Сокращения

Открытие: 5.06.2011

Обновление: 10.04.2023

А. Е. Аникин
Анненский и Шевченко (заметки к теме)

страница автора

Источник текста: Традиция и литературный процесс. Новосибирск, Издательство СО РАН, Научно-издательский центр ОИГГМ СО РАН, 1999 (К 60-летию со дня рождения члена-корреспондента РАН Е. К. Ромодановской). С. 185-191.

© А. Е. Аникин, 1999.

Обновлённый текст статьи вошёл как вторая часть статьи "Шевченковский пласт в творчестве Анненского (замечания и предположения) в состав издания: Аникин А. Е. Иннокентий Анненский и его отражения: Материалы. Статьи. Москва: Языки славянской культуры, 2011. С. 309-314.

185

Стихи И был бы, верно, я поэт, Когда бы выдумал себя (сонет 'Человек') - поэтическое изложение художественного принципа, заявленного Анненским в редакции 'Аполлона': 'Первая задача поэта - выдумать себя'¹. Этот принцип, получивший развитие в творчестве Ахматовой, состоял в использовании - через обращение к 'чужому слову' - литературных 'масок', проецировании я поэта на его литературных двойников и подталкивании читателя к разгадыванию и 'маски', и я поэта.

Стихотворение 'Зимний сон' напоминает еще одну мысль Анненского, весьма близкую цитированным: 'Из похорон элегии не выкроишь. Надо еще вообразить и пожалеть себя в гробу'². В 'Зимнем сне' естественно видеть актуализацию этой мысли. Содержание 'сна' - 'свежий нумер' газеты с 'объявлением в черной раме', извещающим о смерти поэта, который предвидит тягостные картины отпевания: День и ночь пойдут Давиды, Да священники в енотах, Да рыданье панихиды В позументах и камлотах.

¹ Тименчик Р. Д. Художественные принципы предреволюционной поэзии Анны Ахматовой. Дис. ... канд. филол. наук. Тарту, 1982. С. 28.
² Анненский И. Книги отражений. М., 1979. С. 129. Ссылки на это издание далее даются в тексте с сокращением: КО.

Концепция смерти, реализовавшаяся в 'Зимнем сне', в том числе в стихах Если что-нибудь осталось От того, что было мною, Этот ужас, эту жалость Вы обвейте пеленою и следующих далее

В белом поле, до рассвета
Свиток белый схороните ... <...>
А покуда... удалите
Хоть басов из кабинета,

может быть расценена как полемическая по отношению к трактовке той же темы у Сологуба: Как часто хоронят меня! Как часты по мне панихиды!³. Характерным для символизма сологубовским

³ Сологуб Ф. Стихотворения. Л., 1979. С. 260.

186

образам 'вселенского мощного тела', 'великой зари' любви, вечного стремления 'ладьи' к 'пределу' и т. п. Анненский противопоставляет 'ужас тела' (ср. стихотворение 'У гроба' из книги 'Тихие песни') и совершаемый в поле ночью обряд похорон.

Поэзии Анненского свойственно 'напряженнейшее переживание смерти как абсурда' и 'своеобразная богоборческая попытка "одолеть" смерть, снизить ее метафизическую таинственность брутальным балагурством и травестированием'⁴. Сологубовскому 'Вселенскому мощному телу' в 'Зимнем сне' соответствует написанная 'будничным' словом (КО: 486) картина Я ж могу ли быть доволен, С тюфяка на стол положен?, отсылающая к статье Анненского 'Умирающий Тургенев': '...Аратов <...> спит на той же самой кровати, откуда отца переложили на стол <...> В Аратове расположился старый больной Тургенев <...> его утомленный ум <...> не может не видеть тела, обреченного разлагающей его животной муке' (КО: 39).

⁴ Черный К. М. Поэзия Иннокентия Анненского. Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 1973. С. 11.

