Сокращения

Открытие: 20.04.2012

Обновление: 05.10.2021

Б. В. Варнеке
И. Ф. Анненский
(Некролог)

страница автора    примечания

Источник текста: Варнеке Б. В. И. Ф. Анненский (Некролог) // ЖМНП. Новая серия, ч. XXVI, 1910, отд. IV, март, с. 37-48.

Оригинал. PDF 700 KB

Републикация: Иннокентий Анненский глазами современников / К 300-летию Царского Села: [Сборник / сост., подг. текста Л. Г. Кихней, Г. Н. Шелогуровой, М. А. Выграненко; вступит. ст. Л. Г. Кихней, Г. Н. Шелогуровой; коммент. Л. Г. Кихней, Г. Н. Шелогуровой, М. А. Выграненко] -- СПб.: ООО "Издательство "Росток", 2011. С. 156-165, 537-539.
Комментарии даются по этому изданию.

Некролог получил своё продолжение в мемуарном очерке Варнеке об Анненском.

37

Родился в 1855 году, для завершения домашнего образования учился один год в гимназии, а затем на историко-филологическом факультете Петербургского университета, который и окончил в 1879 году со степенью кандидата. Преподавал русский и греческий языки в частной гимназии Я. Г. Гуревича и Еленинском институте¹, читал лекции по истории русского языка на Бестужевских высших женских курсах. Был директором Киевской коллегии Павла Галагана, 8-ой петербургской гимназии и Царскосельской. Состоял лет 12 членом ученого комитета при министерстве народного просвещения. Последние годы был окружным инспектором в Петербургском учебном округе и осенью 1909 вышел в отставку. В тот самый день, когда в Правительственном Вестнике был напечатан Высочайший приказ об отставке, скоропостижно умер на Царскосельском вокзале, на пути в заседание общества классической филологии, где должен был в тот вечер читать доклад об Еврипиде.

I

Вот фактическая канва биографии умершего 30 ноября 1909 г. Иннокентия Федоровича Анненского, но в ее сухие рамки не может улечься богатая внутренним содержанием, яркая и своеобразная жизнь почившего, основные черты которой отражались на страницах не его казенного формуляра, а тех трудов его, над которыми он работал всю свою слишком рано и совсем неожиданно перегоревшую жизнь.

На университетской скамье он работал под руководством

38

профессоров Минаева и Ламанского². О первом из них он постоянно отзывался с особым благоговением, не переставая до последних дней интересоваться успехами науки об языке. Лет пять тому назад он говорил свои друзьям о намерении заняться обстоятельным изучением языка наших народных песен и показывал внушительные кипы собранного материала, но, кажется, из этих планов ничего не вышло, и единственной работой И. Ф. Анненского в этой области, если не считать бесчисленного множества рецензий на учебники по русскому языку, составляемых им для ученого комитета и появлявшихся долгие годы чуть ли не в каждом номере Журнала Министерства Народного Просвещения, является та статья, которой он еще в 1883 г. выразил дань признательности другому своему университетскому наставнику, В. И. Ламанскому, поместив в сборник статей в его честь небольшое, но содержательное исследование: Из наблюдений над языком и поэзией русского Севера (Сборник в честь В. И. Ламанского. С.-Пб. 1883, стр. 196-211). Это ряд заметок семасиологического и лексикографического характера, причем автор кое-где обращается к наблюдениям над символикой нашей песни в духе известных исследований Потебни³.

Но ни лингвиста, ни слависта из Анненского не вышло. К славянам он не питал ни литературного интереса. ни политических симпатий, относясь к ним более чем равнодушно. Но зато лучшим и особенно близким своему сердцу учеником он постоянно называл так рано умершего Усова⁴, успевшего только начать публикацию своих трудов по экспериментальной фонетике.

За последние двадцать пять лет классическая филология заметно отодвинула в сторону все остальные интересы И. Ф. Анненского. Живым интересом к наиболее сложным ее областям вызвано появление хотя бы статьи: Из наблюдений над языком Ликофрона, появившейся в сборнике статей в честь И. В. Помяловского (стр. 55-80).

