Открытие: 20.11.2010
Обновление: 15.12.2023
Галина
Пономарева
И.
Ф. Анненский и А. Н. Веселовский
(Трансформация
методологических принципов акад. Веселовского в 'Книгах отражений'
Анненского)
Источник текста:
Труды по русской и славянской филологии:
Литература и публицистика: Проблемы взаимодействия. Тарту, 1986 (Учен. зап. Тарт. гос. ун-та. Вып.
683). С. 84-93.
Текст передан в собрание автором.
84
Для изучения методологических основ 'Книг
отражений' необходимым оказывается сопоставление с теоретическими
принципами, раскрытыми в работах
А. Н. Веселовского.
Вопрос о научных контактах И. Ф. Анненского и акад. Веселовского,
связанных с заседаниями Неофилологического общества, был уже освещен в
публикации А. В. Лаврова1. В ЦГАЛИ хранится приглашение, адресованное
Анненскому, на Общее собрание Неофилологического общества от 7 декабря
1890 г.2 Кроме трех писем Анненского акад. Веселовскому (одно из них,
наиболее значительное, и ответ на него ученого были опубликованы
А. В.
Лавровым), известно еще одно письмо Веселовского Анненскому по поводу
переноса его доклада на следующее заседание Неофилологического
общества3.
1 А. В. Лавров. И. Ф.
Анненский в переписке с Александром Веселовским
// Русская литература, 1978, ? 1, с. 176-180.
Анненский, учившийся у А. Н. Веселовского в Петербургском университете,
считал его своим учителем, с глубоким уважением относился к его работам
и в случае необходимости всегда обращался к ним как к высоко
авторитетным. Следы этого обращения мы находим в многочисленных
рецензиях Иннокентия Анненского в Журнале Министерства народного
просвещения. Так, в 1888 г. в рецензии на книгу Е. Барсова 'Слово о
85
полку Игореве как художественный памятник Киевской дружинной Руси'
Анненский упоминает имя акад. Веселовского в ряду 'компетентных
ученых'4. Недоумение у Анненского вызывает глава в книге Е. Барсова
'Отношение 'Слова' к былинам'5. 'Мы не находим ни слова упоминания о
трудах академика Веселовского' - пишет он, имея в виду работу
'Южнорусские былины'. В отзыве на книгу Р. Зайчика 'Люди и 'нити
итальянского возрождения' Анненский упоминает, в связи с характеристикой
автором книги Бокаччо, двухтомник А. Н. Веселовского 'Боккаччьо, его
среда и сверстники' (1893-1894 гг.)6. Он пишет отзыв на выпуск
'Вопросов теории и психологии творчества', посвященный популяризации
'Исторической поэтики'. Анненский выделяет лучшие, по его мнению, статьи
в сборнике. 'Из очерков <...> мне показались наиболее ценными - первый
'Синкретизм и дифференциация поэтических видов' г. Тиандера и последний
'Лирическая поэзия, ее происхождение и развитие', покойного Ф.
Карташова. Обе эти статьи наиболее связаны и по имеющемуся в них
материалу и по самим построениям с трудами покойного академика и притом
может быть самыми ценными'7. Статья Тиандера в основном реферирует
работу акад. Веселовского 'Синкретизм древнейшей поэзии и начало
дифференциации поэтических родов', а также статьи 'Эпические повторения
как хронологический момент', 'От певца к поэту. Выделение понятия
поэзии'. В очерке Ф. Карташова речь идет о статье Веселовского
'Синкретизм древнейшей поэзии и начало дифференциации поэтических
родов'. Можно полагать, что именно эти работы Анненский считал наиболее
значимыми у Веселовского. Анненского, в системе критических взглядов
которого важное место занимают вопросы стилистики, интересовало
отношение ученого к проблемам стиля. Как отмечает А. В. Лавров, 'в своих
изысканиях о специфике художественного слова Анненский стремился к
перекличке с некоторыми из стилистических наблюдений Веселовского'8.
Любопытно, что в указанной выше рецензии Анненский обращает внимание на
стиль книги Тиандера и Карташова, соотнося его со стилем автора
'Исторической
4 И. Ф. Анненский.
Слово о полку Игореве как художественный памятник
Киевской дружинной Руси. Е. Барсова. М., 1888.
PDF
// ЖМНП, 1888 (апрель), ч.