Тургеневский подтекст в 'Зимнем сне' образует фон, на который проецируется проникнутое трагизмом и вместе с тем сниженное изображение умирания-смерти. Сходное использование 'чужого слова' прослеживается и в других подтекстах стихотворения. Так, в стихах Если что-нибудь осталось От того, что было мною, вероятно, скрывается отклик на Non omnis moriar... Горация и стоящую за этим текстом традицию, включая пушкинское Нет, весь я не умру... Просматривающиеся в финале 'Зимнего сна' литературные двойники авторского я позволяют считать, что его погребение изображается как некое подобие погребения великого Поэта (ср. в стихотворении 'Другому': ...мы сойдем с дороги: Ты - в лепестках душистого венца, Я просто так, задвинутый на дроги). Это антитеза сологубовского 'предела творческих сил' и вместе с тем напоминание о поэтах, с которыми ассоциировались высшие ценности творческого мировоззрения Анненского.

Императивы обвейте... схороните... удалите перекликаются с императивами отпойте... схороните у Сологуба. Контексты, образуемые этими глагольными формами, у обоих поэтов аналогичны завещанию. Завещаемый в 'Зимнем сне' похоронный обряд, точнее, указание на белое поле (заснеженное и, возможно, покрытое пеленой тумана или метели, ср. 'Дымы' Анненского: В белом поле был пепельный бал), как его место, и ночь (до рассвета), как его время, отсылают к посвященной памяти Пушкина кантате Анненского 'Рождение и смерть поэта' (ср. в ней мотивы снегов и поля - немой тюрьмы) и к переводу 'Sepulture' Бодлера, где тело 'проклятого поэта' предается земле ... в полночном тумане, Там, где сорные травы растут. Свиток (обвитое пеленой тело) ассоциируется со свитком печальным (повествованием о предсмертных муках) в упомянутой кантате и косвен-

187

но - с образом мерещившегося Пушкину свитка 'поэзии совести', развернутого Достоевским (КО: 101).

Вместе с тем, финал 'Зимнего сна' содержит указание на еще одного поэта - Т. Шевченко, прежде всего, на его 'Заповiт'. Сближение Шевченко с Пушкиным не должно удивлять: имена двух этих поэтов ставятся рядом в статье Анненского 'О современном лиризме' (КО: 361). Четырехстопный хорей 'Зимнего сна' выглядит как 'сглаженный' вариант характерного чередования 8-сложных и 6-сложных стихов (преобразованный размер 'коломыйки') у Шевченко:

Як умру, то поховайте
Мене на могилi,
Серед степу широкого <...>
Все покину i полину
До самого бога
Молитися... а до того
Я не знаю Бога <...>

Могила (собственно, курган, насыпь на месте захоронения) в степи или поле представлялась Шевченко (что, несомненно, отражено в 'Зимнем сне') не только местом погребения, но и местом рождения его как поэта: Мене ти в пелену взяла I геть у поле однесла. I на могилi серед поля, Як тую волю на роздоллi, Туманом сивим сповила ('Муза'). Могила - один из важнейших мотивов поэзии Шевченко, связанный с его горькими раздумьями о судьбах родного народа. Ср. из многих примеров: Biтep <...> По полю гуляе. На могилi кобзар сидить <...> Кругом його степ як море⁵; ...поховали коло гаю В полi на могилi (Кр: 418); Найду coбi чорнобривку В степу при долинi - Високую могилоньку (Кр: 467-468).

⁵ Шевченко Т. Г. Кобзар. Киïв, 1957. С. 25. Ссылки на данное издание далее даются в тексте с сокращением Кр.

Шевченковский подтекст подчеркивает соотнесенность свитка с его прямым денотатом - завернутым в пелену телом (отсылка же к Пушкину и Достоевскому подразумевает свернутую бумагу). Figura etymologica обвейте (пеленою) - свиток перекликается с содержащими тот же корень формами глагола с-по-ви(ва)ти 'запеленать, завернуть', который может относиться к младенцу, но также к покойнику, точнее, к покрыванию (по старинному обычаю, соблюденному на похоронах Шевченко) предаваемого земле тела материей - китайкой, ср. примеры из Шевченко: ...осталися Могили по полю <...> Де лягло спочити Козацькее бiле тiло, В китайку повите (Кр: 54); ...удова в Дунаевi Синiв поховала: 'Ой, у полi могила; Там удова ходила <...> синiв двох привела, В китаечку повила ... Ти, жовтенький пiсок! Нагодуй моïх дiток; Iскупай, i сповий, I собою укрий!' ('Наймичка'); ...на всiй Украïнi Виcoкi могили <...> Оце воля спить! <...> Неначе сповита! (Кр: 500).