Здесь разобрана сущность аллитерации и даны длинные списки случаев ее употребления у Ликофрона⁵. Никаких других следов изучения этого труднейшего писателя И. Ф. Анненский не обнаружил, видимо, только на время обратившись к нему. Зато другого поэта Греции, Еврипида, он изучал беспрерывно в течение более чем двух десятков лет, ни на один день не откладывая его в сторону. Недаром судьбе было угодно отозвать его в лучший

39

мир среди мыслей о предстоящем докладе все про того же Еврипида. Как солдат на посту, наш переводчик Еврипида умер, не выпуская из рук своего заветного оружия.

Про изданные И. Ф. Анненским переводы Еврипида я говорил сравнительно недавно⁶ на страницах этого журнала (1907, ? 5, отдел критики, стр. 226-237). Поэтому не буду здесь ничего повторять из сказанного в этой статье, но зато приведу выдержки из статьи ученого, мнением которого И. Ф. Анненский особенно дорожил и к дружеским указаниям которого всегда прислушивался с особым вниманием. Переведенным И. Ф. Анненским трагедиям Еврипида посвятил на страницах журнала 'Перевал' Ф. Ф. Зелинский отдельную статью под заглавием: 'Еврипид в переводе И. Ф. Анненского' (1907, ? 11, стр. 38-41 и ? 12, стр. 40-46), в которой между прочим говорит следующее: 'наш переводчик художник, да, но художник прихотливый и нетерпеливый, повинующийся своему настроению, творящий неравномерно, сообразно с чередованием прилива и отлива вдохновения - и это чередование оставило свои следы на самом переводе. Кроме того, на нем сказалось, думается мне, также влияние одной иллюзии, которой переводчики часто бывают подвержены: творя в полном, интимнейшем знакомстве с подлинником, они бывают нередко склонны допускать такие обороты, которые именно при этом знакомстве непосредственно понятны и потому остаются темными для неподготовленного читателя. Есть затем и такие места, относительно которых критик, как филолог, мог бы поспорить с переводчиком'. Обращаясь к тем пояснительным статьям, которыми И. Ф. Анненский так любил сопровождать свои переводы и которыми он, замечу мимоходом, едва ли не напрасно дорожил сверх меры, из-за них недостаточно заботливо относясь к основному делу своей жизни: к переводам и задерживая их появление, тот же ученый говорит: 'очень часто противоречия - психологические и другие получаются вследствие того, что критик, сознательно или бессознательно, навязывает исследуемому автору свою манеру мыслить и чувствовать, точно она - единственно возможная и допустимая'. Свой общий приговор Ф. Ф. Зелинский дает в таких словах: 'И. Ф. Анненский - вовсе не переводчик в обыкновенном смысле слова, не толмач, старающийся только своими словами передать непонятную для его среды речь подлинника. Еврипид для него часть его собственной жизни, существо, родственное ему самому

40

и притом родственное как схожими, так и контрастирующими чертами своего естества. Его он воспринял, в него он вчувствовался всею своей душою, и этого, усвоенного им Еврипида, он передает своим читателям'. Кто близко знал почившего, тот не может не согласиться с этим наблюдением его ученого друга.

Да, Еврипида он знал лучше, чем кто-либо другой в России, и не только его текст, но и огромную литературу, ему посвященную, занимавшую не один шкаф в его вместительной и богатой библиотеке. Он вел особую тетрадь, куда заносил заглавия работ об Еврипиде. Еще лет пять тому назад она состояла не из одной сотни страниц. Узнав о появлении интересной работы по Еврипиду, И. Ф. Анненский не прежде успокаивался, чем доставал эту книгу, уходя целиком в ее чтение. Так, я живо помню, с каким жаром глотал он в полном значении этого слова книгу Нестле⁷, с каждой страницей все меньше соглашаясь с ее автором. О ней он делал доклад в обществе классической филологии, оставшийся почему-то не напечатанным. Больше всего его интересовал, как кажется, вопрос о судьбе Еврипида у драматургов новой Европы, вопрос, над которым при помощи одних только петербургских библиотек работать почти что невозможно, а за границей он не работал.

