Сокращения

Открытие: 20.02.2016

Обновление: 05.03.2024

Р. Д. Тименчик
Что вдруг

фрагменты книги

страница автора

Источник текста: Роман Тименчик. Что вдруг. Статьи о русской литературе прошлого века. Иерусалим, "Гешарим"; Москва, "Мосты Культуры", [2008].

Неизвестное стихотворение Гумилева фрагмент

316

Гумилев встречался с Микулич в доме Коковцевых - своего одноклассника, поэта Дмитрия Ивановича Коковцева (1887-1918)², его отца, Архитектора Ивана Николаевича Коковцева (1863-1912), его матери Анны Дмитриевны, урожденной Лермонтовой (как дальнюю родственницу великого поэта ее обслуживал Литфонд; умерла в инвалидном доме в конце 1930-х).

Как известно, с рекомендательным письмом от Микулич Гумилев явился в 1906 году в Париже к Зинаиде Гиппиус. По-видимому, в дальнейшем знакомство Гумилева с Веселитской активно не поддерживалось, хотя она продолжала жить в Царском Селе (в котором поселилась в 1896 году) и была знакома с его семьей³. Фактически усыновленный ею Яков Меньшиков (1888-1953), сын (от первого брака) ее друга - известного нововременского публициста (и сам впоследствии выступавший в эмиграции как интересный эссеист), был однокашником Гумилева по Николаевской гимназии, директор которой Иннокентий Федорович Анненский осенью 1905 года был вынужден покинуть свой пост отчасти вследствие

317

позиции, занятой записным хранителем устоев, членом родительского комитета М. О. Меньшиковым, к вящей радости последнего. Тем не менее Анненский вписал в альбом приятельницы своего недруга⁴ стихотворение "Л. И. Микулич", гимн городу, в котором им довелось проживать:

Скажите: Царское Село,
И улыбнемся мы сквозь слезы⁵.

Стихотворение это записано 10 апреля 1906 года, и, видимо, Гумилев был следующим за своим учителем вкладчиком альбома <речь о стихотворении "Захотелось жабе черной">.

³ В 1920 г. она писала Акиму Волынскому (в ту пору сотруднику газеты "Жизнь искусства"): "Если у Вас в редакции бывает поэт Гумилев, то кланяйтесь ему. Очень бы желала знать, как поживает его мать и сестра" (РГАЛИ. Ф. 95. Оп. 1. Ед. хр. 387. Л. 3).
⁵ ИРЛИ. Ф. 44. ? 22. Л. 68. Подпись: "Ник. Т-о (Анненский)". В первом стихе - разночтение с широко известным печатным вариантом: "Там на портретах горды лица". Альбом открывался посвящением М. О. Меньшикова (5 октября 21905 г.):

Das Ewig Weibliche в себя вместили Вы
Mit Etwas Mannlichen в изрядной дозе:
Поэзию и ум - в прелестной прозе,
И сердце нежное, и ясность головы.

Забытые воспоминания фрагмент

321

В 1920-х Павел Лукницкий для биографической канвы Гумилева воспоминание Ахматовой о 1905-м годе: "...когда на пасхальной неделе затеял дуэль с гимназистом Куртом Вульфиусом, Андрей Горенко стал его секундантом. Правда, дуэль не состоялась - гимназической начальство не допустило"¹.

Фамилия Вульфиусов в рассказе о Царскосельской мужской Николаевской гимназии начала века известна по очерку Николая Оцупа об Иннокентии Анненском, где в уста директора гимназии вложена фраза, вызванная шалостью гимназиста: "Вульфиус, какая ты дрянь..."⁴ Нам доводилось отмечать, что такая форма обращения к ученику противоречит другим мемуарным свидетельствам о педагогической манере Анненского⁵. Впоследствии обнаружился источник подтасовки Н. Оцупа - он использовал эпизод из воспоминаний своего старшего брата, Александра Оцупа (писавшего под

322

псевдонимом "Сергей Горный"), тоже воспитанника Царскосельской гимназии, но там этот эпизод с одним из Вульфиусов произошел не у Анненского, а у другого преподавателя⁶.

