но и такому взыскательному редактору, как И. Ф. Анненский: прочитав 'За жар-птицей' в рукописи, он просил отдать рассказ в журнал 'Аполлон', в редактировании которого тогда участвовал. Форш отвечала в 1909 году на это приглашение: 'За жар-птицей' я прислать не могу, она взята 'Русской мыслью', к тому же вряд ли подходит к требованиям 'Аполлона'. Надеюсь прислать получше ее. Лозы критики жажду, ибо без таковой хорошо писать не научиться, а я хочу. 'Дым отечества' подлежит лишь интимно-сердечным переживаниям, а на люди давно пора выпускать только слово, ставшее плотью'***. * 'За жар-птицей'
- один
из первых рассказов О. Д. Форш. 77-78 Покинув Киев ради северной столицы*, семейство Форш поселилось, однако, не в самом Петербурге, а в Царском Селе (ныне город Пушкин), первое лето даже в соседней с ним деревне Липицы. Быт в царскосельские годы сложился какой-то непрочный, неосновательный: достаточно сказать, что за семь лет семейство не менее семи раз переезжало с квартиры на квартиру, нигде не оседая надолго. В Царском Селе, так же как и в предыдущие годы в Киеве, Форш занимается еще и педагогической работой - для постоянного заработка. Это диктовалось практической необходимостью, но было плодотворно также и для беллетристической работы. Форш ведет уроки по художественному воспитанию в детском саду и подготовительной школе Л.А. Пушкаревой и одновременно преподает рисование и лепку в частной школе Е. С. Левицкой. Оба эти учреждения отнюдь не были просто доходными учебными учреждениями, - это были очаги передовой педагогической мысли того времени. Об этих учреждениях и о характере педагогической работы Форш в Царском Селе есть интересные воспоминания одного из тогдашних ее учеников - А. В. Орлова**. Педагогическая работа Форш, связанная с участием в деятельности передового педагогического коллектива, была непосредственно подчинена задачам эстетического воспитания детей. Она давала хорошее знание душевного мира, особенностей психологии и воображения детей разных возрастов, и это отчетливо сказалось в ее сказках и рассказах для юного читателя. Писать для детей Форш начала еще в Киеве, но продолжала эту работу и в Петербурге, по-прежнему связывая ее с задачами художественного воспитания и с мыслью об активном воздействии искусства на жизнь. Ее сказки охотно печатали в детских журналах того времени - в 'Роднике' и в 'Тропинке', где она активно сотрудничала. Опыт педагогического общения со школьниками и дошкольниками обогатил и те произведения Форш, которые были обращены ко взрослому читателю, но героями которых так часто выступали в тот период дети и подростки. * В 1910 году. 89-90 Такого рода замысел* несомненно связан с давним интересом Форш к проблемам эстетического воспитания детей, с педагогическими идеями о формах, методике и приемах такого воспитания. В царскосельские годы эти интересы были связаны с работой Форш в передовом по тому времени педагогическом коллективе - в царскосельской частной школе Елены Сергеевны Левицкой. В этой едва ли не первой в стране школе совместного обучения, где уже в начале века практически решались проблемы трудового воспитания, задачи эстетического воспитания детей занимали почетное место в общей программе обучения: кроме литературы и рисования в программу входило обучение музыке, танцам, художественному чтению и начаткам сценического искусства. Решающую роль здесь, разумеется, играл уровень общей и эстетической культуры людей, которые этим занимались в школе Е. С. Левицкой. Достаточно сказать, что по циклу литературы, художественного чтения и начатков драматического искусства разработка программ и общее руководство было поручено известному поэту И. Ф. Анненскому - блестящему ученому, знатоку классической филологии и театра и одновременно выдающемуся педагогу**. Участие в работе коллектива, объединенного передовыми педагогическими идеями, было весьма плодотворно для идейно-творческой эволюции Форш, помогая ей спуститься с отвлеченных высот, 'искусства жизнестроения', которое в киевские годы окрашивало и педагогические ее взгляды, на более реальную почву практической педагогики. От концепции 'искусства жизнестроения' оставалась вполне здравая мысль: что эстетическое воспитание детей не должно сводиться к развитию эстетического восприятия навыков культурного слушателя, зрителя и читателя. Такой подход к художественному воспитанию односторонен, поскольку игнорирует специфику детства: склонность к игре, активность творческой фантазий, возможности первичного художественного освоения действительности, заложенные в каждом ребенке. Нельзя слишком рано приучать детей к пассивному художественному созерцанию, не развивая первичные навыки закрепления эстетических впечатлений в слове, движении, рисунке. * Замысел пьесы "Луковка-двоехвостка"
по детским сказкам О. Д. Форш из первой книги "Что кому нравится"
(1914). Он был рассчитан автором не только для детского восприятия, но и
для детского исполнения.