Из отдельных работ И. Ф. Анненского в этом направлении мне известна его статья: 'Античный миф в современной французской поэзии', появившаяся первоначально на страницах журнала 'Гермес' (1908, ?? 7-10), но<,> кроме того<,> он любил в комментариях к каждой пьесе Еврипида касаться этого вопроса, но дальше отрывочных и совершенно случайных сопоставлений дело не шло.

Из постоянных занятий над Еврипидом выросла и публичная лекция 'Античная трагедия', прочитанная в Петербурге постом 1902 г. при незаслуженно малом числе слушателей и появившаяся первоначально на страницах 'Мира Божия' за тот же год. Лекция эта очень красиво задумана и своеобразно построена. По ней раскидано множество тонких замечаний и глубоких мыслей, предложен весьма своеобразный разбор Эсхиловского 'Прометея', но целиком предмет в ней все-таки не охвачен, ввиду чрезмерной эскизности работы, при составлении которой автор не принял во внимание всей литературы предмета и чересчур отдался во власть французским ученым, напрасно не считаясь с итогами наблюдений

41

хотя бы Эрвина Роде⁸ о сущности греческой трагедии и особенностях каждого из трех ее великих представителей.

Кроме Еврипида, И. Ф. Анненский много и усердно занимался Гомером, что пригодилось ему для составленной по поручению Академии Наук рецензии на перевод 'Илиады' Минского. Работа эта осталась неопубликованной⁹, а там, по словам автора, был дан им примерный перевод целого ряда отрывков из 'Илиады'. Труды Эдуарда Мейера по истории Греции очень интересовали И. Ф. Анненского¹⁰. Его книги он перечитывал по нескольку раз, и эти занятия пробудили в нем живой интерес к Геродоту, которым он много занимался в 1902 и 1903 г. Появившаяся тогда же книга В. Клингера¹¹ - о сказочных мотивах у отца истории, еще более подогрела этот интерес, и одно время И. Ф. Анненский часто говорил о намерении засесть за специальную работу о приемах творчества Геродота, но не знаю, были ли у него даже черновые наброски этой работы. В то же самое время у него был план потягаться с Владимиром Соловьевым¹² на переводе Платона: греческой философией И. Ф. Анненский занимался давно, составив краткий, но очень содержательный очерк ее развития в предисловии к изданным им выборкам из Воспоминаний Ксенофонта о Сократе, появившимся в известной серии С. А. Манштейна и Л. А. Георгиевского. Но и из этого плана на счет перевода Платона ничего не вышло.

Все эти неожиданно возникавшие проекты задерживали хоть на время осуществление главной задачи - окончание перевода всех трагедий Еврипида, что и до сих пор осталось неосуществленным. Переведено было И. Ф. Анненским гораздо больше тех пьес, которые вошли в первый том изданного им 'Театра Еврипида'. Так, года три тому назад он высылал мне в рукописи отрывки из 'Андромахи' и 'Елены'. Дней за десять до смерти И. Ф. Анненский писал мне, что появление второго тома не за горами: ему нужно было недели две усидчивой работы над черновиками до завершения всего труда, и он надеялся, что на предстоящих Святках ему удастся создать себе необходимое для такой работы уединение. Но судьбе угодно было обмануть его и на этот счет. Между тем окончание многолетних трудов над Еврипидом должно было доставить неутомимому переводчику кой-что и кроме чувства нравственного удовлетворения. Так мне положительно известно, что среди деятелей одного провинциального университета было решено поднести И. Ф. Анненскому звание доктора греческой словесности

42

honoris causa¹³ по завершении его трудов над Еврипидом. Думается мне, что чести этой он вполне заслужил.

И. Ф. Анненский постоянно мечтал ввести Еврипида в состав текущего репертуара нашей сцены, но и в этом отношении его мечты сбылись только отчасти. Ему удалось видеть на настоящей сцене только постановку своего перевода 'Ифигении в Авлиде'¹⁴, сначала на сцене зала Павловой, а за последнюю осень своей жизни и на сцене казенного театра. Но И. Ф. Анненский слишком мало обладал свойствами, нужными для благополучного обращения с актерами и прочим театральным людом: они не понимали его, а он не понимал их, и поэтому, если эти постановки и доставляли какую-нибудь радость переводчику, то только в пору предварительных переговоров и красивых надежд, разочаровываться в которых ему было, конечно, тем больнее.

