Открытие: 5.03.2013
Обновление: 05.07.2016
Ю. В. Бабичева
Вологодский 'цикл'
Иннокентия Анненского
Источник текста:
Вологда: Ист.- краевед.альм. / Администрация г. Вологды и др.;[Гл.ред.М.А.
Безнин
] - Вологда: Легия - 2000 - Вып.3. - 822, [2] с.: ил. С.
429-433.
http://www.booksite.ru/fulltext/3vo/log/da/index.htm
Об открытом доступе сообщила Ирина Саватеева, зав. отделом автоматизации Вологодской областной универсальной научной библиотеки.
Люди в Вологду
Ездят за чудом.
Вл. Руделев
Иннокентий Федорович Анненский (1855 - 1909 гг.) - ученый и педагог, тончайший поэт-лирик из Царского Села и при жизни был мало известен читателю, а во времена построения русского социализма начисто вычеркнут из актива отечественной литературы. Запоздалое признание пришло к нему лишь в последние годы - публикациями произведений в престижных сериях "Библиотека поэта" и "Литературные памятники", а также почтительными рекомендациями многочисленных, тоже забытых ранее учеников - А. Ахматовой, Н. Гумилева, Вл. Ходасевича, зарубежных приверженцев "парижской ноты" в русской поэзии и других.
Не по своей воле и выбору и не в лучший час жизни близко познакомился с Вологодским краем царскосельский поэт и педагог. Но знакомство получилось весьма плодотворным. В январе 1906 года после бурных революционных волнений в царскосельской мужской Николаевской гимназии, которую он возглавлял, Анненский был отстранен от директорства с переводом на должность инспектора Петербургского учебного округа. Именно в этом качестве побывал он в служебных командировках в Вологде, Грязовце, Тотьме, Великом Устюге в 1906-1907 годах [1].
Сохранившиеся отчеты позволяют судить о нем как о педагоге и чиновнике нетипичного склада. Обычно провинциальное школьное руководство воспринимало столичного ревизора как неизбежное зло, Иннокентия же Федоровича, по свидетельству биографа, "директора и директрисы сами просили посещать их и радовались таким посещениям, как настоящему празднику" [2].
Частично опубликованные письма* И. Ф. Анненского позволяют ощутить личные
впечатления поэта от северной провинциальной повседневности, согласуемые
с его потаенными, внутрь загнанными мыслями - страхом перед жизнью и
скукою. Так, поздним вечером 19 мая 1906 года он пишет доброму другу
Екатерине Мухиной сумбурное (сам пугается: "Что ты пишешь? Это бред...")
письмо, поглядывая в окно номера гостиницы "Золотой якорь" на
расположенный напротив храм, за оградою которого - "белые одуванчики,
много белых одуванчиков". Мысль о том, что когда-то за оградой хоронили
прихожан, вызвала невеселую иронию: "Фосфор, бедный фосфор, ты был
мыслью, а теперь тебя едят коровы...". Гамлетовское настроение сложило
общую оценку города: "Вологда - поэтический город и колокола звонят
целый день... Колокола меня будят, они тревожат меня" - и тут же: "Боже,
боже, сочинил ли кто-нибудь в Вологде хоть один гекзаметр под эту
назойливую медь?..". Как общая точка периода - деловитое признание: "Я
написал три стихотворения" [3].
* На сегодняшний день
опубликованы все известные письма.
Чуть более полугода спустя, в феврале 1907 года, тому же корреспонденту отправлено письмо из Великого Устюга. Написано оно по-французски, и в нем странно смешались профессиональные суждения о немецком искусстве с молитвенным признанием высоких душевных достоинств адресата: "Вы, воплощенная доброта и сострадание, Вы, солнце всех, кто Вас окружает...". Важно отметить, что эту полумолитву доброте из души весьма сдержанного человека исторгает город, названный здесь Устюгом Усыпительным (Устюг lе fastidieux), чью истовую русскость поэт утверждает самим написанием его названия: во французском тексте - по-русски, не пожелав или не посмев перевести непереводимое ни на один язык мира значение слова [4].
Но вернемся к весеннему письму из "Золотого якоря". "Боже мой, как мне скучно..." - и "написал три стихотворения". Сколь бы ни были выразительны эпистолярные излияния из Усыпительного края добрейшей музе, все же самыми значительными откровениями о том, чем он стал для поэта, были его стихи. По авторским пометам ("Вологда", "Грязовец", "Тотьма", но чаще - "Вологодский поезд", то есть рождено в пути) таких ныне известных нам стихотворений десять. Они не сложены в авторский цикл, но рассыпаны авторской волей по разным тематическим группам.
При жизни Анненский под псевдонимом "Ник. Т-о" издал лишь одну поэтическую книгу "Тихие песни" (1904 г.). Вторую - "Кипарисовый ларец" - успел собрать, но после скоропостижной смерти отца издавать ее пришлось уже сыну (1910 г.). Вопрос о мере воплощения в этом издании авторской воли до сих пор дебатируется в ученых кругах. Тем не менее опубликованный вариант позволяет проследить в нем развитие вологодского мотива. Шесть стихотворений с авторскими пометами об их вологодском происхождении влились в раздел, составленный из лирических триптихов, названных "Трилистниками": два стихотворения "Трилистника Лунного", два - "Трилистника Проклятья" и по одному - в "Весеннем" и "В парке". Еще четыре стихотворения остались в россыпи, не вошли в авторские сборники. Сверх общего счета пришло и заняло место в несанкционированном авторском "цикле" недавно переизданное после долгого забвения "стихотворение в прозе" (жанровое определение условно: автор его так не называл) "Мысли-иглы" [5].
