|
О поэме:
Бурдина Т. Н.
Философско-эстетические
воззрения Иннокентия Анненского: Монография. С. 99.
PDF
От публикатора
5
В РГАЛИ (г. Москва) хранятся
два экземпляра поэмы 'Магдалина': автограф (ф. 6, оп. 1, ед. хр. 7) и
рукописный список с него (ф. 6, оп. 1, ед. хр. 9).
Автограф находится в тетрадке в 87 лл.' где содержатся ранние
стихотворения Анненского <см. в приложении описание рукописи,
выполненное Н. В. Котрелевым - Ред.>.
Автограф поэмы представляет собой законченные фрагменты, озаглавленные и
обычно подписанные автором в конце. Первая глава - 'Пророк' - скорее
всего, беловой вариант, переписанный автором. Остальные главы больше
похожи на черновик: почерк часто переходит в неразборчивую скоропись,
есть перечеркивания, позднейшие поправки и редакции. Примеры
непоследовательности, вероятно, связаны с забывчивостью автора и
спешкой. Так, в обозначении героя поэмы иногда дается 'Иисус', а иногда
'Христос'; повторяющиеся сходные куски текста приписываются разным
хорам, причем явно без всякого отношения к художественному замыслу.
'Эпилог' производит впечатление текста, записанного сразу, с минимальным
количеством поправок.
В автографе поэма
заканчивается послесловием, графически непосредственно примыкающим к
последним строкам текста: 'Довольно... За твоей судьбою // Следить я
дольше не могу. // Уж солнце яркой полосою // Ворвалось в комнату мою.
// Лучи летят мне на бумагу, // И я сей час, ей богу, лягу'. Очевидно,
послесловие было написано сразу же по окончании поэмы и добавлено как
6
шутка, своего рода
ироническая подпись под картиной, так как само заглавие "Послесловие" в
автографе втиснуто между последней строкой поэмы и его текстом уже после
того, как этот текст был написан. Как обычно, законченный фрагмент
подписан Анненским; кроме того, здесь проставлена еще и дата: 29
августа. Вероятно, это и есть подлинная дата завершения поэмы.
В рукописном списке
послесловие отсутствует, а за последней строкой следует строка отточий.
Скорее всего, переписчица считала подобное послесловие не
соответствующим ни тексту, ни тону поэмы. Расположение глав в списке
такое же. Он был авторизован: в конце рукописи стоит подпись Анненского
и дата - 13 ноября 1875 г. Вероятно, дата в списке отмечает время его
окончательного просмотра. Кроме того, в список его рукой внесен эпиграф
(по-французски) из Сафо; в одной главе, перед словом "Прелюдия"
(переписчица ошибочно приняла это за название), Анненский вписал сверху русское заглавие 'Гефсиманские
видения' и французское 'Les angoisses de Geshemané'. Он также проставил на заглавном
листе
поэмы: 'Начата весной 1874 г. Кончена осенью 1875', и внес имя той кому
она посвящается: 'Елене Егоровне
Деникер'. Все это и делает список окончательным по характеру текстом, удостоверенным самим автором. Такое
авторское санкционирование играло особую роль' если
иметь в виду, что его поэзия в те годы бытовала в кругу читателей (или, скорее. читательниц,
бывших одновременно и переписчицами его текстов) только в форме
рукописи. Об этом Анненский не забыл сказать в своей автобиографии: 'Но я твердо держался
глубоко запавших мне в душу слов моего брата Николая Федоровича: "До
тридцати лет не надо печататься" и довольствовался тем, что знакомые
девицы переписывали мои стихи...' (И. Анненский.
Книги отражений. М.' 1979. С. 495).
Однако и после того, как текст списка был им просмотрен, в нем все еще
оставались пропуски в тех местах, где переписчице был неясен подчерк в
автографе. Анненский этих пропусков не заполнил. Более того, некоторые
места не соответствуют автографу, являясь неверной интерпретацией
переписчицей скорописи автора. Анненский иногда поправлял такие места
(например, "усну" вместо по-
7
явившегося в списке "умру"),
иногда же пропускал их. Не имея возможности полностью исправить текст,
он оставляет предостерегающий авторский комментарий на титульном листе:
'Вследствие небрежности переписчицы вкралось много ошибок. Иннок.
Анненский'.
Учитывая все вышесказанное,
мы печатаем текст 'Магдалины' по авторизованному рукописному списку, но
с внесением исправлений из автографа. Подстрочные замечания (кроме
одного, специально оговоренного), принадлежат публикатору.
The author
wishes to express his heartfelt appreciation to Dmitri Nerubenko for his
generous help in preparing this book
for publication. Also, to Nikolai
Kotrelev, the author's longtime colleague in the
study of Annensky's world.
Research for this publication
was supported by a grant
from the International Resarch &
Exchanges Board. with the
funds provided by the US Department
of State (Title
VIII) and the National Endowment for the
Humanities.
Н. В. Котрелев
Описание рукописи поэмы "Магдалина"
183
Описание этой тетради может
дать несколько небезразличных мелочей для реконструкции Анненского
раннего периода творчества. Альбом изготовлен на заказ в переплетной
мастерской. Были использованы два блока чистой бумаги, и один - с
текстом поэмы 'Магдалина', уже переписанным к моменту сдачи
переплетчику, несомненно сравнительно задолго до того текст был
переписан на двойных листах почтовой бумаги, и новые тетрадки,
приплетенные к нему, составлены из таких же двулисток. Однако если для
перебеливания текста бралась, по мере его отделки, каждый раз своя,
новая бумага, оказывавшаяся под рукой, то при заказе альбома переплетчик
получил (или выбрал) достаточное количество бумаги одного сорта.