А. Орлов
Источник
текста: Ольга Форш в
воспоминаниях современников. Л., 1974. С. 45-54.
45
Скажите: 'Царское Село' - 1 Ольга Дмитриевна Форш была моей любимой учительницей в пору раннего детства. Это было более чем полстолетия тому назад в тогдашнем Царском Селе (ныне город Пушкин), в 1910-1911 годах. Моего отца, Владимира Ивановича, пригласил в 1899 году на педагогическую работу в Царскосельскую мужскую гимназию тогдашний её директор Иннокентий Фёдорович Анненский - известный учёный-филолог, прогрессивный педагог, критик, драматург и лирический поэт.
46 Сложившееся у меня с детства представление о многогранном благородном облике И.Ф. Анненского я воспринял от своих отца и матери. А они знали этого даровитого и прекрасного человека близко и были знакомы с его семьёй. И.Ф. Анненский был приверженцем идеи женского равноправия. При его содействии и сообразуясь с его советами, Е.С. Левицкая и учредила в Царском Селе первую в России частную среднюю школу с совместным обучением и воспитанием мальчиков и девочек. Подбор преподавателей, производившийся моим отцом, был в школе Левицкой исключительный. Например, ряд лет там преподавал литературу известный впоследствии советский литературовед, а тогда еще молодой ученый Владислав Евгеньевич Евгеньев-Максимов. Физику и химию вел Николай Сергеевич Золин, впоследствии научный сотрудник Нижегородской исследовательской радиолаборатории. Латинистом был крупный археолог Роман Христианович Лепер. Гимнастику преподавал чех, видный деятель славянского антигабсбургского 'сокольского' движения Роберт Иванович Тодт. Другие предметы вели лучшие учителя Петербурга и Царского Села. Учебной частью заведовал мой отец. Преподавательницей рисования в школе Левицкой работала О.Д. Форш. Положительный опыт этой наиболее прогрессивной из дореволюционных средних школ не пропал даром для советской школы, хотя об этом мало кому известно. Многое из него было использовано при советской реформе школьного образования, то есть при разработке Положения о советской единой трудовой школе, в которой участвовали О.Д. Форш и мой отец. В педагогической среде, питаемой передовыми для своего времени идеями, жила и работала в Царском Селе Ольга Форш. Думается, что работа в учительском коллективе школы Левицкой не могла не оказать влияния на формирование и развитие педагогического мастерства и педагогических воззрений Ольги Форш. Известно ведь, что сама Ольга Форш в детстве воспитывалась в совсем иных условиях, сменив свободу горного Гуниба на казённые стены Николаевского сиротского института в Москве, - у неё был масштаб для сравнения. Говоря об этом, нужно снова обратиться к И.Ф. Анненскому, ибо под влиянием гуманистического духа его 47 идей находился педагогический мир тогдашнего Царского Села, к которому принадлежала в то время и Ольга Форш. Нельзя не отметить в этой связи и широты взглядов И.Ф. Анненского на общекультурные задачи школьного образования и на роль эстетического воспитания учащихся. Мне представляется, что и здесь налицо была идейная близость между Иннокентием Анненским и Ольгой Форш. И.Ф. Анненский был председателем организационного комитета школы Левицкой и, можно сказать, её добрым гением. Это ярче всего показывает, какие передовые позиции он занимал в русской педагогике начала XX века. И. Ф. Анненский внёс большой вклад в разработку и развитие принципов школы Левицкой и её учебного плана, включавших широкие гуманитарные основы наряду с сильно выраженным 'реальным' элементом в образовательной подготовке. Интересно, между прочим, отметить, что в школе Левицкой было уделено место не только изобразительному искусству. Там уже со второго класса преподавалось, как отдельный предмет, 'выразительное чтение'. Литературоведам лучше судить, оказал ли Иннокентий Анненский какое-либо литературное влияние на формирование писательницы Ольги Форш. Лично мне неизвестно доподлинно, встречалась ли Ольга Дмитриевна с И.Ф. Анненским при его жизни. Предполагаю, что встречалась. Но то, что Ольга Форш бывала в его семье, - факт совершенно достоверный. Ольгу Дмитриевну Форш я впервые увидел в Царском Селе именно в семье И.