Работая над Еврипидом, И. Ф. Анненский так сжился с ним, что рискнул даже на воскрешение некоторых погибших его пьес, и по немногим фрагментам написал три самостоятельные пьесы: 'Меланиппа', 'Царь Иксион' и 'Лаодамия'. О них есть большие статьи в 'Филологическом Обозрении'. На мой взгляд, самая удачная из них - это 'Царь Иксион', очень красивая по форме и глубокая по содержанию пьеса. Ее чуть было не поставили на сцене одного частного театра зимой 1903 года. Но самолюбивый и привыкший ходить только по прямым путям поэт не пожелал сделать нескольких обходных шагов, и этого было достаточно, чтобы его красивая и очень благодарная пьеса так и не озарилась светом рампы.

По римской словесности им напечатан, кажется, только разбор перевода г. Порфирова од Горация, выполненный тоже по поручению Академии Наук. Как все, что выходило из-под пера И. Ф. Анненского, и эта рецензия составлена и очень интересно, и в то же время очень неровно. Он любил сдавать свои работы с еще не просохшими чернилами и сам начинал верить безусловно в каждое слово, даже неожиданно сорвавшееся с его пера. При такой манере работать, у И. Ф. Анненского почти везде есть страницы, которые только портят действительно удачные и важные части работы. Так в этом разборе (напечатан в отчете о XV присуждении Пушкинских премий 1904 г.) интересны замечания об aequa mens у Горация Carm. II, 3 (стр. 35), о parata в Carm. I, 31 (стр. 33), о socratica domus¹⁵ I, 29 (стр. 34) и т. д., но зато несколько предложенных рецензентом собственных переводов 'размером подлинника' (I, 13, III,

43

7, III, 26) так искусственны и непривычны по ритму и расположению слов, что, пожалуй, лучше было бы, если бы И. Ф. Анненский воздержался от их публикации. В этой рецензии есть одно очень характерное замечание (стр. 3 отдельного оттиска): 'древний лирик вообще мало поддается переводам, от добросовестного перевода чаще всего пахнет пылью, но при этом эллины все же нам ближе римлян'. В этой мысли дана разгадка, почему сам И. Ф. Анненский гораздо меньше занимался римскими писателями.

II

Многолетняя учебная деятельность И. Ф. Анненского оставила след в его педагогических статьях. Они появлялись на страницах 'Русской Школы', с основателем которой, покойным Я. Г. Гуревичем, у него были хорошие личные отношения, - подробность, которая являлась всегдашним условием участия И. Ф. Анненского в каком-либо журнале: у людей, далеких его сердцу, он не любил печататься. Мне удалось разыскать следующие статьи этого рода: 'Образовательное значение родного языка' (1890 г., ? 2, 21-44) и 'Педагогические письма' (1892 г. ? 7-8, стр. 146-167, ? 11, 66-86, 1895 г. ? 2, стр. 87-103). Первое из этих писем посвящено вопросу о языках в средней школе. Главная мысль письма выражена в словах: 'одно изучение языка открывает человеку мир данной поэзии. Знакомиться с поэзией по переводам - это то же, что знакомиться с перлами искусства по иллюстрациям дешевых журналов' - мысль едва ли не неожиданная в устах человека, всю свою жизнь отдавшего именно делу переводчика. По своей манере статья эта ближе всего напоминает известные лекции проф. Ф. Ф. Зелинского 'Древний мир и мы'. Второе письмо посвящено вопросу об эстетическом элементе в образовании, третье - значению письменных работ. Эти письма так свежи и оригинальны по содержанию и так ценны по тонкости основанных на личном опыте наблюдений автора, что их издание отдельной брошюрой сослужило бы, думается, хорошую службу обогащению нашей педагогической литературы.