Титульного листа альбом не
имеет, но на верхней крышке переплета по лазурному коленкору золотом
вытеснено: 'Ин. Ан. || ? Два || 1879' (стоит лишний раз отметить тягу к
псевдониму, к осколку собственного имени даже в юношеской и домашней
мысли о творческом лице); по корешку золотое декоративное тиснение и в
нижней части владельческие инициалы: 'Д<ина>Х<мара->Б<орщевская>' (при
этом неясно, инициалы это поднесшей или
184
получившей альбом). По всей
вероятности, вокруг поэмы должно было выстроиться своего рода 'собрание
стихотворений' Ин. Ан., по некоему предварительному плану, возможно
хронологическому. Думать об этом заставляет тот факт, что заполнен
альбом очень неравномерно.
Сквозной авторской пагинации
или фолиации в нем нет; когда-то в архиве карандашом листы альбома были
пронумерованы насквозь, позже эта фолиация, где вытертая резинкой, где
перечеркнутая, была заменена современной. По старому счету в альбоме
числился 131 лист, по актуальному, учитывающему только листы, несущие на
себе текст, - 87 (посчитан также форзац в начале альбома, поскольку на
нем расположена пояснительная запись: 'Первые 4 стр.<аницы> заполнены
женой И. Ф. А-<нненско>го'). Поэма помещается на лл. [10] 5-[82] 76,
т. е. перед нею было вплетено всего несколько листов, на которых должны
были поместиться более ранние произведения либо какое-то введение.
Реально на лл. [1] 2-[3] 4 переписаны, на французском языке,
стихотворения Леконта де Лиль 'Toi par qui j'ai santi', 'Epiphanie' и 'Le
bleu et le rouge' (именно эти тексты вписаны женой поэта, по-видимому
после составления альбома, как своего рода эпиграф). Листы [4-9]
остались пустыми. Текст поэмы разорван тремя стихотворениями,
помещающимися на листах 19-20, о них мы будем говорить ниже. Следом за
поэмой, где должны были вписываться, если верно наше предположение,
более поздние произведения, к моменту изготовления альбома уже
законченные или еще только имевшие быть написанными или отделанными,
большая часть пространства оказалась незаполненной. Лист, когда-то
шедший за поэмою, неаккуратно вырван, и произошло это прежде
проставления первоначальной фолиации; был ли на нем текст - неизвестно.
Далее 23 пустых листа с фолиацией [83-105]. Только на лл. [106] 77-
[107] 78 появляется прозаическая 'Речь молодым' (незатейливый свадебный
тост), далее мы находим стихотворные тексты:
л. [114] 79 - 'Виновен я - в
том нет сомненья...';
л. [115] 80 - [ 116] 81 - (Из 'Иллюзий' - '...Люблю, уйдя от городского
шума...');
[116 об.] 81 об. - 'Когда я буду умирать...';
л. [117] 82 - 'Уйди! зачем покой и труд...';
л. [123 об.] 83 - [124] 84 - 'А. П. Вигилянскому' ('Не говори, что чужд
ты
185
увлеченья...'*), с датой '3
января 1881';
* Опубликовано В. И.
Кривичем в ЛМ, часть 5.
затем - корешки неровно
вырезанных четырех листов (также отсутствовавших уже при простановке
первой фолиации), из которых хотя бы первый нес на себе рукописный текст
(скорее всего, стихотворный), судя по уцелевшим буквам; следуют на л.
[125 об.] 85 - 'Песни Магали' 'Магали, моя отрада...'*), текст
обрывается на третьей строке; на л. [128] 86 - 'Экспромт А. П. В...<игилянско>му'
('Она, прелестная брюнетка...'**), с датой '30 декабря 1880 г.'; наконец,
на л. [131] 87 - 'Для Бобы на юбилей Бычкова' ('На зеленый стебелечек...')
и на л. [131 об.] 87 об. - 'Мы собралися тесною гурьбою...'***.
Беспорядочность заполнения альбома заставляет предполагать, что
литературная игра с домашней публикацией стихотворений в изящном альбоме
исчерпалась весьма скоро (заметим, что год, на нем вытесненный, - это
год бракосочетания И. Ф. Анненского с
Д. Хмара-Борщевской); по сути
дела, в нем заключена только 'Магдалина', к которой что-то должно было
прибавляться, и ничего не прибавилось.
*
Перевод из поэмы Ф. Мистраля
опубликован в
СиТ 59.
** Опубликовано
В. И. Кривичем в
ЛМ, часть 5.
*** Опубликовано А. И. Червяковым в
прим. 1 к письму
Анненского к И. И. Срезневскому от 23 августа 1879 г.
Архивная датировка альбома
'1872-1881' - она была установлена еще при первоначальной архивной
обработке (как видно по сохраняющейся вместе с альбомом старой архивной
обложке) и позже не пересматривалась. Верхний предел датировки очевиден
из вышеприведенной цитаты, основанием нижней послужила карандашная
запись Анненского на л. 84 об., основанием ошибочным, поскольку она была
прочтена как дневниковая, будучи библиографической: '1872 февр<аль> Р.<усский>
В.<вестник> Ст.<атья> Хвольсона || Характ.<еристика>
семит.<ических> народ.<ов>'. По всей видимости, наиболее раннее
произведение в альбоме - именно 'Магдалина'.
