Открытие: 1.10.2008

Обновление: 05.07.2016

Виталий Чигарев
Дитя смерти
(К 90 летию публикации статьи И. Ф. Анненского "Что такое поэзия?" в журнале "Аполлон")

Источник текста: "Russian Gothic Page", www.gothic.ru/literature/index.htm.

Статья продолжает "смертельную" тему, открытую В. Ф. Ходасевичем.

Среди поэтических индивидуальностей Серебряного века уникальное место занимает Иннокентий Фёдорович Анненский - филолог, знавший 14 языков, переводчик, критик, исследователь Еврипида, но прежде всего - поэт ("Да, да, с этим претенциозным "о", - как любил говорить он сам).

В своей статье "Что такое поэзия?" Анненский говорил о современной лирике, как о "дите смерти и отчаянья". В другой же статье он пишет, "что поэты говорят обычно об одном из трёх: о страдании, о смерти и о красоте". Эта триединая формула относится прежде всего к нему самому.

Анненский любил трагическое начало в искусстве (недаром он создатель замечательной трагедии "Фамира Кифаред"). По его мнению, именно настоящий человек, глубоко ценящий красоту природы, искусства, способен к трагическому мироощущению, ибо он осознаёт всю хрупкость окружающего мира. "Его страдающий человек живёт в прекрасном мире, овладеть которым он не в силах", - пишет Л. Гинзбург.¹

Человек в поэзии Анненского жаждет преодолеть своё одиночество, стремится к слиянию с окружающим миром, но осознаёт невозможность этого. В статье "Бальмонт-лирик" Анненский пишет:

"Мы никак не хотим допустить, что старые художественные приёмы, которые годились для Манфреда и трагического Наполеона, вся эта тяжёлая романтическая арматура мало пригодна для метерлинковского я: там была сильная воля, гордая замкнутость натуры, там было противопоставление себя целому миру, была условная определённость эмоций, была и не всегда интересная поэтически гармония между элементарной человеческой душой и природой, сделанной из одного куска. Здесь, напротив, мелькает я, которое хотело бы стать целым миром, раствориться, разлиться в нём, я - замученное сознанием своего безысходного одиночества, неизбежного конца и бесцельного существования, я в кошмаре возвратов, под грузом наследственности, я - среди природы, где, немо и незримо упрекая его, живут такие же я, я среди природы, мистически ему близкой и кем-то больно и бесцельно сцепленной с его существованием".

В отличие от того же Бальмонта, Анненский не воспевал внерассудочные эмоциональные порывы. "Быть самим собой невозможно без того, чтобы не приносить страдания другому... Столкнулись два высших в понимании Анненского закона жизни: закон свободы и закон добра. Это столкновение остаётся в его поэзии неразрешённым", - пишет современный критик Л. А. Колобаева в книге "Концепция личности в русской литературе рубежа XIX-XX веков".

Рассмотрим теперь отдельные стихотворения из его посмертного сборника "Кипарисовый ларец", вышедшего в 1910 г. тиражом всего 100 экземпляров. Открывает сборник стихотворение "Сиреневая мгла":

Наша улица снегами залегла,
По снегам бежит сиреневая мгла.
Мимоходом только глянула в окно,
И я понял, что люблю её давно.
Я молил её, сиреневую мглу:
"Погости, побудь со мной в моём углу,
Не тоску мою древнюю развей,
Поделись со мной, желанная, своей!"
Но лишь издали услышал я её ответ:
"Если любишь, так и сам отыщешь след,
Где над омутом синеет тонкий лёд,
Там часочек погощу я, кончив лёт,
А у печки-то никто нас не видал...
Только те мои, кто волен да удал".

Это стихотворение навеяно ничем иным, как "Снежной королевой" Г. Х. Андерсена. "Но Анненский, в отличие от своего предшественника, вовсе не склонен противопоставлять тепло со знаком плюс холоду со знаком минус. Сознательно отказался он и от столь значимой для "Снежной королевы" христианской символики. Подчиняясь парадоксальным законам, в соответствии с которыми выстроена книга "Кипарисовый ларец", поэт готов предпочесть холод теплу", - пишет О. Лекманов.²

Третье стихотворение в сборнике - "Свечку внесли" - о том, как в потёмках человеку кажется, что рядом с ним кто-то присутствует:

Не мерещится ль вам иногда,
Когда сумерки ходят по дому,
Тут же возле иная среда,
Где живем мы совсем по-другому?

С тенью тень там так мягко слилась,
Там бывает такая минута,
Что лучами незримыми глаз
Мы уходим друг в друга как будто.

И движеньем спугнуть этот миг
Мы боимся, иль словом нарушить,
Точно ухом кто возле приник,
Заставляя далекое слушать.

Но едва запылает свеча,
Чуткий мир уступает без боя,
Лишь из глаз по наклонам луча
Тени в пламя бегут голубое.