<далее - о Вульфиусах и авторе воспоминаний Герберте-Анатолии Александровиче Вульфиусе>

324

Русский конквистадор фрагмент

Зимой 1903/04 учебн. года Гумилев и мой брат все свобод-

325

ное время проводили за игрой в винт. Они играли запоем, как говорится, до потери сознания. Если не было партнеров, они играли вдвоем, в так наз. гусарский винт.

За одной такой игрой они повздорили, и была решена дуэль на шпагах. Дуэльных шпаг не оказалось, и пришлось воспользоваться учебными рапирами, но т. к. последние снабжены предохранительными пластинками на концах, то наши герои не задумываясь вышли на улицу и стали стачивать о камни металлические кружочки. Дуэль была назначена в лесу в Вырице - дачном месте, в нескольких шагах езды от Царского Села по Виндавской ж.д.

За пять минут до отхода поезда на станцию прибежал брат Гумилева Димитрий, тогда гимназист 8-го класса.

- Директор требует вас обоих немедленно к себе, - крикнул он.

Оказывается, один из секундантов, студент Л., нашел благоразумным предупредить брата Димитрия, чтобы таким образом задержать дуэлянтов.

Дуэль не состоялась, и долго в Царском смеялись, вспоминая рапиры.

Первоначальная версия: Даугава. 1993. ? 5. С. 157-158⁷.

326

¹ Лукницкая В. Н. Гумилев. Жизнь поэта по материалам документов архива семьи Лукницких. Л., 1990. С. 34.

⁴ Оцуп Н. Современники. Париж, 1961. С. 10; Оцуп Н. Океан времени: Стихотворения; Дневник в стихах; Статьи и воспоминания о писателях / Сост. и вступ. ст. Л. Аллена; комм. Р. Тименчика. СПб.; Дюссельдорф, 1993. С. 503.
⁵ Лавров А. В., Тименчик Р. Д. Иннокентий Анненский в неизданных воспоминаниях // Памятники культуры: Новые открытия. Письменность. Искусство. Археология. Ежегодник. 1981. Л., С. 137.
⁶ На гибель Гумилева С. Горный откликнулся некрологом, в котором вспоминало публикациях поэта в гектографированном журнале еще в гимназии:

'И тогда уже помнилось шуршание его крыльев, первое, но уже четкое, уверенное, обещавшее. Это не были ученические потуги, ритмы бьющиеся, ищущие. Это было странное овладение формой. Божий дар, полный и щедрый. Уже тогда, в гимназическом журнальчике, на глянцевых страницах, где растекались фиолетовые строки ученической 'гектографии" - было странное, полноценное, - словно сразу пришедшее - владение техникой, ритмом. Все достижения внутренней архитектуры, все стрельчатые острые просветы метрики, своды и линии певучей ритмики - пришли сразу. И под сводами, и меж просветов шел, не нагибая головы, свободно. Недаром И.Ф.Анненский, капризный, застегнутый эстет, почему-то попавший к нам директором гимназии, полюбил его пристальной любовью.
Потом в "Жемчугах' и позднейших сборниках отточился ювелирный резец, и к выпуклости формы прибавилось закругленное мастерство, изысканность умелой кисти. Но уже тогда, уже на фиолетовых глянцевых страничках:

Звуки плыли и кричали,
Как виденья, как гиганты...'

(Горный С. [Оцуп А. А.] // Свобода (Варшава). 1921.14 октября; цитата из стих. 'Маэстро'.

⁷ А. М. Русский конквистадор // Слово. 1926. 9 мая.

Пропущенная реплика фрагменты

358 (прим. 47) (о пьесе Гумилева "Актеон" (Гиперборей, 1913. ? 7)

Пьеса написана под несомненным влиянием драм И. Анненского.

360-361 (прим. 70) (комментарий в отношении статьи Гумилева "Жизнь стиха", к прим. 125 к статье Анненского "О современном лиризме")

...в статье "Жизнь стиха" Гумилев назвал "Незнакомку" в числе "живых" стихотворений современной русской поэзии, но от разбора её воздержался, потому что "о ней столько писалось" (Аполлон, 1910. ? 7. С. 12). По-видимому, он имел в виду прежде всего анализ "Незнакомки" в статье Иннокентия Анненского "О современном лиризме" (Аполлон, 1909. ? 2. С. 7-9).