До вплетения в альбом
тетрадки с поэмой достаточно долго бытовали в непереплетенном виде. Мало
того что само переписывание растянулось во времени (как сейчас будет
показано) - некоторые листы когда-то складывались пополам и на первых
трех листах по сгибу бумага протерлась и была домашними силами
реставрирована (см. подклейку лл. 5-7 перфорированной по краю бумагой,
по-видимому кромкой блока почтовых марок), встречаются подпалины (л.
76), последняя страница, когда-то бывшая внешней стороной тетрадки (л.
76 об.), - заношена, даже
186
замусолена. Как видно,
отдельные фрагменты переписывались набело по мере их отделки,
продвигавшейся сообразно с общим планом поэмы. Этапы этой работы
выделяются по сортам использованной бумаги, по особой авторской
пагинации в разных тетрадках и по авторским скрепам, выставлявшимся в
конце отдельных частей в момент, когда переписка заканчивалась. Вот
порядок формирования рукописи:
А). Первая авторская
пагинация - с. 1-32:
тетрадь первая: нелинованная бумага, авторская пагинация - с.
1-24 (л. 5-16 об.):
Магдалина || Поэма. ||
Отрывки. || I. ||
Пророк - авторская пагинация - с. 1-13, на с.
13 (л. 11) - подпись: И. Анненский;
Прелюдия к главе VI || Фантазия - авторская
пагинация - с. 14-15;
Из главы VI 'Ночные караваны' || Из рассказа
кедра заснувшему пилигриму - авторская пагинация - с. 16-24,
при этом на с. 18 (л. 13 об.) - всего лишь
несколько строк точек, означающих пропуск текста, и его словесное
обозначение по-латыни: Deest <т. е.: Отсутствует> текст от строки
'Наконец и те примолкли', продолжается со страницы 19 и кончается на с.
24 (л. 16 об.), где стоит скрепа-подпись: И.
Анненский;
тетрадь вторая: бумага в линейку, несколько большего формата,
нежели в предыдущей тетради; авторская пагинация продолжается - с. 25-28
(л. 17-18):
Песнь IX Отрывок. Монолог Магдалины, на л. 17
об. подпись: И. Анненский; с. 27 (л. 18): Куплеты из последней ХIII
главы || поэмы 'Магдалина'
|| Последнее свидание;
тетрадь третья: бумага в линейку (та же, что и во второй тетради,
однако следует настоятельно оговорить, что каждая из этих двух двулисток
вплетена в альбом именно как особая тетрадь), авторская пагинация
продолжает первые две тетради - с. 29-32 (л.
19-20):
Канцоны на посещение Эрмитажа || На любимую
мадонну || Мадонна Murillo, IV ? - с. 29-30,
в конце текста (с. 30 = л. 19 об.) подпись: И. Анненский;
На одну картину - с. 30-31, в конце текста (с. 31
= л. 20) подпись: И. Анненский;
187
На картину Мурильо 'Святое
семейство' - с. 31, в конце текста (с. 31 =
л. 20) подпись: И. Анненский; с. 32 (л. 20
об.) - чистая; (текст этих стихотворений приводится ниже, см. с.
170-171);
Б). Вторая авторская
пагинация - с. 1-72:
тетрадь первая: нелинованная бумага верже, авторская пагинация -
с. 1 = 8 (л. 21-24 об.):
Прелюдия;
тетрадь вторая: бумага линована в массе в крупную клетку,
авторская пагинация - с. 9-24 (л. 25-32 об.):
продолжение текста предыдущей тетради: Молитва Иисуса и т. д.;
тетрадь третья: бумага нелинованная, средней плотности
(сравнительно с бумагой следующей тетради), авторская пагинация - с.
25-44 (л. 33-42 об.): продолжение текста предыдущей тетради;
тетрадь четвертая: бумага нелинованная, очень плотная и несколько
меньшего формата (сравнительно с бумагой двух соседних тетрадей),
авторская пагинация - с. 45-52 (л. 43-46 об.):
продолжение текста предыдущей тетради;
тетрадь пятая: бумага линована в массе в мелкую клетку, авторская
пагинация - с. 53-72 (л. 47-56 об.):
продолжение текста предыдущей тетради - с. 53-63, на с. 63 (л. 52) - подп.: И. Анненский;
На кресте || Картина - с. 64-72;
В). Третья авторская
пагинация - с. 1-<22>:
тетрадь первая: плотная бумага верже, л. 62 (с. 11-12) -
одинарный, аккуратно вклеенный переплетчиком в тетрадь перед шитьем:
Сцена в саду Иосифа Аримафея;
Г). Четвертая авторская
пагинация - с. 1-<20>:
тетрадь первая: тонкая бумага верже, заметно меньшего формата
(сравнительно с бумагой двух соседних тетрадей), авторская пагинация -
с. 1-12 (л. 67-72 об ):
Эпилог;
тетрадь вторая: нелинованная бумага, авторская пагинация - с.
13-<20> (л. 73-7б об.):
продолжение текста предыдущей тетради; на с. 19 текст заканчивается,
подпись: И. Анненский и дата: 29 августа; с. <20> - пустая.