Интересно, знал ли Анненский стихотворение Фёдора Сологуба:

Не стоит ли кто за углом?
Не глядит ли кто на меня?
Посмотреть не смею кругом
И зажечь не смею огня.

Вот подходит кто-то в потьмах
Но не слышны злые шаги.
О, зачем томительный страх?
И к кому воззвать: помоги?

Не поможет, знаю, никто,
Да и чем и как же помочь?
Предо мной темнеет ничто,
Ужасает мрачная ночь.

Самое знаменитое стихотворение из этого сборника и самое любимое произведение поэта - "Смычок и струны". По воспоминаниям современников, голос Анненского дрожал, когда он читал эти строки:

Смычок всё понял, он затих,
А в скрипке эхо всё держалось...
И было мукою для них,
Что людям музыкой казалось.

В этом стихотворении, как это часто бывает у Анненского, психологические качества переносятся на неодушевлённые предметы - смычок и скрипку, а сам действующий субъект обозначен весьма неопределённо: "кто-то", "человек".

Анненский символически показывает, что миг счастья неотделим от боли, от страдания, ибо всякое счастье мимолётно. Гармония - мираж, сладкое видение среди "мутных высей", среди "тёмного бреда". Но стремление, не смотря ни на что, к этому мигу - вечное свойство человека и поэта. Музыка и мука - такие похожие по звучанию слова, такие неотделимые друг от друга понятия по Анненскому. Вот самопризнание поэта в "Мучительном сонете":

Мне надо дымных туч с померкшей высоты,
Круженья дымных туч, в которых нет былого,
Полузакрытых глаз и музыки мечты,

И музыки мечты, ещё не знавшей слова...
О, дай мне только миг, но в жизни, не во сне,
Чтоб мог я стать огнём или сгореть в огне!

Но вернёмся к "Смычку и струнам". А. Леденёв пишет, что "раздельность и слитность становятся двумя внутренними мотивами анализируемого стихотворения". Эта раздельность графически подчёркнута многоточиями, которые так любил поэт. Подчёркнуто это и разнозвучием "о" и "у", которое противоречит тому, что описывается вроде бы "взаимодействие", а не "противодействие" смычка и струн. Лишь на краткий миг это разнозвучие уходит из стихотворения и заменяется ассонансом на "а":

"О, как давно! Сквозь эту тьму
Скажи одно, ты та ли, та ли?"
И струны ластились к нему,
Звеня, но, ластясь, трепетали.

"С кем не случалось этого? Кому не приходилось склоняться над своей мечтой, чувствуя, что возможность осуществить её потеряна безвозвратно? И кто, прочитав это стихотворение, забудет о вечной, девственной свежести мира, поверит, что есть только мука, пусть кажущаяся музыкой, - тот погиб, тот отравлен. Но разве не чарует мысль о гибели от такой певучей стрелы?", - восхищался Николай Гумилёв в статье "Жизнь стиха".

В поэтическом мире Анненского все предметы страдают, мучаются (Анненский, кстати, очень любил Достоевского) - даже старая, никому не нужная кукла.³ Её поэт сравнивает со своей одинокой, глубоко страдающей душой.

И в сердце сознанье глубоко,
Что с ним родился только страх,
Что в мире оно одиноко,
Как старая кукла в волнах.

Лидия Гинзбург отмечает следующую особенность поэтики Анненского: предмет "дублирует" человека. Пример - стихотворение "Стальная цикада".

Я знал, что она вернётся
И будет со мной - Тоска.
Звякнет и запахнётся
С дверью часовщика...

Сердца стального трепет
Со стрекотаньем крыл
Сцепит и вновь расцепит
Тот, кто ей дверь открыл...

"Что это - механизм отданных в починку часов или тоскующее сердце человека? И то, и другое - двойники", - пишет Л. Гинзбург.

Тоска, мука - слова, постоянно повторяющиеся у Анненского:

Пусть травы сменятся над капищем волненья
И восковой в гробу забудется рука,
Мне кажется, меж вас одно недоуменье
Всё будет жить моё, одна моя Тоска...

Это было последнее стихотворение поэта - "Моя тоска", написанное незадолго до скоропостижной смерти на пороге Царскосельского вокзала. Таким великим и страдающим поэтом Анненский и остался для нас.

Мучительный огонь прольётся мягким светом...

Примечания:

1 Здесь и далее автор цитирует главу "Вещный мир" из известной книги Л. Я. Гинзбург.
2 Цитируется статья О. А. Лекманова "Анненский и Андерсен о Снежной королеве, холоде и тепле".
3 Речь идёт о стихотворении "То было на Валлен-Коски", которое и цитируется далее.
 

При использовании материалов собрания просьба соблюдать приличия
© М. А. Выграненко, 2005-2016
Mail: vygranenko@mail.ru; naumpri@gmail.com