CCLV, с. 508.
86
поэтики'. 'Изложение в книге, в общем, живое, сближения, часто удачны и
остроумны. Жаль только, что автор, так старательно относившийся к стилю
своих произведений, как покойный Веселовский (см., напр., его два тома о Боккаччио), не заставил г. Тиандера быть внимательным к построению фраз
и менее небрежным в выборе слов'9.
Отношение Анненского к сравнительно-историческому методу, который
разрабатывал Веселовский, было достаточно сложным. С одной стороны,
исходя из задач эстетической критики, "Анненский считал, что приемы
сравнительного метода, как и другие 'приемы современной истории
литературы, неблагоприятны для эстетического изучения литературы'
('Книги отражений', с. 243. Далее
- КО), так как при этом 'детальное
изучение произведений - филологическое, эстетическое, психологическое -
силою вещей отходит таким образом на второй план' (КО, с. 203).
Отрицательно отозвавшись, с этой точки зрения, об 'историческом методе'
Ипполита Тэна, он пишет: 'Еще дальше от поэзии как искусства отвлекает
работающих сравнительный метод: тут все силы направлены на исследование
сюжетов и мотивов, на литературные влияния и заимствования - литература
изучается экстенсивно' (КО, с. 243). В статье
'Бальмонт-лирик'
Анненский, рассматривая вопрос об отсутствии культуры стиля в русской
литературе, писал, что сравнительный метод, как и школьная теория
поэзии, не способствует развитию стиля. 'Но я не вижу ближайшей связи и
между историко-генетическим методом в исследовании словесных
произведений и выработкой стиля, т. е. повышением нашего чувства речи'
(КО, с. 96). Вместе с тем, Анненский считал, что сравнительный метод
необходим при изучении теории литературы. Так, рецензируя книгу Д. Н. Овсянико-Куликовского, он думает, что курс теории словесности 'должен
получить историко-генетическую основу'10.
Б. М. Энгельгардт высказывает предположение, что в 1890-х гг.
методологические принципы акад. Веселовского претерпели некоторое
изменение. 'Нам кажется, что если можно вообще говорить об эволюции
методологических принципов Веселовского, то лишь в смысле позднейшего
уклона его к психологизму'11. Одним из
важных доказательств этой эволюции, по мнению исследователя, 'является
общий характер его <Веселовского - Г. П.> последних трудов по новой литературе.
Как в его работе 'Петрарка в поэтической исповеди
9 И. Анненский. К. Тиандер и Ф. Карташов. Вопросы теории и психологии
творчества, с. 203.
87
Canzoniere' (1905 г.), так и в монографии 'В. А. Жуковский. Поэзия
чувства и 'сердечного воображения'' (1904 .г.), психологическая
обрисовка личности поэта заметно выдвигается на первый план, а проблеме
'личного почина' отводится довольно видное место'12. Мы добавили бы к
списку поздних работ акад. Веселовского, важных для Анненского, еще две
- двухтомник 'Боккаччьо, его среда и сверстники' (1893-1894) и статью
'Данте' (1893). Книги о Боккаччо, Жуковском, Петрарке, статья о Данте и
составляют корпус работ, оказавших методологическое воздействие на
'Книги отражений' Анненского. Заметим, что на заседаниях
Неофилологического общества происходило чтение и обсуждение глав из книг
Веселовского о Боккаччо, Петрарке. 13 ноября 1905 г. ученый писал
поэту, переводчику, постоянному участнику Неофилологического общества П.
И. Вейнбергу: 'Посылаю Вам свой этюд о Canzoniere Петрарки, развитие
того, что я читал в Неофилологическом обществе'13. В заседаниях общества
в 1891-1892 гг., на которых читались и обсуждались доклады акад.
Веселовского о Боккаччо14, Анненский, работавший в это время в Киеве,
вряд ли мог участвовать15, но не исключено, что на чтении докладов
о
Петрарке он присутствовал.
Интерес Веселовского к психологии личности привел его к сближению с
рядом положений 'психологической школы', родственных и Анненскому.
Критический метод 'Книг отражений' можно рассматривать как стык и
трансформацию методологических принципов двух крупнейших представителей
русского академического литературоведения конца XIX - начала XX века -
А. А. Потебни и А. Н. Веселовского.