188
Как мы видим, этот автограф
создавался по мере перебеливания больших структурных фрагментов поэмы. В
одном случае текст ее даже был разорван вставкою стихотворений, близких
по времени создания и тесно переплетающихся тематически с поэмой. Однако
при переписывании автор возвращался к работе над текстом, вносил
поправки, и в целом автограф снова превращался в рабочую копию. Нужно ли
датировать эту рукопись временем активной работы над поэмой, как его
указывал автор - 1874-1875 гг.? Или позднее, к моменту заказа альбома в
1879 г.' когда Анненский вновь обратился к поэме? Оказалась ли она вплетенной
в альбом именно в качестве материала для дальнейшего совершенствования
текста, или, напротив, как рукописная памятка о поэтическом прошлом?
Ответа на эти вопросы у нас нет. Как бы там ни было, все поправки в
автографе появлялись именно в процессе переписывания, следов дистанцированного во времени возвращения к тексту, кажется, не
наблюдается. Поэма была вплетена в праздничный альбом, которому суждено
было остаться невостребованным. Дефектность текста в копии настоятельно
отметил сам автор; мы затрудняемся признать за автографом статус
'утвержденного' автором текста, получившего окончательную отделку.
Копия поэмы была выполнена
единовременно, одной переписчицею, на почтовой бумаге одного сорта и,
возможно, тогда же и была переплетена. Этот переплет скромнее - т. н.
библиотечный переплет, кожаные уголки и корешок, крышки поволочены
зеленой бумагой, в середине верхней тиснуто почерневшим золотом: И. А.
Переплет сильно потерт - возможно, более сильно, чем должен был бы
износиться переплет тетради, которую никогда не берут в руки; заметим,
что и альбом с автографом поэмы также производит впечатление бывшего в
употреблении (обе тетради в архиве выдавались, судя по листу
использования, очень редко).
11
Посвящается Елене Егоровне Деникер1
1 Деникер Елена Егоровна - сестра
французского ученого Жозефа Деникера, эа которого вышла замуж старшая
сестра Анненского, Любовь Федоровна.
12
L'Amour brise mon âme,
comme le vent brise les chênes sur les montagnes...
Sappho2
2 'Любовь потрясает мне душу, //
словно ветер ломает дубы в горах...'
Сафо (фр.) - перевод 12-го фрагмента, сделанный, скорее всего, самим
Анненским.
13
МАГДАЛИНА
ПОЭМА
ОТРЫВКИ
I
ПРОРОК
Она пришла к нему
с мольбою
И перед ним легка, как тень,
Бледна, как ранний майский день3,
Склонилась
грешной головою.
В одежде белой покаянья
Она забыть искала свет;
Она несла к нему страданье
И сердца страстного привет.
Она несла к нему с мольбою
И страх, и слезы, и тоску,
Полна надеждою святою,
Что он простит свою рабу.
Она далекою дорогой
Из золотых своих дворцов,
От раззолоченных оков
Бежала странницей убогой.
С тех пор, как свет во тьме разврата
В ней искру дивную зажег
Для сновидений и тревог,
3 Ср. у Пушкина в стихотворении
'Заклинание': 'Бледна, хладна, как зимний день...'
14
Священным
пламенем объято,
Открылось сердце молодое...
Ясна ей стала бездна зла.
И слово истины святое
Душой понять она могла.
Распались гнусные оковы;
Послушно пали перед ней
Разврата жалкие покровы;
Но сердце билось все больней...
И стыд, и страх она узнала,
Святой огонь ее палил,
Какой-то голос ей твердил,
Чтобы к Христу она бежала...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И вот она пустилась в путь.
И день, и ночь идет полями,
Идет цветущими лугами.
Где ей в измученную грудь4
Пахнуло
новою отрадой;
Где голубые небеса
И лавров гордая краса
Манили свежею прохладой,
Где в блеске чудном перед ней
Спустилась ночь на небосклон,
Неся с собой покой и сон,
Где над заснувшею землей
Своей алмазной пеленой
Она простерлась в тишине,
Чтоб все примолкло в сладком сне...
Она видала, как с зарей
Звезда спускалась за звездой,
Как становился все бледней
На небе месяц перед ней,
Когда кровавая заря,
Полнеба ярко осветя,
Ждала, чтоб солнца первый луч
Приветно выглянул из туч...
4 Ср . у Лермонтова в 'Мцыри':
'Мне было весело вдохнуть // В мою измученную грудь // Ночную
свежесть тех лесов' <курсив мой. - В. Г.>.
15
Жарой
дневной утомлена,
Порой под миртами она
Склонялась тихо головою;
И мирты темною листвою
Над ней шумели, и цветы
Вплетались в черные власы,
И песню чудную свою
Пел соловей для ней в лесу.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Как птице
Божьей, ей порой
С деревьев плод спадал лесной,
Миндаль и фигу Бог с небес
Ей посылал в поля и лес,
Колосья тучные пред ней
Главой склонялися своей,
...Когда она полями шла...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И вот к
брегам она пришла...
К тем кипарисным берегам,
На галилейские равнины,
Где к синим блещущим струям
Склонились сонные жасмины,
Где среди лавров, среди роз,
Под вечно ясной синевою,
Живет, скитаясь, наг и бос,
Пророк с великою душою.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Какой-то
новый, дивный свет,
Как духа райского привет,
Ей просиял... когда пред ней
В венце играющих лучей5,
В хитоне белом и простом,
Повязан кожаным ремнем,
Предстал прекрасный, как весна,
Пророк, которого она
Ждала с надеждой и тоской,
К кому неслась она душой
Давно, давно... чей гордый лик
5 Ср. у Лермонтова в 'Демоне':
'Венец из радужных лучей...'