Ф. Анненского, где с нею познакомилась моя мать. Тогда же мой отец пригласил Ольгу Дмитриевну преподавать рисование в школе Левицкой. По совету Ольги Дмитриевны моя мать определила меня в тот детский сад, о котором я расскажу дальше. В сознании наиболее культурной части обитателей тогдашнего Царского Села Иннокентий Анненский оставил неизгладимый светлый след на фоне непроглядного мрака столыпинской реакции. В И.Ф. Анненском видели опального носителя прогрессивных педагогических идей, человека высокой духовной культуры и благородных моральных принципов, активного сторонника женского равноправия и изысканного художника, человека, неприми- 48 римо осудившего русскую действительность того времени. Думается, что в этом смысле несомненно протянулась какая-то ниточка от И.Ф. Анненского и к Ольге Форш. 2 Одновременно с работой в школе Левицкой О. Д. Форш вела рисование и лепку в детском саду Л.А. Пушкарёвой. Это учреждение называлось: 'Детский сад и приготовительная школа'. Она строилась на педагогических принципах так называемой 'школы действия'. Учредительницей и заведующей была Любовь Алексеевна Пушкарёва-Мальцева. Этот детский сад помещался сначала в деревянном доме ? 17 по Колпинской улице (ныне Пушкинская ул., дом не сохранился). Затем Л.А. Пушкарева перевела его на Госпитальную улицу в дом ? 13 (ныне улица Пролеткульта, дом ? 17). Это был трехэтажный каменный дом. Он цел и сейчас, и над ним недавно надстроен четвертый этаж. Надо надеяться, что со временем на этом доме будет установлена мемориальная доска с именем О.Д. Форш. Тогда этот дом принадлежал домовладельцу Селиверстову, у которого Л.А. Пушкарева снимала под свое детское учреждение большую квартиру из нескольких просторных комнат на одном из верхних этажей (кажется, на третьем). Вход был с улицы, но он сейчас заложен кирпичом. Впоследствии Л.А. Пушкарева передала свой детский сад и приготовительную школу Ольге Васильевне Бобылевой - жене царскосельского педагога Владимира Николаевича Бобылева. Не знаю, продолжала ли О.Д. Форш там работать и при Бобылевой. Признаться, мне неизвестно, какую плату взимала Л.А. Пушкарева за пребывание детей в её детском саду. Социальный состав учащихся был, как я теперь вспоминаю, довольно пёстрый. Преобладали дети служащих-разночинцев. Некоторых детей, учившихся со мной в детском саду, я помню и до сих пор, хотя последующая судьба их мне неизвестна. Помню Левушку - сына репрессированного царским правительством литератора-критика Р.В. Иванова-Разумника, Тоню Глазунову - дочку бухгалтера и, кажется, родственницу известного композитора, Яшу Беленького - кажется, сына комис- 49 сионера, Катю (фамилию забыл) - дочь вокзального буфетчика или официанта. В этом же детском саду учился и сын Ольги Дмитриевны - Дима. Во всяком случае, там не было детей титулованной и нетитулованной знати. Судя по такому социальному составу, а также и по тому, что плата была доступна для моих родителей, - вероятно, она была не слишком высокой. Больше всего мы, дети, полюбили уроки Ольги Дмитриевны. Это было необычайно интересно и увлекательно. Откровенно говоря, сначала я дичился и боялся Ольги Дмитриевны. Как это ни странно, причиной тут была её внешность. Всем известно, у О.Д. Форш была внешность южанки, ярко выраженный восточный тип, указывавший на её армянское происхождение со стороны матери. У Ольги Дмитриевны были чёрные волосы, тёмные глаза и смуглый цвет лица. Мне ещё в доме Анненских она показалась похожей на цыганку. А гораздо раньше, когда я был совсем маленьким и плакал, моя няня 'непедагогично' стращала меня то трубочистом, то татарином с мешком, то цыганкой. Все эти 'страшные' персонажи, которым она сулила меня отдать, были мне продемонстрированы неоднократно, и я их запомнил. Короче говоря, к цыганкам я испытывал почтительный страх. Со следами такого представления о цыганках я и пришел в детский сад. А тут вдруг учительница, показавшаяся мне похожей на цыганку! Но этот страх быстро рассеялся, так как учительница оказалась доброй, весёлой и ласковой. Она рассказывала, читала и показывала нам массу новых и занимательных вещей. Ольга Дмитриевна занималась с нами рисованием и лепкой. Вспоминая