В советском литературоведении не только подчеркивалась противоположность
интересов обоих ученых16, но и говорилось о близости их научных
интересов17. Это родство ощущалось уже современниками. Так, в
предисловии к I тому 'Вопросов теории и психологии творчества' Б. Лезин,
характеризуя Веселовского и Потебню, писал: 'Разнообразие и богатство
методов изучения истории и психологии образного мышления сводится, в
конце концов, к двум, наиболее общим и целесообразным:
12 Там же, с. 212-213.
88
историко-сравнительному и психологическому
2 ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, ед. хр. 393.
3 ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, ед. хр. 306. Письмо не датировано, видимо, оно
относится к 1896 г., так как перевод 'Илиады' Гомера Н. Минского и
перевод романа Лонгуса 'Дафнис и Хлоя' появились в этом году. К 1896 г.
относится и рецензия Анненского на эти переводы (И. Ф. Анненский.
'Илиада' Гомера. Перевод Н. М. Минского. М., 1896. 'Дафнис и Хлоя'.
Древнегреческий роман Лонгуса. Спб., 1896 // Филологическое обозрение.
Критика и библиография, 1896, т. XI, кн. 1).
5
Там же, с. 509.
6 И. Анненский. Роберт Зайчик. Люди и книги итальянского возрождения. Спб.,
1906. // ЖМНП, 1907 (ноябрь), ч. XII, с. 81.
7 И. Анненский. К. Тиандер и Ф. Карташов. Вопросы теории и психологии
творчества. Т. II. Вып. 1. Спб., 1909. // ЖМНП, 1909 (октябрь), новая
серия, ч. XXIII, с. 202-203.
8 А. В. Лавров. Ук. соч., с. 177.
10 И. Ф. Анненский.
Проф. Д. Н. Овсянико-Куликовский.
Теория прозы и поэзии.
PDF
// ЖМНП, 1908 (ноябрь), ч. XVIII, с. 124.
11 Б. М. Энгельгардт. Александр Николаевич Веселовский. Пг.: Колос,
1924, с. 212.
13 ИРЛИ, ф. 62, оп. 1, ед. хр. 69.
14 См.: Записки Неофилологического общества. 1894, вып. 111, ? 1, с.
10-11, с. 25.
15
У нас нет сведений о частых поездках Анненского в это время в
Петербург.
16 Б. М. Энгельгардт. Ук. соч., с. 82.
17 О. Пресняков. Поэтика познания и творчества. Теория словесности А. А. Потебни. М. 1980, с. 198-210.
Эту близость, видимо, ощущал и Анненский. В 'Книгах отражений' Анненский творчески использует концепцию внутренней формы Потебни. 'Внешняя' и 'внутренняя форма' трансформируются у Анненского в представление о 'внешней' и 'внутренней стороне' 'симпатического символа'. Содержанием же 'внутренней формы' становится 'внутренняя биография', а 'внешней формы' - 'внешняя биография', согласно концепции Веселовского.
В книге о Боккаччо Веселовский ставит перед собой цели, близкие к задачам не сравнительной, а психологической школы, правда, переплетающиеся с методологией культурно-исторических исследований: 'Самостоятельно и лично передумать Боккаччо, углубиться в его психику и за стилистом и мыслителем раскрыть человека яркого темперамента и идеальных стремлений, в одно и то же время слабого и страстного, застенчивого и полного самосознания, впечатлительного к тем течениям культурной среды, которые он живо воспринимал и выражал'19. В письмах Анненского мы находим сходные мысли о необходимости вдумывания в личность, творчество писателя. 'Весь жар мысли ушел на Достоевского', - пишет он 3 июля 1908 г. Е. М. Мухиной. Анненский болезненно остро воспринимает творчество писателя, напряженно вглядывается в черты его личности. В период написания статьи 'О современном лиризме' (1909) он рассказывает о своей работе редактору журнала 'Аполлон' С. К. Маковскому: 'Но я уже больше недели был болен 'Пламенным кругом' Сологуба, пока не вылился он из меня, сболтавшись с моей кровью' (КО, с. 487). Однако интерес Веселовского и Анненского к личности изучаемого писателя, несмотря на ряд сходных черт, разноприроден. Веселовского интересует не отдельная творческая личность, а писатель как типичный представитель литературного направления. Он пишет в предисловии к своей книге о Жуковском: 'Я старался направить анализ не столько на личность, сколько на общественно-психологический тип'20. Анненский был не ученым, а художником-импрессионистом. Его интересует не 'культурная среда', не 'общественно-психологический тип', а уединенная творческая личность. Психологические переживания этой личности он, вживаясь в поэтическую ткань произведения, и стремится уловить.