16
Ей в душу
грешную проник,
Кому она в приветный дар
Несла раскаяния жар,
Потоки слез, прекрасных слез,
Порывы долгих, страстных грез,
Кому она издалека
Молитву страстную несла.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В забвенье
тихо погружен,
Он перед ней предстал, как сон,
Прекрасный сон... Склонив главу
Порой в зеленую траву,
Порою быстрой воспрядал,
Воздевши очи в небеса,
И было видно, как слеза,
Как на цветах роса порой,
Блестела светлою струей;
И кудри черные небрежно
Порою ветер колыхал,
Порою солнца луч ласкал,
К главе Христа склоняясь нежно.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Со страхом
голову склоня
И слова вымолвить не смея
Перед величием Христа,
В молчанье грешная жена
Остановилася, робея...
Лишь взор, на небо устремленный,
Слезой жемчужной окропленный,
С каким-то трепетом порой
Ловила нежною душой...
Так среди высохших степей,
Томимый жаждой караван,
Бредя из дальних горных стран,
Степной приветствует ручей...
И с каждой каплей влаги чудной
Тоска страданья жизни трудной,
Все муки, как тяжелый сон,
Летят за дальний небосклон.
И свет, и мир душе больной
Несет родник в глуши степной
17
И снова для
кровавой битвы,
И для труда, и для молитвы6
Душа откроется, и вновь
Воскреснет нежная любовь.
. .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
О ком тогда
Христос молился,
Душой Мария поняла:
Ей в сердце светлая струя,
Как луч от ясного востока,
Проникла тихо. В небеса,
Как он, тогда свои глаза
На своды бледно-голубые
Поднять осмелилась Мария,
И было ясно ей, что там
Нет места распрям и враждам,
Что там навек свое прощенье,
Любовь и мир душа найдет,
Что там приемлются моленья,
Что там Всевышний Бог живет.
. .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И вот она перед
Христом
Склонилась плачущим лицом,
И кротко, нежно говорила:
'Прости меня, Учитель милый,
Дозволь мне за тобой ходить,
Идти с тобой в твою обитель,
Дозволь мне, как рабе, служить
Тебе, Божественный Учитель.
Страданья мне легки, Спаситель,
Могу я много перенесть,
Коль за тобою крест свой несть
Ты мне дозволишь, о, Учитель,
Коль склонишь ты главу твою,
Чтоб слышать исповедь мою:
О, Равви! Образ твой любя
6 Ср. в 'Демоне' у Лермонтова: 'С тех
пор на праздник иль на битву, // Куда бы путник не спешил, // Всегда
усердную молитву // Он у часовни приносил...'; у Пушкина в 'Руслане и
Людмиле': 'Чей борзый конь тебя топтал // В последний час кровавой
битвы? // Кто на тебе со славой пал, // Чьи небо слышало молитвы?'
18
Давно хранила
я... Тебя
Давно видала... Облик твой
Мой грешный сон смущал порой.
С тоской являлся часто ты,
Когда развратные мечты
Толпою грудь мне наполняли,
Твои небесные черты7
С укором мне тогда сияли,
И становилось страшно мне,
И я металась в жарком сне,
И грусть, и слезы за собой
Ты оставлял в душе больной.
О, Равви, Равви, эти слезы,
Ужель они мне не дадут
Прощенья в жизни, и на грезы
Покоя мне не принесут?
Но я страдать еще готова,
Я. право, не скажу ни слова,
Мученья, скорбь перенося,
Надежды жду лишь от тебя,
Надежды, что когда-нибудь
Дышать свободно будет грудь,
Что счастья луч блеснет и мне
На миг один, как в сладком сне.
Я знаю, знаю - я грешна,
Но неужель весь век страдать
Судьбою я осуждена,
И в жизни лучшего желать
Уж не могу, не смею я?
Скажи мне как должна я жить,
Чтобы прошенье заслужить?
Могу ли я в посте, в трудах
Забыть свой стыд, забыть свой страх?
Morv ли я, живя в пустыне,
Отдаться Богу и святыне?
Войти мне страшно в синагогу,
Чтоб там принесть моленье Богу,
7 Ср. у Пушкина в 'Я помню чудное
мгновенье...': 'И я забыл твой голос нежный, // Твои небесные черты'.
19
Мне стыдно,
Равви, средь людей,
Где учит гордый фарисей,
Где нравы строгие живут.
Мне хорошо, мне сладко тут.
Здесь так свободно, так отрадно,
Небесный свод ничем не скрыт,
Здесь степью синей и прохладной
Гадара8
синяя шумит...
О, я рабой твоей безгласной
Готова здесь до смерти быть,
Чтоб видеть образ твой прекрасный
И слово светлое ловить...
Но слушай... В тихую обитель
К тебе, желанный мой Учитель,
Дары с собой я принесла...
Я их хранила, как святыню,
Давно, давно... Их мрак ночной
Не скроет... Яркий свет дневной
Не осветит их... Я в пустыню
В душе больной их принесла,
Средь моря зависти и зла
Я в чистоте их сберегла.
Не злато то, не фимиам,
Не драгоценные одежды,
Свою тоску, свои надежды
Я положу к твоим ногам.
Чиста, как божия роса,
Моя безгрешная слеза,
В ней сердце утоляет жар;
И вот тебе мой первый дар.