Читатели Гумилева фрагменты

373 (прим. 3)

Фрагмент рецензии на книгу Н. Гумилева "Огненный столп", подписанной "М.". Автор предположительно: М. А. Зенкевич или А. Н. Мухарева. Перепечатка рецензии в подборке журнальных рецензий М. Зенкевича саратовского периода: Волга - XXI век. 2008. ? 3-4.

Одним из основных устремлений Н. Гумилева как акмеиста было - стремление к мужественному в противоложность вечно-женственному символистов. В стихот<ворении> "Мои читатели", одном из лучших в сборнике, поэт с гордостью указывает на своих поклонников. <...> Сильные, злые и веселые возят его книги в седельной сумке, читают в пальмовой роще, забывают на тонущем корабле, потому что

Я не оскорбляю их неврастенией,
Не унижаю душевной теплотой <...>

Среди современной поэзии футуристов и имажинистов, часто "оскорбляющих неврастенией", это спокойное признание поэта особенно характерно. Последние стихи дорисовывают знакомый уже читателям по прежним книгам образ Гумилева как поэта. В них он является уверенным мастером избранного им стиля. Меньше чувствуется главный недостаток его поэзии - приподнятый и риторический пафос, за что когда-то Инн. Анненский назвал его поэзию бутафорской, недостаток общий у Гумилева с его былыми учителями Теофилем Готье и Брюсовым, и особенно заметный в первых книгах его, в "Жемчугах" и "Чужом небе".

382 (прим. 38)

Знавший Багрицкого со школьных лет Б. Б. Скуратов свидетельствовал (в записи не совсем осведомленного работника Института мозга): "Очень сильное впечатление произвели на него "Жемчуга" и "Капитаны" Гумилева и "Кипарисовый ларец" Иннокентия Анненского. Читал эти стихотворения и другим товарищам" (Спивак М. Л. Эдуард Багрицкий: мемуары для служебного пользования или Посмертная диагностика гениальности // Литературное обозрение. 1996. ? 5/6. С. 205).

Посмертные скандалы Гумилева фрагмент

401-402

Вслед за ним <Иосифом Уткиным> там же забытый ныне критик Лев Барриль (впоследствии расстрелянный как троцкист) накинулся на ленинградскую группу "Смена": "...отдавая дань культурной учебе, подменяют критическое усвоение элементов старой поэзии (Гумилев, Анненский, Пастернак, Кузмин <sic!>) органическим, беспрекословным врастанием в чужую словесную среду..." (Барриль Л. В плену эстетизма. О ленинградском литературном молодняке // Комсомольская правда. 1929. 17 ноября).

Артур Яковлевич Гофман фрагмент

435

К петербургской гофманиане Гоголя и Достоевского автор <"Египетской марки"> адресует нас, вводя за собой в пространство "Книги отражений", развивая метафору из статьи "Умирающий Тургенев"²¹ - "Ведь и я стоял с Ин. Фед. Анненск. в хвосте", "все мы стояли", "стою, как тот несгибающийся старик" - и привнося этим в оркестровку "Египетской марки" то переплетение авторского голоса с голосами литературных персонажей, на котором строятся "виньетки" Иннокентия Анненского к "Носу", "Портрету" и "Двойнику"²².

439

²¹ См: КО. С. 36-37. Мотив похорон Тургенева, таким образом, входит в подтекст "Египетской марки", присоединяясь к сквозному варьируемому мотиву "похорон писателя" - Бодлера, Некрасова, Анатоля Франса, по-видимому восходящему к теме "умирающего Пушкина" (ср. иконостас в доме Мервиса). "Смерть поэта" вообще представляется основным семантическим ядром, из которого возникает "проза поэта" у Мандельштама и Ахматовой.
²² Возможно, что содержащееся в этом пассаже уподобление театра "курной избе", "где совершилось зверское убийство", навеяно теми страницами "Книги отражений", где речь идёт о "Горькой судьбине" и "Власти тьмы".