18 Б. Лезин. Предисловие ко второму изданию. В кн.: Вопросы теории и
психологии творчества, т. I. Харьков, 1911.
19 А. Н. Веселовский. Боккаччьо, его среда и
сверстники. Том I. -
Он же.
Собр. соч., т. 5 (Сер. II, т. 3. Италия и Возрождение). Пг., 1915 (Далее
- Боккаччьо, т. ...).
20 А. Н. Веселовский. В. А. Жуковский. Поэзия чувства и
'сердечного воображения'. Спб., 1904, с. XII.
89
Веселовский противопоставляет свою биографию Жуковского старым биографиям поэта как лишенную идеализации. Научность для него - правда не только о творчестве, но и о личности творца. В книге о Петрарке мы также сталкиваемся с замечаниями об эгоизме художника и его тщеславии, а в двухтомнике, посвященном Боккаччо, говорится о колебаниях писателя, его неуверенности в себе. В 'Книгах отражений' постоянно идет речь о 'некрасивой' подоснове творчества: страхе молодого Достоевского перед жизнью, а старого Тургенева - перед смертью, о невыносимых страданиях парализованного Гейне. Заметим, однако, что это сознательное преодоление идеализации изучаемых художников у Веселовского было связано с позитивистским пафосом сближения 'человека' и 'поэта', а для Анненского - с концепцией трагизма и обыденности человеческой жизни, которые у художников заметнее всего.
Под влиянием 'психологической школы' Анненский сближает литературного героя и создавшего его автора. У акад. Веселовского мы также сталкиваемся с подобным слиянием. Он, по словам Г. Гуковского, 'отожествил героя стихов с человеком-автором'21. Но для целей нашего анализа важнее другой аспект - рассмотрение Веселовским и Анненским переживания как основного источника творчества. 'Переживание' Веселовский и вслед за ним Анненский понимают как сферу духовного, жизненного опыта художника. Эта точка зрения разделяется и более поздними исследователями. Так, известный советский ученый Г. Винокур писал: 'В целом мы вправе смотреть на сферу переживания как на сферу духовного опыта в широком смысле слова'22. Веселовский выделяет 'внешнюю, фактическую биографию' и 'внутреннюю биографию'. Для обозначения этой последней он употребляет ряд понятий: 'автобиография сердца', 'внутренняя жизнь', 'история своей души' и др. У Анненского 'внешнюю, фактическую биографию' заменяет понятие 'жизнь', 'внутреннюю биографию' - понятие 'душа'. 'Но чем беднее становилась жизнь как восприятие, тем напряженнее искала наполнить окружающую пустоту самая душа поэта' <выделено мной - Г. П.> (КО, с. 153). Само понятие 'переживание' у Веселовского разветвленнее, чем у Анненского. Оно включает в себя 'литературное переживание' - трансформацию (или отражение) в творчестве писателя биографических переживаний. 'Литературное переживание', по мнению ученого, связано с творческим воображением. Так, переживание мучительного для Боккаччо романа с Марией д'Аквино отразилось в повести писателя 'Фьямметта'. 'Фьямметта - литературное переживание психологического момента,
21 Г. А. Гуковский. Пушкин и русские романтики. М., 1965, с. 143.
22 Г.
Винокур. Биография и культура. М., 1927, с. 39.