На страницах того же самого журнала печатал И. Ф. Анненский и свои статьи по русской словесности. Открывается их серия статьей о 'формах фантастического у Гоголя' (1890 г. ? 10, 93-104), впоследствии здесь же писал он о Лермонтове и снова о Гоголе¹⁶. В последние годы своей жизни он издал по критике русских

44

классиков отдельную книжку под необычным заглавием: 'Книга отражений'. Сюда вошли статьи: 'Проблема Гоголевского юмора', 'Достоевский до катастрофы', 'Умирающий Тургенев', 'Три социальных драмы. Драма настроений' (т. е. 'Три сестры' Чехова) и 'Бальмонт - лирик' (С.-Пб., 1906 г. 213 стр.). Не берусь судить об этой работе целиком. Но замечания И. Ф. Анненского о 'Горькой судьбине' Писемского, на мой взгляд, пожалуй, лучшее из всего, что писано про эту пьесу. Зато значение Горьковского 'На дне' критик преувеличил до чрезвычайности, быть может, потому, что, по собственному признанию во первых же строках статьи, он не видал ее на сцене. Это вообще очень характерная подробность, что драматург И. Ф. Анненский и переводчик величайшего из античных мастеров театра, театра не любил, годами в нем не показывался и пьесы любил читать, но не смотреть. Убежден, что эта особенность вкусов и отразилась на переводах И. Ф. Анненского, заставила его напрасно уступить место на нашей сцене переводам Д. С. Мережковского и не привела на сцену его собственных пьес. Театральный человек этого добился бы непременно.

Очень интересна статья о Бальмонте. Его он считает 'лучшим представителем новой поэзии' (стр. 213). Этот доклад в Петербургском неофилологическом обществе в свое время наделал много шума и необычностью своих суждений и, пожалуй, еще больше необычностью своих приемов. Теперь, перебирая для этого печального наброска все подаренные мне автором оттиски его статей, я неожиданно нахожу какую-то внутреннюю связь этого этюда о современнейшем из современников с ученой статьей о Ликофроне, и начинаю верить возможности, что И. Ф. Анненский подходил к Ликофрону с чувствами и запросами, возбужденными стихами Бальмонта, а Бальмонта ценил за то, что гораздо более было по сердцу древним схолиастам, чем нам.

В самый год своей смерти И. Ф. Анненский издал вторую книгу отражений (С.-Пб., 1909). Здесь находим такие главы: 'Изнанка поэзии', 'Мечтатель и избранник', 'Символы красоты у русских писателей', 'Юмор Лермонтова', 'Белый экстаз', 'Иуда, новый символ', 'Гейне прикованный' (эта статья под заглавием 'Гейне и его романцеро' раньше появилась в журнале 'Перевал' 1907 г. ? 4, 27-34, где И. Ф. Анненский много печатал и стихов и критических заметок), 'Проблема Гамлета', 'Бранд-Ибсен', 'Искусство мысли'. В предисловии автор пишет, что эта книга 'не только одно со мною,

45

но и одно в себе. Мои отражения оценила, нет, даже раньше их вызвала моя давняя тревога. И все их проникает проблема творчества, одно волнение, с которым я, подобно вам, ищу оправдания жизни'. Кончается книга графическим изображением расположения отдельных черт в характере Раскольникова.

Отказываюсь судить эти очень горячие, очень искренние и очень мудреные статьи. В них все причудливо, все изысканно, все необычно и все случайно, со всякой их мыслью не трудно пустить в спор сотню совершенно противоположных строк. Когда я читал впервые эту книгу, я испытывал только одно чувство скорби о больной, чем-то неизлечимо надорванной, судорожно мятущейся душе, которая вылилась в ее каждой странице. Моя скорбь была тем сильнее, что частные письма И. Ф. Анненского эту же самую тревогу, не думаю, чтобы эстетического происхождения, обнажали еще ярче, еще болезненнее. 30 ноября поставило свою страшную точку.

Каждая статья этой книги показывала, что И. Ф. Анненский все глубже, все сильнее уходит во власть модернистических течений нашей литературы. Участие в новорожденном 'Аполлоне' обнаружило это еще ярче. Свою связь с этим направлением И. Ф. Анненский выдал еще в 1904 году изданием сборника стихов под заглавием 'Тихие песни'. Здесь были и оригинальные пьесы и переводы из Сюлли Прюдома, Стефана Малларме, Поля Верлена, Ш. Бодлера, Леконта де Лиля, М. Роллана и Гейне, Лонгфелло, Т. Корбьера, А. Рембо и, как это ни неожиданно, : из Горация.