Второй мой дар - моя любовь;
Она страдание мягчит,
Когда тоскою кровь кипит,
Она мне воскрешает вновь
Мои младенческие сны.
8 Гадара - город за Иорданом в
Перее, расположенный на вершине холма, у подошвы которого протекала река
Гиеромакс. Гадара лежала недалеко от Тивериадкого озера, которое,
по-видимому, и внушило Анненскому его образ. Ср.: 'И пришли на другой
берег моря, в страну Гадаринскую' (Марк 5:1).
20
Она порой меня,
как мать,
Умеет нежно приласкать;
Она печальные мечты
В душе умеет заглушать...
Тебе, тебе любовь мою,
Учитель милый, я дарю.
Мой третий дар, мой лучший дар,
То - упований юный жар,
Надежд далеких светлый рой.
Они живут в душе больной.
Живут давно... живут с тех пор,
Как поняла я свой позор.
В ночной тиши, при свете дня
Они горят, не угасая,
И образ сладостного рая
Порой в них, Равви, вижу я;
Порой страшны мне те мечтанья,
Но я невольно их люблю,
Я жизнью новой в них живу
И забываю все страданья.
Хочу порой забыть я их
И... не могу, их обаянье -
Бальзам для свежих ран моих;
Клянуся, что своих детей
Я б не могла любить сильней.
. .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Когда они порою
мне
Блеснут приветно в сладком сне,
Сожмется сердце, задрожит,
И я лежу, дохнуть не смея,
Боясь, что сон тот улетит.
И долго после ночи той
Его я жду с немой тоской.
О сны, обманчивые сны!
Зачем же так прекрасны вы?
Минует сладостная ночь,
И быстро вы летите прочь,
Вас не вернуть, вас не догнать.
О, если б можно вечно спать!
О, если б можно вечно мне
Прекрасный рай видать во сне!
21
Прохладный,
светлый, свежий рай,
Где вечно блещет юный май,
Где зелень темная кустов
Средь белых тонких облаков;
Где нету злобы, горя - нет,
Где вечно радость, мир и свет.
Мне снилось: духи в пеленах
Бродили в светлых тех садах,
Как тени легкие прекрасны,
Их взоры, помню, были ясны;
Любовь горела в их очах.
И мнилось мне: под райской сенью
И я брожу безгрешной тенью...
Мне было так легко дышать...
Нельзя забыть ту благодать...
Скажи, пророк, зачем летит
Ко мне видений чудный вид?
Откуда он?.. Иль ад его
Послал из мрака своего?
Иль светлый Бог его ко мне
Спустил на радость в сладком сне?
Я мучусь, Равви, вспоминая
Тень обольстительного рая.
Верь: для меня в красе тех снов
Вся жизнь, все счастье, вся любовь!..'9
. .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И смолкла
грешница младая10,
К ногам
пророка упадая.
От слез распухнувшие вежды
Она в полу его одежды
Старалась скрыть... с немой тоской
Она стопы его косой
Обвить старалася с мольбой.
. .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
9 Ср. у Пушкина в 'Я помню чудное
мгновенье...': 'И жизнь, и слезы, и любовь'.
10 Имя 'грешница' - евангельского происхождения (ср. заглавие поэмы А.
К. Толстого 'Грешница' и многочисленные полотна 'Христос и грешница');
ср. в 'Слепорожденном' Л. Мея: 'Рыдает грешница младая' < курсив
мой. - В. Г.>.22
22
И поднял грешницу
Христос,
и пряди черные волос
Ей гладил нежною рукой,
Улыбкой тихою своей
И взглядом блещущих очей
Смотрел он долго на нее,
Не говоря ей ничего...
На вечно мрачное чело
Какой-то светлый луч проник
В морщины строгие на миг;
И взор вещал так ясно, внятно,
Без слов ей стало все понятно;
С надеждой тихою она
В нем милосердие прочла.
. .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
На небе бледном
догорая,
Погас заката красный свет,
И тихо, тихо тьма ночная
Одела землю в черный цвет;
Ушел Христос от гор далеко,
За ним ушли ученики,
И, вслед ушедшего пророка,
В горах остались лишь шатры...
Да мир и радость долго там
Носились песнью по лугам,
Полны отрады и любви,
Летали сладостные сны
В долине мирной... Соловьи
Певучей стали по лесам,
Да на горе один ручей,
В немолчной песенке своей
Ласкаясь к камню, говорил,
Что здесь Христос недавно был...
23
ПРЕЛЮДИЯ К
ГЛАВЕ VI
Фантазия
В долине скромной
Галилеи11,
Где мирта
юная растет,
И роза пышная цветет,
Где свод небес глядит яснее,
Преданье чудное живет...
Тихи окрестные селенья;
Приют убогих мусульман12.
Или арабов дикий стан,
Все полно мира и забвенья...
Не там предание хранится,
Корана верный ученик
Той дивной тайной не пленится,
Не увлечется хоть на миг,
Ему чужды воспоминанья,
Преданья дивные тех мест.
11 Матфей называет Христа Иисусом
Галилеянином (Матф. 26:69). В Галилее Иисус рос, там он начал учить, там
нашел первых своих учеников. Галилея делилась на Верхнюю и Нижнюю.
Верхняя, северная, была населена арабами, и ее называли Галилеей
языческой (Матф. 4:15).
12 'Подраз.<умеваются> исключительно турки' (примеч.