90
который перестал тревожить сердце, но продолжает занимать воображение'23. Синонимом 'переживания' у Анненского и Веселовского становится понятие 'опыт' как событие внутренней биографии. Например, ученый пишет о Данте: 'Беатриче определила тон его чувства, опыт изгнания - его общественные и политические взгляды, их архаизм'24 <курсив мой. - Г. П.>. Ср. Анненский о Достоевском: 'Именно к этому времени настолько перегорели в его душе впечатления тяжелого опыта' <курсив мой. - Г. П.> (КО, с. 181). С понятием 'переживание связано понятие 'настроение', обозначающее особый характер, направление чувства. Например, о Боккаччо, задумавшем писать биографию Данте, Веселовский пишет: 'Преклоняясь перед ним, Боккаччо невольно переживает в нем свое собственное душевное настроение'25 <курсив мой. - Г. П.> Термина 'настроение' у Анненского нет, но в эссе 'Бальмонт-лирик' мы сталкиваемся с понятием 'настрой души', восходящим скорее всего к Веселовскому. 'Новая поэзия прежде всего учит нас ценить слово, а затем учит синтезировать поэтические впечатления, отыскивая я поэта, т. е. паше, только просветленное я в самых сложных сочетаниях, она вносит лирику в драму и помогает нам усваивать в каждом произведении основной настрой души <курсив мой. - Г. П.> поэта. Это интуитивно восстановляемое нами я будет не столько внешним, так сказать, биографическим я писателя, сколько его истинным неразложимым я, которое, в сущности, одно мы и можем, как адекватное нашему, переживать в поэзии' (КО, с. 102-103). Это высказывание Анненского содержит сгусток понятий и идей Веселовского о соотношении внешней и внутренней биографии художника (да и сама история написания этой статьи связана с Веселовским)26. 'Настроение' писателя в различный период его жизни могут отражать не один, а несколько литературных героев. 'Имена Памфило, Филострато, Дионео слишком хорошо нам известны, это прозвища самого Боккаччьо, показатели его разновременных настроений'27. Вероятно, именно к Веселовскому восходит идея эссе 'Гейне прикованный', где 'блестящая вереница призраков' - образов поэзии Гейне представляет, по Анненскому, различные моменты состояния души поэта.
23 А. Н. Веселовский. Боккаччьо, т. I, с. 438.
24
А. Н. Веселовский. Данте. В кн.: Он же. Избранные статьи. Л., 1939,
с. 141.
25 А. Н. Веселовский. Боккаччьо, т. II, с. 277.
26 См.: А. В. Лавров. Ук. соч., с. 176-180.
27 А. Н. Веселовский. Боккаччьо, т. I, с. 458.
Веселовского и Анненского сближает анализ отношений между художником и его моделью. Биография героя становится пространством, в котором 'размещается' внутренняя биогра-
91
фия писателя. В чувства литературных персонажей 'вкладываются собственные чувства художника'. 'В беззаветной страсти бедной Лизы к королю Пьетро Боккаччо мог поэтически пережить моменты своих собственных колебаний'28. У Анненского Прохарчин становится проекцией 'души', т. е. внутренней биографии художника. Главный герой повести 'проектировал душу Достоевского для того момента, когда душа эта поместила его в свой фокус' (КО, с. 31). Не биография литературного героя, а собственная внутренняя биография писателя становится содержанием художественного произведения. Так, по мнению Веселовского, обстоит дело в 'Canzoniere' Петрарки. 'Не Лаура дает ему содержание, она точка отправления, тема для анализа, содержание - внутренняя жизнь Петрарки, как она отложилась в тревогах молодой любви, в мечтах о славе, в грезах идеальной Италии, в болевых приступах accidia и жажды спасения, пока одухотворенная любовь не указала ему пути к небу'29. Подобно этому содержанием образа Хлестакова для Анненского является душа писателя. 'Какой-нибудь Хлестаков мог возникнуть из мучительных личных переживаний Гоголя, из его воспоминаний, даже упреков совести' (КО, с. 19).
Между 'внешней биографией' и 'внутренней биографией' у Веселовского располагается 'рефлексия', 'самосознание', 'анализ'. В 'Книгах отражений' мы находим близкие представления. 'Мысль', 'самосознание' играют для Анненского роль своеобразного 'фильтра', расположенного между 'жизнью' и 'душой' поэта. С наличием такого фильтра критик связывает саму возможность творческого процесса. 'Лермонтов понимал, что если он хочет сохранить свое творческое я, то не надо идти в кабалу к жизни всем своим чувствилищем. Вот отчего для него существовала одна эстетическая связь с жизнью - чисто интеллектуальная' (КО, с. 139).
Прохождение 'переживания' сквозь пласт сознания происходит по-разному. Например, Веселовский считает, что эротическое желание, пройдя сквозь самосознание художника, подвергается эстетизации. В 121 сонете Петрарки, по Веселовскому, 'эстетически-целомудренное настроение вообще выдержано, и лишь порой объективируется скрытое желание, освещая темную подпочву чувства'30. Сходным образом, с точки зрения Анненского, происходит эстетизация женской красоты в лирике Пушкина. 'Гений чистой красоты положительно слепит меня своим нестерпимым блеском. Но таково бывает только первое впечатление. Через всю поэзию Пушкина проходит в сущности
28 Там же, с. 154.
