Сокращения

Обновление: 05.06.2021

И. Подольская
"Я почувствовал такую горькую вину перед ним..."

страница автора

Источник текста: "Вопросы литературы", 8, 1979. Вступительная статья, публикация, комментарии И. Подольской. С. 299-306.
С незначительной редакцией сносок в соответствии с размещением.

299

Судьба свела Ин. Анненского и К. Чуковского в 1906 году, приблизительно за два года до их личного знакомства. Произошло это так. В начале 1906 года вышла в свет 'Книга отражений' - первая книга критической прозы Анненского. Ее автор - поэт, критик и переводчик - был почти неизвестен в литературных кругах и мало связан с ними. Время от времени он печатал в педагогических журналах статьи о русской литературе, публиковал переводы трагедий Еврипида и только в 1904 году впервые издал книгу своих стихов, скромно названную 'Тихиe песни', под псевдонимом 'Ник. Т-о'. Псевдоним был не скоро разгадан, и молодые Брюсов и Блок снисходительно похвалили в своих рецензиях 'начинающего' поэта, которому в ту пору исполнилось 49 лет. В момент появления 'Книги отражений' имя ее автора не соотнеслось в сознании современников ни с именем 'начинающего' поэта, скрывшегося под 'сомнительным' псевдонимом, ни - тем более - с именем уже известного переводчика Еврипида.

Не исключено, что и для Чуковского имя Анненского в 1906 году прозвучало впервые. Годом ранее Чуковский вернулся из двухлетней командировки в Англию и по приглашению Брюсова начал сотрудничать в журнале 'Весы'.

Критический почерк молодого Чуковского быстро определился. Уже в 1908 году Брюсов писал о нем: '...Трудно забыть отдельные меткие выражения г. Чуковского, которые он с расточительностью богача рассыпает по своим этюдам... Большинство портретов сделаны рукой смелой, уверенной и до поразительности легкой'¹.

В 'Книге отражений' 24-летний Чуковский увидел знамение времени. Своей рецензии, блестяще-ядовитой, он дал выразительное название - 'Об эстетическом нигилизме'. Книга Анненского, писал Чуковский, - 'интимнейшее создание в области русской критики. Это даже не книга, а листки из записной книжки, записки из подполья. ...Он (Анненский. - И. П.) просто отмечает на полях любимых книг свои впечатления, свои мечты, свои догадки, свои заветнейшие, порою неуловимые мысли - мысли подпольного человека'².

Эта рецензия - один из тех критических поединков, где удары нападающего обрушиваются на беззащитную мишень. Чуковский бросается на Анненского с молодым задором. 'Книга отражений' представляется ему откровенным воплощением эстетизма, запоздалым отголоском теории 'искусства для искусства'. Демократически настроенный

¹ Аврелий. К. Чуковский. От Чехова до наших дней, 'Весы', 1908, 11. стр. 59-60. (псевдоним В. Брюсова)
² К. Чуковский. Об эстетическом нигилизме. 'Весы', 1906, 3-4. стр. 79-80. (Далее: 'Весы', стр. ...)

300

Чуковский¹, усматривал в этом прямую опасность для современного искусства, для общественной атмосферы, готов бить в набат:

'Теперь критике нужно подполье. Там искусства не делают лозунгом политической борьбы. Там страдают искусством, радуются искусству, там -

A thing of beauty is a
joy for ever. (Keats)².

Порою его там отражают. И вот 'книга отражений'. Первая книга будущего подполья. В подпольи знают тайну самоцельного духа. Утилитаризма там чуждаются, как и в подпольи Достоевского... Духовное творчество является вещью в себе - вот скрытый постулат подполья... В подпольи темно и душно'³.

Анненский не вступил в полемику с Чуковским. Уязвленный непониманием, он молча переживал обиду. Лишь спустя несколько месяцев после появления рецензии он упомянул о ней в письме к С. А. Соколову (Кречетову), владельцу издательства 'Гриф' и редактору журнала 'Перевал': 'В "Весах" меня назвали эстетическим нигилистом - это неточно, т. к. я ничего не отрицаю. Но, действительно, - для меня нет большего удовольствия, как увидеть иллюзорность вчерашнего верования... Книгу мою назвали также беглыми заметками - против этого я решительно протестую. Я дорожу печатным, да и вообще словом... и много работаю над каждой строкой своих писаний'⁴ (письмо от 11 октября 1906 года).