автора). Ср. со строкой Пушкина из 'Медного всадника': 'Приют
убогого чухонца'. Почему Анненский имеет в виду 'исключительно турок',
не совсем ясно. Может быть, это какая-то 'домашняя шутка', следы которой
остались в тексте поэмы.
24
С слезою горя и
страданья
Он не лобзал священный крест,
Молчат певучие долины,
Когда идет он мимо них,
Не скажут кедры-исполины,
Не скажут тихие жасмины
Ему заветных дум своих...
Нет, только ветками махая,
Зашепчут листьями они,
Быть может, славу вспоминая
И годы лучшие свои...
Но не погибли здесь преданья,
Нет, не погибли, а живут,
И кедры строго берегут
Святые в них воспоминанья.
. .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Прошли века, и
целый ряд
Деревьев новых и цветов
Давно там вырос, говорят,
И свой сияющий покров
Луга и рощи часто там
Переменяли по веснам...
Ручьи навеки умолкали,
Их родники пересыхали.
И сам великий царь лесов,
Что помнит дедов и отцов,
Под беспощадным топором
Склонялся уж не раз челом
И падал ниц немым стволом...
Но все предание живет...
Его долина бережет,
И народится ли побег
В те дни, когда спадает снег13,
Иль лист под солнечным лучом
Заблещет свежим черешком,
Иль лилья пышная в полях
Родится в утренних лучах,
Ей передавши свой привет,
Уж шепчет повесть ту сосед.
. .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
13 'Поэтич.<еская> вольность.
И. А.'
(примеч. И. Анненского в автографе).
25 начало
ИЗ ГЛАВЫ
VI "НОЧНЫЕ КАРАВАНЫ"
Из рассказа кедра заснувшему
пилигриму
. .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Старцы с посохами тихо
Вслед за ним плелись дорогой,
Жадно слушая ученье...
Вкруг и женщины, и дети,
Позабыв свои селенья,
Уходили, невзирая
Ни на голод, ни на трудность...
Все оборванные люди,
Как и ты, далекий путник,
Наготу свою презревши,
Нищету свою забывши
И не ищущие хлеба,
Что растет на нивах желтых,
У него они здоровья,
У него они покоя,
Как у Бога-властелина,
Унижаяся, просили...
И он слышал их моленья,
Он склонялся к их страданьям,
Понимать немых умел он,
И глухому отпущенье
Возвещал неслышной речью
26
Помню я, как
часто, путник,
Пеленой к нему покрытых
Приносили расслабленных,
Одержимых духом злобным14,
И дарами дорогими,
И горячими слезами,
Приходя из стран далеких,
Низко кланялись пророку
Умиравшего родные.
Помню раз... то было ночью,
Тихо звездные покровы
Разостлала ночь над миром,
Облака бродили в небе,
Тьмой закутанные черной,
И порою лишь зарницей,
Красным светом освещались...
К нам из стран Иерусалимских
Караван пришел знакомый.
На ночлег остановяся
Под пахучею листвою
Наших лавров и жасминов,
На земле сырой и хладной.
Спать народ сейчас разлегся,
Сколотив шатер из веток
И листвой укрыв лохмотья.
Дети плакали, как совы,
И болящие стонали,
Мучась тягостным недугом,
И неслись далеко стоны.
. .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Наконец и те
примолкли.
Кто заснул, а кто, быть может,
Смертью лютой был похищен.
И луна украдкой кралась
Среди туч, бродящих в небе,
То скрываяся, то снова
14 Ср. Матф. (4: 24): 'И прошел о
Нем слух по всей Сирии; и приводили к Нему всех немощных, одержимых
различными болезнями и припадками, и бесноватых, и лунатиков, и
расслабленных, и Он исцелял их'.
27
Бледным светом
озаряя
Стан людей изнеможденных,
И бездомных, и голодных;
Вот она остановилась,
На лохмотьях их играя
И с воим сребристым светом
Тело в ранах освещая
Лица бледные и очи,
Сном спустившимся сокрыты,
Чью-то позднюю молитву,
Чьи-то слезы да улыбку
Тихо спящего ребенка.
. .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И заснули сном
глубоким
Все апостолы пророка.
И лишь он один в молитве,
Сна не зная, бодр был духом...
Тихо, тихо ясный месяц
Озарял в сияньи белом
Лихорадочные очи,
Кудри черные по плечам
И лицо мрачнее ночи.
На толпу кругом заснувших
Он глядел, исполнен страха,
У него невольный трепет
Пробегал, казалось, в жилах,
И в глазах его средь гнева,
Как средь молнии небесной
Звезды грустные горели.
Он молился... и я помню
Эту чудную молитву;
Говорил он тихо, страстно:
'Вы пришли ко м не с страданьем,
Потому что вас призвал я,
Потому что вас хотел я
От мучений успокоить...
Вы искали, дети, света,
Чтобы я мне данной властью
Вырвал зло с корнем из мира...
И меня вы полюбили,
И вы ходите за мною,
28
Вкруг меня вы,
словно дети,
Все с надеждою толпитесь
Вы устали... истомились.
Спите мирно... Вы, страдальцы,
Забывайте муки жизни,
Забывайте зной и голод
В сновидениях прекрасных,
Если можете забыть их.
Спите мирно. я на страже
Охранять покой ваш буду,
Буду тихо я молиться,
Чтоб от ваших помышлений
Думы черные летели.