Своим отзывом об этих стихах я мог бы обнаружить только никому не интересное свое личное отношение к этой школе поэзии. Поэтому ограничусь только выпиской из некролога И. Ф. Анненского, принадлежащего перу самого современного из современных критиков-модерн К. Чуковского, помянувшего И. Ф. Анненского очень тепло и сочувственно на страницах 'Утра России' (? 47)*. 'Его стихи - он писал их слишком, пожалуй, много во всех стилях, то 'под Роберта Броунинга', то 'под Бодлера', - часто бывали прекрасны, но всегда внешней, неглубокой, не патетической, немного формальной красотой'.

* Чуковский К. И. Памяти Анненского. // Утро России, 1909, 14(47), 2 декабря.

Пусть так. Кому не нравятся ни 'Тихие песни' ни обе Книги отражений, тот легко сможет заставить их на полках своей библиотеки томом 'Театра Еврипида' и кипой оттисков хотя бы 'Педагогических писем'. Эти работы постоят за себя сами.

46

III

Такие работы в таком необычном и почти всегда неожиданном подборе тем и интересов мог оставить после себя только необычный, совсем не похожий на других человек. Что общего между Еврипидом и Иудой Леонида Андреева, Ликофроном и Кларой Милич, благоговением перед Бальмонтом и статьей о значении письменных работ в средней школе? Мы не привыкли встречать ту же самую подпись под статьями с настолько друг друга отталкивающими сюжетами. И кто слушал в каком-нибудь кружке эстетов, как упоительно декламировал И. Ф. Анненский свои переводы из Верлена и Стефана Малларме, тот едва ли верил, что он же утром учил третьеклассников сокращению придаточных предложений и по обязанностям службы рецензировал учебники русской грамматики. Можно с уверенностью сказать, что очень немного директоров гимназий и окружных инспекторов занимается у нас переводом новомодных поэтов и сочинением пьес в стихах. Поэтому такие занятия и интересы резко обособляли Иннокентия Федоровича, делая его непохожим на громадное большинство людей одинакового с ним общественного и служебного положения. Его интересов и занятий легко хватило бы для того, чтобы без остатка заполнить внутренний мир нескольких людей, и эта довольно прихотливая смесь совсем не подходящих и не вытекавших друг из друга духовных запросов обнаруживает прежде всего необычайное, если так можно выразиться, духовное гостеприимство почившего: в его уме и душе был открыт одинаково широкий доступ и для Ликофрона, и для Гаршина, для вопросов педагогической практики и особенностей техники произведений Рембо и Рашильд¹⁷, точно так же, как в своем доме он с одинаково искренним радушием встречал и критика самого радикального журнала, и ближайшего друга покойного Грингмута¹⁸: в каждом из них он умел находить одинаково интересный для себя и безусловно для себя понятный уголочек души. Но, быть может, они оба в целом оставались в то же самое время одинаково для него чуждыми?

Сдается мне, что и в области духовных интересов, при всей поразительности их сложности и разнообразия, он тоже никогда не находил такого уголка, который бы его поглотил целиком. Уже сам ход его биографии показывает, что педагогическая деятельность его не удовлетворяла, и он рвался и в сторону науки и в

47

сторону поэзии. Сравнительное языкознание его не насытило, и он ушел к Еврипиду. Но если бы здесь он нашел наконец свое настоящее дело, разве стал бы он тормозить перевод Еврипида, работая над 'Книгами отражений' и 'Тихими песнями'? К тому же не надо забывать, что занимался он гораздо большим числом отраслей знания, чем те, по которым писал статьи. Одно время его страшно увлекала история искусства, и он всем и каждому восхвалял книги Мутера¹⁹, тогда еще совсем неизвестные у нас в России. Потом его увлекла музыка, и пропуск концертов Никиша²⁰ был для него очень серьезным лишением. И в итоге у меня появляется подозрение: не потому ли так легко и свободно переходил И. Ф. Анненский из одной области в другую, что ни в одной из них он не чувствовал себя дома, не находил уюта родного уголка?