и анализируя теперь содержание занятий, которые она проводила, я - сын учителя и учительницы и сам преподаватель высшей медицинской школы - поражаюсь и восхищаюсь оригинальностью её методических приёмов, её педагогическим талантом и мастерством. Впоследствии, уже в мои школьные годы, мне приходилось сталкиваться с преподавателями рисования - сухими педантами. Выставит тебе какой-нибудь гипсовый орнамент или геометрическую фигуру из белого картона. Сиди и рисуй! Подойдёт, взглянет с недовольным видом, поправит, покажет, как штриховать ка- 50 рандашом, и перейдёт к другому ученику. Вот и вся методика. У Ольги Дмитриевны было совсем иначе. В сущности, уроки О.Д. Форш, как я теперь заключаю, были не только уроками лепки и рисования, но и первыми уроками литературы. Она первая нам привила любовь к Пушкину. Она рассказывала нам, что Пушкин рос и учился здесь же, в Царском Селе. Ходила с нами к лицею и памятнику Пушкина, затем к статуе молочницы с разбитым кувшином. Читала нам вслух отрывки из 'Руслана и Людмилы'. Мы повторяли наизусть: 'У лукоморья дуб зелёный, златая цепь на дубе том...' Казалось, что сказочное лукоморье - это озеро в нашем любимом парке, что это наш царскосельский дуб. Ольга Дмитриевна читала нам сказки Пушкина. А потом пушкинские образы, которые она вызывала в детском сознании, должны были детскими ручонками воплощаться в скульптурные изображения из глины. Она научила нас месить и формировать эту чудесную голубовато-зелёную, жирно блестевшую царскосельскую глину и показала, как работать деревянным инструментом, который назывался 'стек'. Создавались скульптурные иллюстрации к 'Руслану и Людмиле' и 'Сказке о рыбаке и рыбке'. Глиняные фигурки потом мы раскрашивали красками. Чтобы изобразить море, мы, по совету Ольги Дмитриевны, использовали стекло, синюю краску и фольгу. Из фольги же сооружался шлем и щит Руслана. Пушкин, как добрый знакомый, первым входил в открытую Ольгой Форш дверь внутреннего мира русского ребенка. Наряду с этим Ольга Дмитриевна обращалась на своих уроках и к западноевропейскому литературному материалу, приобщая тем самым своих маленьких учеников к мировой культуре. Она нам читала сказку Андерсена, и мы лепили Щелкунчика. Помню, как Ольга Дмитриевна читала ещё какую-то сказочку о кухонном человечке. Мы не знали тогда, что она сама её сочинила. Этого человечка звали Духовик, У него вместо головы была луковка, а вместо ног - две макаронинки. Скандируя, читала она нам о том, как в отсутствие людей Духовик устраивает в кухне пляску. Там пускаются в пляс ложки и поварешки, отплясывает пет- 51 рушка с сельдерюшкой, пляшут красные морковки. Потом она раскладывала перед нами луковки и макаронинки, морковки петрушку и сельдерей, принесенные ею с собой и учила нас рисовать их цветными карандашами, а сама набрасывала нам смешной портрет кухонного человечка. Литературный образ сказки становился зримым и осязаемым. Иногда же она предлагала нам рисовать, что кому хочется так сказать, фантазировать на вольную тему, изображать по памяти предметы окружающего мира в наивных детских композициях. Мы рисовали деревья и домики, детей и птичек, белочек, лошадок, собачек, кошечек. Однажды, помню, она откуда-то принесла, к несказанному нашему восторгу, живых маленьких 'зайчиков'. Кажется, это были крольчата. Это тоже была тема для рисования и лепки. В моих детских рисунках на произвольную тему на уроках О.Д. Форш я почему-то больше всего любил рисовать паровозы. Вероятно, потому, что по пути в детский сад мы с матерью ежедневно пересекали железную дорогу и я видел на станции маневровый паровоз. Ольга Дмитриевна будила у детей любовь к красоте родной природы. Мы собирали на бульваре желуди под кронами царскосельских дубов и опавшую осеннюю листву в пушкинских парках. Золото листьев липы, багрянец зубчатой листвы кленов, изящные контуры крепкого блестящего желудя, сидящего в матовой чашечке, мы старались передать на бумаге цветными карандашами и акварелью. А иногда Ольга Дмитриевна приносила садовые цветы, которые любила - орхидеи, астры, георгины, - или румяные яблоки и золотистые груши и учила нас отображать в наших детских