188

Для Анненского периода 'Аполлона' был характерен поворот к 'мудрой стыдливости' и/или 'красоте Тургенева', а также к 'упрощенности' и 'недоумелости' в духе Шарля Кро⁶. В этот ряд, вероятно, может быть поставлен и Шевченко, который в статье 'О современном лиризме' сравнивается с Кузминым: '... читал ли он Шевченко, старого, донятого Орской и иными крепостями, - соловья, когда из полупомеркших глаз его вдруг полились такие безудержно нежные слезы - стихи о Пресвятой Деве? Нет, не читал. Если бы читал их, так, пожалуй, сжег бы свои "праздники"' (КО: 366). Искренность и 'жизненная трагедия' противопоставляются наигранности и 'стилизационным причудам' (А. В. Федоров, КО: 569). 'Зимний сон' может быть истолкован как противопоставление вселенских образов 'завещания' Сологуба могучему всплеску 'Заповiта', финал которого (Не забудьте пом'янути Незлим тихим словом) созвучен тональности 'Тихих песен', отразившейся в самом их названии.

Цитированное высказывание о Шевченко и Кузмине, с одной стороны, соотносит украинского поэта с основополагающими ценностями творческого мира Анненского, а с другой - суммирует некоторые важные мотивы поэзии самого Шевченко. Так, его 'полупомеркшие глаза' связаны с одним из центральных образов идивидуальной творческой мифологии Анненского - статуей с 'померкшими' или 'пустыми' глазами как двойником ослепленного поэта-певца⁷, скитающегося 'в веках' гения⁸. Но 'полупомеркшие глаза', несомненно, ориентированы и на представление о бродячем украинском слепце-лирнике как персонаже поэзии Шевченко, который создал классические образы народного поэта (Як кобзар cпiвae, Як серце смiсться, Слiпi очi плачуть <...> Старий заховавсь В степу на могилi, Щоб нихто не бачив, Кр: 25) и сам стал его олицетворением, Кобзарем. Сквозная для драмы Анненского 'Фамира-кифаред' тема слепоты начинает свое развитие со слов Фамиры Вижу солнце, И золото слепит меня, которые могли быть навеяны шевченковским Я золотом розтопленим Заллю йому очi (Кр: 257).

⁶ Тименчик Р. Д. Заметки об акмеизме II // Russian Literature. 1977. V-3. С. 287. Он же. Заметки об акмеизме III // Russian Literature. 1981. IX. С. 181.
⁷ Аникин А. Е. Из наблюдений над поэтикой Анненского // Серебряный век в России. М., 1993. С. 140.
⁸ Иванов Вяч. О поэзии И. Ф. Анненского // Аполлон. 1910. ? 4. С. 24.

Слiпi лiрники Шевченко должны были занимать не последнее место в размышлениях Анненского об отношении русской (эвентуально - восточнославянской) поэтической традиции к античности, подарившей миру, согласно создателю 'Фамиры-кифареда', миф о Поэзии и Поэте. Воплощение этой традиции - не 'молодой орел' французской поэзии (jeune aigle в 'Аполлониде' Л. де Лиль⁹), но 'ищущая дороги, слепая Муза Тютчева, если не кликуша Достоевского' (КО: 398). Говоря о 'слепой Музе' Тютчева,

189

Анненский не мог не опираться на размышления этого поэта о судьбах славянских народов, в том числе на послание Ганке (Веки мы слепцами были, И, как жалкие слепцы, Мы блуждали...). Но он не мог не помнить и о раздумьях на эту же тему Кобзаря, ср. Разбойники, кати в тiapax <...> нам, слiпим, передали Cвoï догмати! (Кр: 224).

Образ Шевченко - 'старого соловья' заставляет вспомнить мотив соловья в кантате 'Рождение и смерть поэта' (и в драматургии Анненского) и одновременно о шевченковском паралеллизме Защебече соловейко <...> Старий Котляревський отак щебетав (Кр: 17); имплицитно - То серце щебече господнюю славу (Кр: 25).