Точно также мне приходилось видеть И. Ф. Анненского в самой различной обстановке. И среди класса, куда он приходил проверять мои уроки, и в заседаниях педагогического совета, и на собраниях филологического общества, и на репетиции его пьес, и в дружеской компании литераторов. И нигде он не сливался с остальным фоном, не давал чувствовать, что это его настоящая, родная ему среда. Везде он оставался слишком сам собою, слишком непохожим и поэтому слишком одиноким. Одиночество это распространялось гораздо дальше, выходя за пределы окружающей среды. Я не имею никакого понятия об условиях воспитания И. Ф. Анненского, но вырос он совсем неподходящим к укладу русской жизни; особенности нашего общежития, ходовые понятия русского общества были чужды ему совершенно. Не раз говорил он о том, сколько бы он наработал, если бы судьба позволила ему хоть год прожить в Париже. Вот где чувствовал он для себя родную почву. Любимым его журналом был 'Mercure de France', и как ни любил он Пушкина, а все-таки французы были ближе его душе, и пьесы свои он писал для французских актеров, точно так же, как его своеобразная манера декламации больше всего напоминала читку Муне Сюлли в 'Сиде'²¹. Понятно, что с такими вкусами трудно было покойному проходить свой жизненный путь одиноким, не понимающим среду и поэтому и ею не понятым. Особенно трудно было ему нести свои педагогические обязанности. Как самолюбивый человек, он редко жаловался вслух на эту тяготу, но внимательный наблюдатель чувствовал ее сразу. Искренно хотел он быть настоящим педагогом, по настоящему вести свою школу, но духовная

48

пропасть, лежавшая между ним и его сотрудниками-учителями, учениками и их родителями, создавала большие неудобства для обеих сторон.

Монтень любил предостерегать от оценки личности по ее общественному положению, напоминая, что 'постамент вовсе еще не есть статуя'. Вся трагедия жизни И. Ф. Анненского была создана тем, что его статую судьба поставила на совершенно чуждый и неподходящий пьедестал, и это помешало ему оставить после себя то, ожидать чего мы могли, зная его большой ум, незаурядный талант, богатые знания и чудную по своему редкому благородству и по удивительной отзывчивости на все прекрасное душу.

П р и м е ч а н и я:

¹ По всей видимости, ошибка автора: скорее всего, имеется в виду Елизаветинский институт, см. о нем прим. 3 к тексту некролога А. А. Мухина в наст. издании, с. 548. Еленинский клинический институт, благотворительное заведение для больных сирот, образовательным учреждением не являлся.
² Минаев Иван Павлович (1840-1890) - профессор Петербургского университета, крупный исследователь буддизма. Ламанский Владимир Иванович (1833-1914) - историк, филолог, этнограф и общественный деятель; славянофил, один из представителей консервативного направления в славяноведении; в годы учебы Анненского в Петербургском университете (1875-1879) - экстраординарный и ординарный профессор по кафедре славянской филологии. Сохранилась дарственная надпись Анненского на экземпляре его перевода 'Вакханки, трагедия Эврипида' (СПб., 1894): 'Владимиру Ивановичу Ламанскому в знак глубочайшего уважения от его признательного ученика (вып. 1879 г.), написавшего эту книгу. 6 января 1895 г.' (ГПБ, ф. 24, ед. хр. 7). А. И. Червяков // Письма I. С. 46.
³ Потебня Александр Афанасьевич (1838-1891) - языковед, историк и теоретик литературы. Речь идет, видимо, о двухтомном фундаментальном труде 'Объяснения малорусских и сродных народных песен' (Варшава, 1883, 1889).
⁴ Усов Николай Степанович (1870-1900) - филолог, учился у Анненского в гимназии Я. Г. Гуревича, позже преподавал там древние языки. Между Анненским и Усовым установились дружеские связи, отразившиеся в переписке. Анненский ссылался на научный авторитет Усова и цитировал его труды в своих учено-комитетских работах.
⁵ Речь идет о статье Анненского 'Из наблюдений над языком Ликофрона (О начальном звукоподобии)' (в кн.: Commentationes philologiсае. (Сб. статей в честь Ивана Васильевича Помяловского, профессора С.-Петербургского университета <...> от учеников и слушателей). СПб.: Тип. ИАН, 1897, с. 55-80). Ликофрон (IV - III вв. до н. э.) - греческий поэт и грамматик александрийской школы.
⁶ Речь идет о рецензии Варнеке на первый том Театра Еврипида.
⁷ Нестле Вильгельм (1865-1959) - историк литературы, философии, религиовед. Речь идет о его книге 'Euripides, der Dichter der griechischen Aufklärung' (Stuttgart, 1901).
⁸ Роде Эрвин (1845-1898) - выдающийся немецкий филолог-классик.
⁹ Варнеке ошибается: рецензия Анненского на перевод Н. М. Минского была опубликована в: Филологическое обозрение, 1896, т. IX, кн. 1, с. 58-66. Минский (наст. фамилия Виленкин) Николай Максимович (1855-1937) - писатель, философ, переводчик, общественный деятель.
¹⁰ Мейер Эдуард (1855-1930) - известный немецкий специалист по древней истории и египтолог. Один из последних ученых, предпринявших попытку создания универсальной истории древнего мира. Главное произведение Мейера - 'История древнего мира' (5 томов, 1884-1902 гг.). В нем он в целостном виде представил историческое развитие Передней Азии, Египта и Греции до 366 г. до н. э., отказавшись от изолированного рассмотрения. До сегодняшних дней это сочинение считается одним из самых значительных научных трудов о древнем мире.
¹¹ Речь идет об издании: В. П. Клингер. Сказочные мотивы в истории Геродота. Киев: Тип. Имп. Ун-та св. Владимира, 1903.
¹² Соловьев Владимир Сергеевич (1853-1900) - поэт, философ, публицист, критик.
¹³ Доктор honoris causa - ученая степень, присуждаемая без защиты диссертации по совокупности научных заслуг претендента.
¹⁴ См. прим 6 к тексту мемуарного фрагмента Варнеке 'И. Ф. Анненский' в наст. издании, с. 540.
¹⁵ 'Aequa mens - <:> безмятежность духа - вот в чем заключалась истинная красота тонкой эпикурейской улыбки, для которой нужна была высокая культура, строгая работа над собой'. 'Socraticam domum не значит философию Сократа (речь идет о школе, о популярных диалогах Сократовской школы)'. ':parata это греческое (то, что всегда к услугам):' (Разбор стихотворного перевода лирических стихотворениий Горация, П. Ф. Порфирова. Сделанный И. Ф. Анненским. Отдельный оттиск из Отчета о XV присуждении Пушкинских премий. Санкт-Петербург, 1904, с. 35, 32, 33).
¹⁶ Имеются в виду статьи Анненского 'О формах фантастического у Гоголя' (Русская Школа, 1890, ? 10, с. 93-104), 'Об эстетическом отношении Лермонтова к природе' (там же, 1891 ? 12, с. 73-83) и 'Художественный идеализм Гоголя' (там же, 1902, ? 2, с. 114-125). См.: КО, с. 207-225, 242-251.
¹⁷ Рашильд (Маргарита Валет, урожденная Эмери, 1860-1953) - французская писательница. Ее произведения в переводе М. Кузмина, в частности, были напечатаны в ? 2 журнала 'Аполлон'.
¹⁸ Грингмут Владимир Андреевич (1851-1907) - педагог, филолог-классик, публицист, общественный деятель. С 1896 г. - редактор-издатель 'Московских ведомостей'. Трудно сказать, был ли он 'ближайшим другом' Анненского.
¹⁹ Мутер Рихард (1860-1909) - немецкий историк живописи, один из крупнейших представителей культурно-исторической школы в искусствоведении.
²⁰ Никиш Артур (1855-1922) - венгерский дирижер, один из основоположников современной школы дирижирования; с Берлинским филармоническим оркестром неоднократно гастролировал в Москве и Петербурге.
²¹ Муне-Сюлли Жан (1841-1916) - французский драматический актер. Гастролировал в России в 1894 и 1899 гг. 'Сид' - пьеса П. Корнеля, считающаяся образцовым произведением драматургии классицизма.

вверх

Сокращения

При использовании материалов собрания просьба соблюдать приличия
© М. А. Выграненко, 2005-2021
Mail: vygranenko@mail.ru; naumpri@gmail.com