На страницах печати Анненский не ответил Чуковскому. По творческому складу своему он чуждался открытой полемики. Чуковский, заметивший эту его особенность, был в известном смысле прав, когда писал в рецензии: 'И. Ф. Анненский - это так необычно в русской критике! - ничего не доказывает, ни с чем не спорит, ни с кем не полемизирует'⁵. Одного только не понял в ту пору Чуковский: что эта именно особенность - характернейшая для критического метода Анненского, метода, при котором внутренняя, глубоко скрытая под поверхностными пластами полемика вырастала не из прямых публицистических выпадов, а таилась в самой идее статей.

Осенью 1906 года Анненский приступил к работе над 'Второй книгой отражений'. К сожалению, пока не представляется возможным установить. когда было написано Предисловие к ней и открывающая ее статья 'Мечтатели и избранник'. Однако очевидно, что в них во всей полноте раскрылась специфическая для Анненского внутренняя полемичность, обращенная к одному только ему известному оппоненту. В данном случае оппонентом, по-видимому, был Чуковский. Поэтому в Предисловии Анненский пишет о главном, чего, по его мнению, не понял Чуковский, - он пишет о единстве своей книги: '...Самая книга моя, хотя и пестрят ее разные названия, вовсе не сборник. И она не только одно

¹ Под влиянием событий первой русской революции Чуковский организовал в конце 1905 года еженедельный сатирический журнал 'Сигнал', носивший явный антиправительственный характер. После четвертого номера издание было прекращено, два последних номера конфискованы, а издатель приговорен к шести месяцам заключения.
² Красота - это вечная радость (Китс; англ.).
³ 'Весы', стр. 81.
⁴ См.: КО, стр. 469.
⁵ 'Весы',  стр. 79.

301

со мною, но и одно в себе. Мои отражения сцепила, нет, даже раньше их вызвала моя давняя тревога. И все их проникает проблема творчества, одно волнение, с которым я, подобно вам, ищу оправдания жизни'¹.

Статья 'Мечтатели и избранник' была посвящена не только 'подполью' Достоевского, да и само слово это лишь изредка в ней мелькающее, заменено Анненским иным, более нейтральным, а вместе с тем и более емким для основной проблемы статьи словом 'мечтательство'. И философский смысл статьи выходил далеко за пределы узколичного сведения счетов с Чуковским. Да Анненский и не сводил счеты: он раскрывал свою позицию, ставя вопрос о жизненной позиции художника и рядового человека.

Нравственно-философская проблематика этой статьи, подчиненной задачам, несоизмеримым по масштабу с полемической самозащитой, опровергала выдвинутый Чуковским тезис об эстетизме Анненского. Эта статья, как и многие другие у Анненского, субъективна и в известной мере автобиографична; за размышлениями об общих законах творчества угадываются авторские признания и полупризнания: 'Мечтатель любит только себя... Поэт, напротив, беззаветно влюблен в самую жизнь. Поэту тесно в подполье и тошно, тошно от зеленой жвачки мечтателей'². Только всегда пассивный мечтатель - 'мохнатая гусеница, для которой весь мир заключается в зеленой жвачке ее мечтаний...'³, - может вынашивать и лелеять мертворожденную идею 'искусства для искусства'. Поэт же - художник, творец, и оправдание его - творчество, но не только как эстетический, а как нравственный акт - организация душевного хаоса, смуты, воплощение мучительного порой опыта жизни в художественно совершенные создания: '...Алмазные слова поэта прикрывают иногда самые грязные желания, самые крохотные страстишки, самую страшную память о падении, об оскорблениях. Но алмазные слова и даются не даром'⁴.