Уподобление поэтического творчества проливанию слез, отразившееся в образе 'слез-стихов', весьма характерно для Анненского и связано у него с трагическим восприятием жизни, 'острым чувством социального неблагополучия'¹⁰, состраданием, а также с искренностью, подлинностью поэзии: Мне надо, чтоб дума поэта В стихи безудержно лилась, Как ливни веселые хлынув, Иль жаркие слезы из глаз (перевод 'The day is done' Лонгфелло); И в чистый жемчуг перелил Поэт свои немые слезы ('Рождение и смерть поэта'). Стоит напомнить, что Анненский писал о 'может быть, сусальных' слезах сологубовской 'Елисаветы' (КО: 355), а в поэзии Блока видел ...холод невыстраданных слез ('К портрету А.А. Блока'). Изображение слез у Анненского (в частности, их уподобление дождю, реке) обнаруживает явную близость к их изображению у Верлена, Некрасова, Тютчева (если не касаться других имен). У последнего надо особо выделить стихи о слезах, которые льются как ...струи дождевые в осень глухую, порою ночной ('Слезы людские...'). Они отозвались в 'Октябрьском мифе' Анненского, где говорится о слезах, которые ...бегут У слепого без ответа <... > из мутных глаз По щекам его поблеклым И в глухой полночный час Растекаются по стеклам. Эти стихи похожи на описание слез из 'полупомеркших глаз' Шевченко, так как дождь здесь - двойник плачущего слепца (эвентуально - слепого певца), но и ипостась 'ищущей дороги, слепой Музы Тютчева'.

⁹ Аникин А. Е. Из наблюдений... С. 145.
¹⁰ Подольская И. Поэзия и проза Иннокентия Анненского // Иннокентий Анненский. Избранное. М., 1987. С. 19.

Парадоксальные высказывания Анненского о том, что 'поэзия <... > выше слова' и что 'настоящая поэзия не в словах' (КО: 466), предвосхищают его мысли о 'недоумелости' Шарля Кро как дезидерате русской поэзии (КО: 486). Свойственный поэзии Шевченко слезный колорит должен был привлечь Анненского искренностью и выстраданностью слез, выступающих как порожденный в бессилии универсальный эквивалент слова (стиха), молитвы, сострадания, но и беспощадной мести врагам. В столь высоко оценен-

190

ной Анненским поэме 'Maрiя' говорится: А нинi плач, i скорбь, i сльози Душi убогоï - убогiй Остатню лепту подаю. Пророк Шевченко - тот, чьи слова ...лились, текли I в серце падали глибоко! <...> За ним i сльози, знай лили Навченi людi (Кр: 409). Ср. другие примеры: А я... а я Тiлько вмiю плакать, Тiлько сльози за Украйну... А слова - нема?... (КР: 22); ...хто прочiта? тi сльози-слова, Що так вона щiро колись выливала (Кр: 61); Заридав кобзар, заплакав Слiпими очима (Кр: 135); Я посiю моï сльози ... Може, зiйдуть i виростуть Ножi обоюднi (Кр: 192); I потечуть з очей старих Сльози молодiï (Кр: 378); Нема? слов, нема? сльоз <...> Може, ще я подiлюся Словами-сльозами з дiбровами зеленими! (Кр: 485-486).

В 'Падении лилий' (из цикла 'Лилии' Анненского) о Шевченко напоминает не только образ могил далеких и полей, но и сама тема лилий, ср.: I заплакала лiлея Росою-сльозою ('Лiлея').

Строки Анненского Хорошо здесь тихим думам Литься в капельки чернил ('Под новой крышей') отсылают к Пушкину (Подруга думы праздной - чернильница моя, 'К моей чернильнице'), но и к шевченковскому Думи душу осiдають I капають сльози (Кр: 484). Характерное для украинского поэта восприятие своих 'дум' как детей прямо предвосхищают тему стихов-детей у Анненского¹¹: Може, ще раз прокинуться моï думи-дiти (Кр: 218; интересно '... стишонки опять прокинулись', см. КО: 495); Думи моï молодiï, Похованi дiти <...> прочита?ш Вилиту сльозами Мою думу (Кр: 230); Думи моï! <...> Moï злiï дiти (Кр: 302) и др.