натюрмортах волшебные краски щедрой природы. Теперь детское изобразительное искусство стало предметом большого внимания, особенно у нас в Советском Союзе, а также в Индии, Японии и других зарубежных странах. Организован международный обмен выставками детского наивного рисунка. Маленьким художникам присуждают даже премии. А в то время развитие массового детского изобразительного искусства было ещё в зародыше. Можно смело сказать, что Ольга Дмитриевна Форш была одной из зачинательниц в этом прекрасном 52 явлении человеческой культуры, одним из пионеров детского изобразительного искусства. Интересно вспомнить, что, по свидетельству самой О.Д. Форш, в пору ее собственного детства рисунки зверей органически входили в текст её 'зашифрованных' детских дневников. Она пишет об этом в автобиографических 'Днях моей жизни'. Как видно, уже тогда зародилось то содружество между словесным и изобразительным искусствами, которое было потом характерно для её педагогического подхода. Особенно значительной представляется мне теперь одна тема, которая была привлечена Ольгой Дмитриевной в ее занятиях с нами в детском саду. Она оставила у меня исключительно яркое воспоминание. Это тема географическая, этнографическая и вместе с тем высоко героическая. В ней соединился элемент познавательный с элементом глубоко эмоциональным. Такой темой явилось путешествие Фритьофа Нансена на знаменитом 'Фраме' во льды Арктики.
Много лет спустя мне довелось
трижды в моей жизни плавать, в качестве пассажира, на морских
транспортах по Белому, Баренцеву и Карскому морям Великим северным
морским путем (в 1939, 1947 и 1955 годах). Часть этих рейсов всякий раз
проходила во льдах под проводкой мощных арктических ледоколов. И эта
картина всегда воскрешала у меня в памяти детство, Ольгу Дмитриевну, от
которой я впервые в жизни услышал о Северном Ледовитом океане и о
мужественном арктическом мореплавателе - Фритьофе Нансене. 53 Простыми, понятными для её маленьких слушателей словами Ольга Дмитриевна объясняла нам, что не только на войне люди совершали подвиги (о войне мы уже слышали, видели каждодневно солдат и, к сожалению, увлекались оловянными солдатиками и другими военными игрушками). На примере Нансена она говорила нам о подвиге на мирном поприще, ради познания неизведанных и труднодоступных пространств моря и суши. Благородный образ Фритьофа Нансена, воспринятый из уст О. Д. Форш в раннем моем детстве, запечатлелся в меня в сознании с тех пор на всю жизнь. Едва ли случайно выбрала она этого героя. Скорее всего она сама была увлечена тогда его образом. Не собиралась ли она писать о Нансене? Ведь Ольгу Форш - писательницу всегда привлекали и волновали мужественные и человечные исторические образы людей, шедших на подвиг, страстно боровшихся за высокие общественные идеалы и за осуществление созидательной мечты о прекрасном, живом и вечном. Таковы ведь Радищев, Бейдеман, 'первенцы свободы' - декабристы, Баженов и другие герои ее произведений. И опять, как бы отталкиваясь от литературного образа, Ольга Дмитриевна переходила со своими маленькими учениками к созданию в глине скульптурных групп, иллюстрирующих рассказанное. Мы лепили Нансена и его 'Фрам', лепили эскимосов, их чумы и лодки, ездовых собак и северных оленей. Запомнилась мне при этом любопытная деталь, характеризующая изобретательность и наблюдательность О.Д. Форш как художницы. В то время часто бывали в продаже поступавшие с юга съедобные каштаны. Ольге Дмитриевне, родившейся на Кавказе, они, вероятно, еще с детства были хорошо знакомы. Известно, что у кожуры каштана внутренняя поверхность пушистая, похожая на короткошерстый коричневый мех. Вот Ольга Дмитриевна и придумала использовать вывернутую наизнанку кожуру каштана для того, чтобы одевать глиняные фигурки в одежду из меха северного оленя. Получалось очень здорово! Иллюзия меховой одежды с капюшонами была полная. А снег заменяла кристаллическая борная кислота. Ольга Дмитриевна была внимательна и общительна со своими маленькими учениками и вне урока. На уро- 54 ке танцев, при обучении всяким танцевальным па, шассе, глиссе, первой, второй и третьей позициям, учительница, толстенькая