В черновых набросках, возможно предваряющих работу над статьей, Анненский высказывался обо всем этом с полной определенностью: 'Искусство для искусства. Жрецы изящного. Храмы красоты - все эти формулы представляются мне чем-то не только мертвым, но никогда не жившим, какими-то бумажными цветами эстетики. Красота может быть, по-моему, только жизнью...'⁵

Не известно, как отнесся Чуковский к статье 'Мечтатели и избранник' и угадал ли он, что генетически она связана с его рецензией. Но вскоре его отношение к Анненскому изменилось.

По-видимому, летом 1908 года в Куоккале, где жил в ту пору Чуковский, проводила дачный сезон Татьяна Александровна Богданович, двоюродная племянница Анненского. В своих неопубликованных воспоминаниях Т. А. Богданович пишет: в Куоккале 'у меня завязалось несколько интересных для меня знакомств, продолжавшихся в Петербурге по зимам. Первое и самое прочное из них было с Корнеем Ивановичем

¹ КО, стр. 123.
² Там же, стр. 120.
³ Там же.
⁴ КО, стр. 126-127.
⁵ ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, ед. хр. 261.

302

Чуковским'¹. T. А. Богданович была очень дружна с Анненским, ценила его творчество и относилась к нему с большим пиететом. Вероятно, у Чуковского, много слышавшего от нее об Анненском, только в это время сформировалось отчетливое представление о его личности и творчестве. Может быть, тогда же, в Куоккале, где Анненский бывал у Татьяны Александровны, произошло и личное знакомство его с Чуковским. По-видимому, именно в это время возникло у Чуковского и чувство вины перед Анненским, не покидавшее его (как видно из его писем и воспоминаний) до самого конца его дней.

В 1909 году Анненский завершил работу над 'Второй книгой отражений'. Перед ним стоял вопрос об издателе. Тогда-то Т. А. Богданович и попросила Чуковского, тесно связанного с литературными кругами и издательствами, помочь Анненскому в издании книги. 12 января 1909 года² Чуковский писал Анненскому: 'Я получил от Т. А. Богданович письмо, где она просит меня переговорить с издателем Белопольским относительно второго тома 'Кн<иги> Отр<ажений>'. Я был бы счастлив хоть чем-нб. содействовать появлению книги, которой так давно уже жду с нетерпением, но дело в том, что издатель Белопольский уже прекратил свою деятельность. Если Вам угодно, я переговорю с Вольфом, но раньше всего - не сделать ли вот какой попытки: обратить<ся> к заведующему типографией Стасюлевича (литератору) Мих<аилу> Констант<иновичу> Лемке <...>. Черкните ему, сославшись на меня. Преданный Вам Чуковский'³.

25 января 1909 года Т. А. Богданович пишет Анненскому по тому же поводу: 'Дорогой Кеничка, бесконечно давно я ничего о тебе не знаю. Предпринимал ли ты еще что-ниб. по отношению к твоей книге? Чуковский заезжал ко мне и говорил, что он писал тебе про своего издателя - тот прекратил, к сожалению, дела. Не могу ли я быть тебе в чем-нибудь полезной. <...> Чуковский, с своей стороны, тоже очень бы хотел всячески содействовать появлению твоей книги, он сказал мне даже, что, конечно, он в этом заинтересован еще больше, чем я, хотя я и не знаю, почему непременно больше'⁴. Заинтересованность Чуковского, которой не понимала Т. А. Богданович, была, видимо, связана с его чувством вины перед Анненским.

Анненский, надо полагать, никогда не напоминал Чуковскому об его рецензии. Обостряя в Чуковском чувство благодарности к нему, это вместе с тем воздвигало между ним и Анненским психологический барьер, то ощущение постоянной недосказанности, которое, отчуждая людей, влечет их друг к другу какой-то смутной надеждой на 'главный' разговор в будущем. Кроме того, в 1909 году Чуковский уже относится к Анненскому как к 'мэтру'. Этими чувствами окрашено второе из известных нам писем Чуковского к Анненскому: 'Вам хорошо, дорогой Иннокентий Федорович: у Вас даже статьи выходят, как письма, ко-

¹ Т. А. Богданович. <Повесть моей жизни>. ГБЛ, ф. 218, карт. 383, л. 310.
² Датировано по штемпелю на открытке. Даты здесь и далее по старому стилю.
³ ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, ед. хр. 382. Рекомендация Чуковского оказалась удачной. М. К. Лемке взялся за издание, и в начале апреля 1909 года при его содействии 'Вторая книга отражений' вышла в свет.
⁴ Там же, ф. 6, оп. 1. ед. хр. 300.