¹¹ Anikin A. E. 'Classical and 'Tsarskoe Selo' in the Works of Annensky: Some Observations in Regard of Acmeism // A Sense of Place. Tsarskoe. Selo and its Poets. Columbus, Ohio, 1993. P. 204.

Сльози Шевченко - воплощение его творчества, проникнутого болью за слезы страждущей Украины, особенно за материнские и детские слезы. Трагедия обездоленного материнства и детства (ср., в частности, нередкие у Шевченко образы обманутых и обесчещенных девушек, гибнущих матерей и детей - и характерную лексику: покритка, байстря и др.) смыкается у украинского поэта с трагедией собственного творчества (А як умру <...> положи Свого ти сина в домовину <...> - в обращении к Музе, Кр: 536), что, несомненно, наложило отпечаток и на мировоззрение Анненского.

'Слезные' обертоны поэзии Шевченко угадываются в стихах из трагедии Анненского 'Меланиппа-философ': Сестры, будем молиться <...> Девичий разум наш беден, Только и в нас состраданье Жаркой кипит слезою - молитве за спасение Меланиппы и ее внебрачных сыновей. Пафос материнского самопожертвования героини 'Наймички' (Дитя мое! <...> Не лай мене; молитимусь, Iз самого неба Долю виплачу сльозами I пошлю до тебе) явно откликнулся в монологах Меланиппы и

191

Нимфы - матери Фамиры - в драме 'Фамира-кифаред' (ср. Диониса Я умолить сумею <...> возьму У высших счастье сына...). Завершающая 'Наймичку' сцена узнавания ('Прости мене, мiй синочку! Я... я твоя мати!') для Анненского, вне всяких сомнений, ассоциировалась с сюжетом матери и сына в еврипидовском 'Ионе' и 'Аполлониде' Л. де Лиль. Восклицания ослепленной и разлученной с детьми Меланиппы (несчастной матери, но и 'философа', субъекта мысли-'думы') - Мои глаза! <...> О, цветы... <...> О, дети... - могли быть навеяны шевченковскими сетованиями Думи моï <...> Квiти моï, дiти! (Кр: 23); А де ж твоï думи, рожевiï квiти <...> викоханi дiти (Кр: 207); ...твоï дiти, Твоï квiти <...> (Кр: 213); Благословив дiток <...> Ростуть моï квiти! (Кр: 317).

Если верно, что орфический стих Олимп - улыбка бога; слезы - род людской '... мог бы служить эпиграфом ко всем драмам Анненского'¹², то эпиграфом к ним могло бы служить и шевченковское Чи бог бачить из-за хмари Нашi сльози, горе? (Кр: 204; ср. еще А бог хоч бачить, та мовчить, Грiхам великим потура?, Кр: 343), с чем перекликается ремарка в драме 'Фамира-кифаред', изображающая бога, взирающего на земные страдания: В одном из просветлевших облаков вырисовывается абрис улыбающегося Зевсова лица.

На восприятие Шевченко Анненским, несомненно, повлияли годы, проведенные последним в Киеве. Некоторые события директорства в Коллегии Павла Галагана напомнили о себе в 1909 г., ставшем для Анненского 'годом развязок' (Р. Д. Тименчик¹³). Шевченковский подтекст 'Зимнего сна' как бы нашел некую аналогию в реальной - не воображаемой - смерти поэта.

¹² Иванов Вяч. О поэзии И. Ф. Анненского // Аполлон. 1910. ? 4. С. 22.
¹³ В докладе (к сожалению, до сих пор не опубликованном) на Парижском коллоквиуме по Анненскому в 1992 г. См. также: Аникин А. Е. Анненский и Шевченко (предварительные замечания). Новосибирск, 1997. С. 78-84, 90 (препринт).

вверх

Сокращения

При использовании материалов собрания просьба соблюдать приличия
© М. А. Выграненко, 2005-2023
Mail: vygranenko@mail.ru; naumpri@gmail.com