Спите мирно... но минуют
Годы... близок час, быть может.
Свет померкнет, вам светящий
Чрез меня... Элой, Элои,
И умру я, позабытый,
Может быть... а зло людское
Будет жить, как жило прежде.
И несчастны будут люди,
И не будет правды в мире...
О, тогда вы не заснете!
Вы с тоскою, со слезами,
Одиноки, бесприютны
В темноте немой речете:
Где пророк?.. Его нет с нами,
Умер наш пророк любимый!..
Спите ж мирно, дорогие
И несчастные скитальцы.
Я, как мать, вас охраняю,
Я, как мать, о вас молюся,
Чтобы к вам летели с неба
Сны прекрасные толпою!..'
И замолк пророк... далеко,
Словно откликом отзывным,
Пронесся какой-то вопль,
Словно сердце чье-то рвалось
И боролась жизнь со смертью.
Вот огни вдали мелькнули
И опять в тиши раздались
Раздирающие крики.
. .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
29
И пришла толпа к пророку:
Впереди ее больного.
Белым скрытого покровом,
На носилках проносили
Два раба в одеждах смятых,
В черных сбившихся туниках.
Вслед шли женщины толпою
В чистых белых одеяньях,
С распущенными власами
И с мольбою пред пророком
Наклонялися, рыдая;
Обсыпал их месяц с неба
Серебристыми лучами,
И казалось, что могила
Тени белые послала
Из своих объятий черных.
Вслед за женщинами старец,
Убеленный сединами,
Шел, придавленный тоскою
И измученный слезами...
Если б я собрал все слезы,
Что на свете проливались
При моих глазах, прохожий,
Я б тоски еще не понял
Бессловесной, безответной,
Что сжимает человека,
Иссушает сердце в теле,
Словно жадный червь, что точит
Зеленеющие ветви...
Вслед за старцем шли рабыни
И рабы толпой угрюмой...
И несли они покорно
Жемчуг, золото, амфоры,
И порфиры, и виссоны
На плечах своих рабочих,
Драгоценною одеждой
Не прикрыв своих лохмотьев
И из чашей золоченых
Не напившись вин душистых...
Преклоняся пред пророком
30
Головой седою,
тихо
Говорил старик Иисусу,
И в молчанье все внимали:
'О, пророк, велик и славен
Бог, тебя пославший миру,
Даровавший тебе силу,
Власть над бесом даровавший...
Про тебя молва людская
Говорит, что добр ты, Равви,
И что ты с приветом внемлешь
Всем обиженным судьбою...
Я, учитель, дальний странник15,
И пришел к тебе с надеждой,
Что уважишь ты седины,
Что печаль мою уважишь...
Слышишь, Равви, эти стоны?
О, поверь, если б летели
Из моей груди несчастной
Эти звуки... я бы легче
Снес их, духом покорившись,
Чем слыхать, как вылетают
Они с хохотом из сердца
Моего родного сына...
Вот он, Равви' - и, сказавши
Это слово, на носилки
Указал пророку старец...
Опустили наземь ложе
Перед ним рабы в молчанье
И
открыли покрывало,
Одевавшее больного.
15 Ср. Матф. 17:14-15; Марк
9:14-29; Лука. 9:37-43.
31
начало
ПЕСНЬ
IX
Отрывок: монолог Магдалины
Прелюдия... Ночь тихая, томная, душная,
благоухающая... Картина VI песни...
Задумавшийся Христос... Перед ним в страстном, наркотическом упоении
Магдалина...
Все давно накипевшее вырывается в несвязной страстной речи.
Пророк
внемлет ей серьезно и грустно.
Забудь,
забудь о небесах,
В моих объятьях успокойся,
От света тягостного скройся
Хоть раз в чарующих мечтах.
Нет, ты не
Бог... ты человек,
И сроден ты людским страданьям,
Так не кляни ж блаженство нег,
С их полновластным обаяньем.
О, ты не
Бог! - холодный Бог
Не внемлет голосу порока,
Его глагол бездушно строг
В устах могучего пророка.
Ты
человек... Ты добр к нам,
Не кару ты принес - прощенье,
Ты дал надежду искупленья
Своим озлобленным врагам...
Молю ж
тебя, не проклинай
Порывы сердца молодого
И на любовь не налагай
Упрека строгого и злого!
32
Откройся мне...
люби меня
Своею чистою душою,
Без содроганья, без стыда
На грудь ко мне склонись главою.
О милый мой! Как
бледен ты,
Какое тяжкое страданье
Сковало светлые черты
Печатью строгого молчанья!
Ты братьям любишь
помогать
И осушать ты любишь слезы,
В земных страдальцах пробуждать
Ты любишь радостные грезы...
И только
сам всегда один,
С своею тихою тоскою,
Один, как гордый властелин
Перед покорною толпою.
Иль ты не
брат нам? О, откройся...
Сомненье сердца утиши,
Перед рабой своей не бойся
Разверзнуть глубь святой души!
Ты дух? Ты
Бог? Ты недоступен
Утехам жизни молодой?
Ты лаской нежной неподкупен?
Ты глух к любви моей земной?
Ты, ты, ты
никого не любишь
Любовью страстной, всей душой?
Рукою нежной не голубишь
Ты никого в тиши ночной?
Иль нет, не
говори!.. сомненье,
Надежду, рай. богов забудь,
Покинь свое уединенье
И преклонись ко мне на грудь.
вверх
|