и очень живая отставная артистка балета (кажется, ее звали Клавдия Николаевна, а фамилии не помню), обучала нас и поклонам. Девочки должны были приседать в реверансе, а мальчики кланяться одной головой и 'шаркать ножкой'. Так вот, это 'шарканье' я усвоил в каком-то карикатурно преувеличенном виде. Очень энергично и быстро взмахивал ногой в сторону, чуть ли не под прямым углом. Ольга Дмитриевна заметила этот мой комичный 'акробатический' прием, которым я стал здороваться. Она весело смеялась, рассказывая об этом моей матери, и уверяла, что ей 'уж очень нравится, как Алеша шаркает ножкой'. Она это изобразила наглядно указательным и средним пальцами своей руки. Но рассказано это было без всякой насмешки, а очень добродушно, и я не обиделся на Ольгу Дмитриевну нисколько. Мне и самому стало смешно, и я постарался избавиться от этой неуклюжей манеры здороваться со старшими. Почему-то мне запомнился этот незначительный, но забавный эпизод моего детства, связанный с Ольгой Дмитриевной. В 1911 году осенью меня отдали в младший приготовительный класс школы Левицкой. В школьные годы мне уже не привелось учиться у Ольги Дмитриевны. В приготовительных классах этой школы она не преподавала, а затем по каким-то причинам и вовсе оставила работу в школе Левицкой. Спустя много лет мне, уже в бытность мою слушателем Военно-медицинской академии в Ленинграде, посчастливилось вновь увидеть и услышать мою первую учительницу, Ольгу Дмитриевну, когда она стала выдающимся мастером исторической прозы. Вспоминается публичный литературный вечер в переполненном студенческой молодежью зале Академической капеллы в 1928 году. На трибуне поэты и прозаики: Николай Тихонов, Николай Браун, Алексей Толстой, Константин Федин, Вениамин Каверин. Среди них Ольга Форш. Один за другим выступали писатели с авторским чтением своих произведений. Ольга Дмитриевна прочла тогда отрывок из романа 'Одеты камнем'. Казалось мне, что голос ее звучал так же молодо, как и в ту давнюю пору моего царскосельского детства. Дополнение: Живя в Царском Селе, Форш преподавала рисование и лепку в частной школе Е. С. Левицкой и вела художественное воспитание в детском саду Л. А. Пушкаревой. Школа Левицкой находилась на Новодеревенской улице, за железной дорогой (если ехать из Петербурга, то налевоза железнодорожным полотном), рядом с ипподромом, который располагался почти у самой станции. Человек прогрессивно мыслящий, Е. С. Левицкая пыталась в своей школе построить преподавание и воспитание на научной основе. В ее школе учились вместе и девочки, и мальчики - это была первая в России средняя школа совместного обучения. Большое внимание уделялось эстетическому воспитанию детей, спорту, играм на открытом воздухе. У учащихся была форма: синие юбки, белые блузы, на блузе - герб школы - подснежник. У мальчиков короткие штаны, кепи. На кепи - герб школы. В школе Левицкой было два приготовительных и четыре основных класса. Программа школы соответствовала программе мужской классической гимназии. Большое участие в организации школы, разработке программы обучения и методики преподавания принимал И. Ф. Анненский, который был хорошо знаком с Ольгой Дмитриевной. Бунатян Г. Г. Город муз: Литературные памятные места города Пушкина (Серия "Петербургская коллекция"). СПб.: Лениздат, 2001. С. 282-283. (Глава "Ученица художника Чистякова").
|
|
| Начало \ Именной указатель \ Анненский и О. Д. Форш |
При использовании материалов собрания просьба соблюдать
приличия
© М. А. Выграненко, 2005-2024
Mail: vygranenko@mail.ru;
naumpri@gmail.com
Первым значительным, хотя и
смутным воспоминанием моего детства была смерть Иннокентия Фёдоровича
Анненского в 1909 году. На его многолюдные похороны в Царском Селе мы
пошли всей семьей. Мой отец был близок с И.Ф. Анненским по
педагогической работе и по научным и литературным интересам. Разумеется,
сам я был слишком ещё мал, чтобы сохранить в памяти живой образ
Иннокентия Анненского: мне ведь было всего около шести лет, когда он,
возвращаясь с лекции, скоропостижно скончался на Царскосельском вокзале
в Петербурге. Однако помню взволнованный разговор об этом событии в
нашей семье.