29 А. Н. Веселовский. Петрарка в поэтической исповеди Canzoniere.
- В
кн.: Он же. Избранные статьи. Л., 1939, с. 155.
30 А. Н. Веселовский.
Петрарка..., с. 167.
92
совсем другое, более жизненное отношение к красоте. Красота определеннее дружила с его желанием' (КО, с. 131). С другой стороны, проходя через фильтр самосознания, переживание художника трансформируется в метапереживание, становится чрезмерно сознательным. Веселовский приводит черновые варианты стихов Петрарки, написанных на смерть Лауры, и комментирует их: 'Но какая сознательность, какие колебания художника, несовместимые с болевым чувством, - в первых лирических попытках выразить свое горе!'31. Анненский иронизирует над слишком сознательным, прагматическим отношением Стендаля к любви. 'Французский буржуа наполеоновской формации носил в душе идеал рыцаря-завоевателя, рыцаря-скопидома. Сообразно с этим смотрит Стендаль на красоту. Влюбленный в Симонетту, он не забывает копировать в свой дневник, и со всеми ошибками при этом, ее итальянские записочки. Он как бы заранее учитывает свою победу для своей же будущей славы' (КО, с. 132-133).
31 Там же, с. 229.
Личность художника, его столкновение с тяжелой действительностью, потребность в самовыражении, способы самовыражения писателя в его творениях - вот основной круг интересов Анненского-критика. Эти положения стали тем магнитом, который притягивал к себе разнообразные идеи литературных школ и эстетической критики, усвоенные Анненским. Неудивительно, что в сфере этого притяжения оказалась психологическая школа А. А. Потебни и психологизированные литературоведческие поиски акад. Веселовского.
В системе критики Анненского понятия, усвоенные из академической науки, являются тем пучком, в который собираются его мысли об авторской индивидуальности, об отразившем эту индивидуальность литературном герое. Для структуры художественного произведения, отражающего душу автора ('симпатического символа', по Анненскому), критику были необходимы понятия формы и содержания как произведения, так и личности автора. Но понятия формы и содержания являются у Анненского раздельными и едиными одновременно, объединяясь в понятие идеи-формы, близкой аристотелевской энтелехии и концепции внутренней формы слова Потебни. Структура слова у Потебни и структура 'симпатического символа' у автора 'Книг отражений' тождественны структуре художественного произведения. Структура художественного произведения у Потебни трансформировалась в представление о форме для структуры 'симпатического символа' Анненского. Понятия ученого были переведены на язык критической прозы Анненского: 'внешняя форма' → 'внешняя сторона литературного изображения', 'внутренняя форма' → 'внутренняя сторона литера-
93
турного изображения', 'содержание (или идея)' → 'идея, мысль'.
Концепция биографии акад. Веселовского стала содержанием для структуры 'симпатического символа'. Категории А. Н. Веселовского были также переведены на язык критики Анненского: 'внешняя биография' → 'жизнь', 'самосознание' → 'мысль', 'идея', 'внутренняя биография' → 'душа'. Понятия содержания и формы в работах Анненского-критика синтезируются в представление об 'идее-форме' 'симпатического символа'. Трансформированные понятия Потебни и акад. Веселовского объединяются: 'внутренняя сторона литературного изображения' - 'душа писателя', 'внешняя сторона литературного изображения' - 'жизнь', 'идея' ('мысль') - 'мысль'. Таким образом, с понятиями структуры 'симпатического символа' отождествляются и в ней синтезируются понятия структуры внутренней формы А. А. Потебни и категории структуры биографии акад. Веселовского.
Но каково же общее место воззрений Веселовского в критическом методе 'Книг отражений'? Разумеется, Анненский не был компилятором. Метод Веселовского - один из тех многочисленных исследовательских методов, на язык которых переходил Анненский, которыми он пользовался для создания, как ему казалось, убедительной научной почвы своего метода. В методологических принципах Анненского переплавлены и синтезированы многочисленные научные и критические методы. Поэтому слияние концепций Веселовского и Потебни при истолковании художественного произведения и художественного образа в 'Книгах отражений' представляется не случайностью, а закономерностью.