Из лекций по источниковедению фрагмент

580

I

Иннокентий Анненский. На полотне

Платки измятые у глаз и губ храня,
Вдова с сиротами в потемках затаилась.
Одна старуха мать у яркого огня:
Должно быть, с кладбища, иззябнув, воротилась.

В лице от холода сквозь тонкие мешки
Смесились сизые и пурпурные краски,
И с анкилозами на пальцах две руки
Безвольно отданы камина жгучей ласке.

Два дня тому назад средь несказанных мук
У сына сердце здесь метаться перестало,
Но мать не плачет - нет, в сведенных кистях рук
Сознанье - надо жить во что бы то ни стало.

Импульс для сочинения стихотворения находится довольно легко - картина (1883 года) 'Когда мы стареем', или 'На пороге старости' ('Als men oud wordt'²⁸) голландского художника Йозефа Израэльса (Israels; 1824-1911).

Здесь должны прозвучать два вопроса - первый о том, почем мы знаем, что описывается реальный артефакт, а не воображаемая картина, еще долженствующая когда-то быть написанной, и второй - о том, как именно разыскивается данная картина среди всех полотен мира, написанных до 1909 года.

На первый вопрос мы отвечаем, что в случаях прямо объявленного экфрасиса мы всегда ищем сначала изобразительные источники, и лишь проведя всю положенную поисковую

581

работу и не найдя таковых, высказываем осторожное предположение о том, что перед нами квази экфрасис.

На второй вопрос - в данном случае! - мы говорим, что исходя из бросающихся в глаза особенностей поэтического мира Иннокентия Анненского, мы вообще не можем приступить к комментированию его поэзии, не освежив предварительно в памяти всю галерею именитых шлягеров европейской живописи.

В самом деле, поэт, ревизовавший горациевское 'Ut pictura poesis' в своем эссе 'Что такое поэзия?' и рассматривавший соотношение словесного и изобразительного искусства, апеллируя к именам Тернера, Доре, Берн-Джонса, Овербека, Корнелиуса, Фра Беато, Данте Габриэля Россетти, поэт, называющий стихотворение 'Картинка' ('Мелко, мелко, как из сита:'), заставляя читателя вспоминать о полотнах передвижников²⁹, наконец, поэт, введший имя художника в свой стихоряд, описывая собор³⁰ -

В луче прощальном, запыленном
Своим грехом неотмоленным
Томится День пережитой,

Как Серафим у Боттичелли,
Рассыпав локон золотой:

и анимировавший картину этого художника 'Паллада и Кентавр' из галереи Уффици: ':я невольно вспомнил Афину Боттичелли: кто скажет, взглянув на тонкий изгиб этой девственной шеи, что от нажима железной руки корчится в муках кентавр?'³¹, - такой поэт предполагает у комментатора оглядку на бытовавшие в его эпоху списки шедевров живописи.

К последним можно причислить и картину Израэльса-старшего. Она широко экспонировалась по всей Европе и послужила образцом для голландских, немецких и шотландских подражаний³², что, возможно, несколько осложняет вопрос о непосредственном источнике.

582

В данном случае трудность заключается не столько в атрибуции источника-картинки, сколько в интерпретации обнаружившихся расхождений.

Как мы видим, на полотне 'Als men oud wordt' ('When one grows old') изображена только 'полутемная комната, где у теплящегося камелька сидит одинокая фигура старухи'³³ и часы-ходики в правом верхнем углу над старухой с ее 'вангоговским' стулом. Дрожащие, морщинистые, артритные руки по сей день останавливают внимание искусствоведов³⁴. Но представляется, что вдова и сироты с измятыми у глаз заплаканными носовыми платками не просто примышлены, а извлечены из невидимых нам потемков, столь характерных для Израэльса, 'главная тайна поэтического очарования' которого современникам виделась 'в той прозрачной атмосфере, которая окутывает прозаические предметы обстановки, смягчает их очертания, заметно вибрирует вокруг пламени свечи, борющейся против мглы, что крадется из пыльных углов, - атмосфере, сделавшей Израэльса Рембрандтом сумерек'³⁵. Потемки эти мы находим в других полотнах голландского художника, воплощающих 'этот несколько мрачный круг настроений, где царит тревога и тоска заброшенности'³⁶ - плачущая женщина у опустевшей постели в 'Одной на свете' ('Alleen op de wereld', 1878), плачущая молодая мать в чепце и дочь у ее ног, в отдалении почти неразличимый гроб в 'Вечере перед похоронами' ('Dag voor het afscheid', 1862), плачущая молодая мать у люльки, дочь, целующая ей руку, и люди у гроба на заднем плане в картине 'От тьмы к свету' ('Van Duisternis tot Licht', 1863).