303

торые Вы пишете придуманному другу. Я же никогда не пишу ночью, всегда пишу по утрам, не курю и не пью, - и уже привык писать для других, не то, что думаю сам, а то, что, думаю, должен бы думать читатель. Искренно писать не умею, черкаю двадцать раз. Завел было дневник, но двух строчек не написал, или - ей-богу же - о погоде. Может быть, потому мне так и близко Ваше творчество, что оно все дневник, и другим даже быть не умеет. У меня почему-то такое глупое представление, что Вы мне для чего-то нужны, - это уже второй год; что Вы чему-то научите. Если что не удается - мелькает: пойду-ка я к Анненскому. Но, верно, никогда не успею съездить к Вам: ничего не успеваю теперь. Выпускайте скорее второй том, хочется писать о Вас и загладить ту ерунду, какую я написал в 'Весах'. Вышлите мне, если Вам не трудно, Ваши переводы и стихи. Я исподволь подготовлюсь к статье: И. Ф. Анненский. Весь Ваш Чуковский. 18 января 909 г. (31 янв. 1909 г. по н. с.')¹.

О потребности общения с ним пишет Анненскому Чуковский и в открытке от 22 марта 1909 года: 'Мне так нужно Вас повидать, чтобы Вы меня научили, что мне с собой сделать. Начал я писать о Гиппиус - бросил. Начал о Белом - бросил. Ничего подобного со мною раньше не было. И ко всем сюжетам чувствую апатию. Кажется, завтра возьму и приеду к Вам. Если помешаю, уеду'².

Однако свидания их были редки и, вероятно, непродолжительны. Чуковский так и не успел написать статью о 'Второй книге отражений', - возможно, помешали неотложные текущие дела. 'Главное', о чем он все надеялся поговорить с Анненским, так и осталось невысказанным, и Чуковский, по-видимому, так и не услышал от Анненского тех слов, которые должны были чему-то его научить...

Может быть, поэтому неожиданная смерть Анненского произвела такое сильное, такое глубокое впечатление на Чуковского: чувство вины соединилось с чувством ее непоправимости. Поэтому так переполнен эмоциями некролог Чуковского, помещенный 7 декабря 1909 года в газете 'Речь'. Гипертрофированное личное чувство вины перед Анненским в день его смерти трансформируется в сознании Чуковского, и он пишет о вине всей России перед незаслуженно обойденном славой и не оцененном современниками писателе: '...И таким мне кажется диким, что никто даже и не вспомнил тех десяти томов, которые он написал, ни строчки не вспомнил, ни буквы... как будут смеяться потом те, кто поймут твои книги, как будут они смеяться, узнав, что когда-то, в день твоей смерти, в огромной стране вспомнили только твой чин, а богатых даров поэтической души не только не приняли, но даже и не заметил никто - в этой огромной стране...'.

Предлагаемые вниманию читателей 'Смутные воспоминания об Иннокентии Анненском' представляют собой дневниковую запись К. И. Чуковского, сделанную им в середине 1960-х годов в больнице и занесенную в числе других записей в раздел дневника, который назывался 'Что вспомнилось'. Все это было написано по памяти, не предназначалось для печати и позднее не было подвергнуто правке.

¹ ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1. ед. хр. 382.
² Там же; датируется по штемпелю на открытке.

304

Отсюда отдельные неточности текста.

Дополнением к написанному можно считать статью Чуковского "О короткомыслии", в которой также анализируется критическая проза Анненского и которая по своему настрою примыкает к статье "Об эстетическом нигилизме".

вверх

Сокращения

При использовании материалов собрания просьба соблюдать приличия
© М.А. Выграненко, 2005-2021
Mail: vygranenko@mail.ru; naumpri@gmail.com