Вероятно, Анненский развертывает сцену у камина (с картины 1883 года) во времени ('два дня тому назад'), намечая трехчастный рассказ, своего рода похоронный трилистник - смерть сына, похороны (ср. в его сонете 'Перед панихидой': 'Ах, что мертвец, но дочь, вдова:'), после похорон. Исходным событием он выбирает смерть сына, как в русской живописной сенсации 1884 года - картине Ивана Крамского 'Неутешное горе', навеянной смертью двух младших сыновей художника и изображающей мать у гроба и с платком у губ.

583

В итоговой строке готового комментария проделанное нами небольшое странствие по альбомам голландца, по-видимому, должно быть суммировано так: 'Предположительно, толчком к написанию стихотворения могло быть разглядывание картины Йозефа Израэльса 'Когда мы стареем', вкупе со впечатлениями от других работ этого живописца'.

Комментарии

585

²⁸ Желающим справиться: www.copia-di-arte.com. Источник изображения здесь.
²⁹ Setchkarev, Vsevolod. Studies in the Life and Work of Innokentij Annenskij. The Hague, 1963. P. 74.
³⁰ Ср. в его стихотворении в прозе 'Сентиментальное воспоминание': 'И ей-богу же, я не знаю - если точно когда-нибудь раскрывается над нами лазурь, и серафим, оторвав смычок от

586

своей небесной виолончели, прислушивается, с беглой улыбкой воспоминания на меловом лице, к звукам нашей музыки - что, собственно, в эти минуты он слушает: что ему дорого и близко? - хорал ли Баха в Миланском соборе:' (Анненский И. Стихотворения и трагедии. Л., 1990. С. 217). Кстати, в этом издании 'серафим у Боттичелли' комментируется (как это водилось в 'Библиотеке поэта') так: 'Боттичелли Сандро (1444-1510) - великий итальянский живописец' (С. 567).
³¹ Анненский И. [Рец. на кн.:] Александр Кондратьев. Сатиресса. Мифологический роман. Москва. 1907 // Перевал. 1907. ? 4. С. 63.
³² Dekkers, Dieuwertje. Jozef Israels. 1824-1911. Amsterdam, 1999. P. 204.
³³ Левинсон А. Я. И. Израэльс. Петербург, 1913. С. 7.
³⁴ См. этот укрупненный фрагмент: Sillevis, John; Tabak, Anne. Hague School Book. The Hague, 2004. P. 88.
³⁵ Левинсон А. Я. И. Израэльс. С. 8.
³⁶ Там же. С. 7.

Приглашение на танго: поцелуй огня фрагмент

619-620

Записывая русские стихи на музыку Нового света, Бродский подключился к традиции*, у истока которой хотелось бы видеть Иннокентия Анненского, сочинившего осенью 1904 года на террасе ресторана в ялтинском курзале (спустя 65 лет Бродский услышит в сочинском ресторане "Каскад" в исполнении Альберта Фролова "High high the Moon"⁶) под без конца проигрываемую цимбалистом румынского оркестра новомодную афроамериканскую мелодию cake-walk'а свой "Кэк-уок на цимбалах": <полный текст стихотворения вместе с зачёркнутой частью>

В этих стихах о скоротечности жизни разыграна идея палимпсестности жизни: сквозь "румынизированную" негритянскую музыку "провиливает" Палестрина, подсказываемая Иерусалимом, и все эти смысловые прыжки происходят на фоне рыбного меню крымского ресторана.

* Имеется в виду стихотворение И. Бродского "1867".

⁶ См.: "Из "Школьной антологии". 7. А. Фролов" (Бродский И. Сочинения. Т. II. СПб., 1995. С. 327).

вверх

Сокращения