Поскольку автор не узаконил вологодскую коллекцию стихов в качестве жанрового монолита (цикла), никому уже не позволено сделать этого категорично. Однако читатель-вологжанин, любитель поэзии и патриот, вправе ощутить внутреннее единство в наборе лирических миниатюр, вызванных к жизни вологодскими впечатлениями или, сказать точнее, - настроениями. Попробуем уловить, уточнить и выразить эти ощущения.
Начнем с неоформленного "трилистника", о котором поэт отчитывался своей музе в мае 1906 года из "Золотого якоря". С некоторой вольностью допущения, но и с большой достоверностью будем считать, что речь в письме шла о стихотворениях "Traumerei" (нем. мечтание, грезы), "О нет, не стан" и "Просвет". По авторской воле они разошлись потом по разным "трилистникам" или остались в свободном парении, но писались единым порывом в мае 1906 года на подъезде к Вологде и в ней самой. Внутреннее содержание этого порыва приоткрыто автором в упоминавшемся письме, писанном майской ночью под звон колоколов: "Боже мой, как мне скучно... Скука - это сознание, что не можешь уйти от навязчивых объятий этого "как все"... Господи, если бы хоть миг свободы, огненной свободы, безумия...".
Есть в вологодском "цикле" Анненского два произведения, перекликающихся между собою обращением к двуединой вечной теме мистико-бытового характера: свадьба и похороны. Уточним, что жизненным основанием для обоих послужила вологодская жизнь. О вологодской свадьбе столько уже писано и в ученых трудах, и в художественных произведениях - стихотворных и прозаических. И вот еще одно. Построенное на звуковом образе колокольного свадебного перезвона, оно так и названо - "Колокольчики" - и вошло в малый, не пристроенный в последнюю поэтическую книгу цикл "Песни с декорацией". Вологодская декорация к нему кратко обрисована вводной ремаркой: "Глухая дорога [от Тотьмы в Вологду. - Ю. Б.]. Колокольчики в зимнюю ночь рассказывают путнику свадебную историю".
Колокола-колокольчики для Анненского вообще - постоянный знак Вологды. Здесь они вызывают вечную, как мир, тысячью судеб тиражированную на Руси, почти тривиальную свадебную историю (для сопоставления вспомним "канон": "У церкви стояли кареты ... Напрасно девицу сгубили"). Только "рассказана" она в очень необычной форме. Вся "история" проступает сквозь плотный звуковой фон "разбитного дробного звона":
Динь-динь-динь,
Дини-дини...
Дидо Ладо, Дидо Ладо
Дида Лиде ладили.
Сначала - "не сладили". Потом - поднажали, уломали, припугнули Лиду:
Холили - не холили,
Водили - неволили,
Мало ль пили, боле лили,
Дида Ладу золотили.
Дяди ли, не дяди ли,
Ладили - наладили -
сгубили девицу, и колокольная медь вздыхает совсем по-женски:
Деньги дида милые,
А усы-то сивые...
Динь!
Как не вспомнить еще раз строки из давнего письма поэта: "Колокола тревожат меня. Моя черепная коробка не может вместить их медных отражений".
Мы ли ныли, вы ли ныли,
Бубенцы ли, бубенцы ли...
А днем раньше, 29 марта 1906 года, еще в Тотьме написано стихотворение "Черная весна" с подзаголовком "Тает". Оно воплотило в себе впечатление от непышных вологодских похорон. Ранняя весна на севере некрасива и печальна: осевший темно-белый снег, слезливое небо. В эту картину органично вписался горестный обряд последних проводов. Весна в этом стихотворении - не символ обновления, а знак смерти еще недавно прекрасно-величавой северной зимы. Столкновение двух смертных впечатлений родило темный мотив безысходности:
О люди! Тяжек жизни след
По рытвинам путей,
Но ничего печальней нет,
Как встреча двух смертей.
В ту же поездку создана и третья часть неоформленного "трилистника" - стихотворение в прозе "Мысли-иглы". Оно стало как бы стержнем всего вологодского "цикла", вобрав в себя не только живые вологодские впечатления, но и ослепительное прозрение: предсказание явления большого вологодского поэта. Среди мрачных мыслей той "черной весны" ("Я - чахлая ель, я - печальная ель северного бора. Я стою среди свежего поруба и еще живу...") мелькнула светлая мечта: "... когда-нибудь здесь же вырастет другое дерево, высокое и гордое. Это будет поэт, и он даст людям все счастье, которое только могут вместить их сердца".
Вспомним, что эта мысль родилась на пути из Тотьмы, и поразимся точности прогноза: "серебряный" поэт как бы предчувствует рождение наследника-северянина, с точностью гения угадывает родовые черты уникального дара Н. Рубцова и утверждает свою кровную связь с ним: "О, гордое дерево, о брат мой, ты, которого еще нет с нами. Что за дело будет тебе до мертвых игл в создавшем тебя перегное!.. И узнаешь ли ты, что среди них были и мои, те самые, с которыми уходит теперь последняя кровь моего сердца, чтобы они создавали тебя. Неизвестный...".
Так устами великого поэта Серебряный век приветствовал поколение идущих на смену, угадав в их ряду одного из самых значительных поэтов, рожденных Вологодской землей. Воистину прав сегодня живущий поэт, сказавший: "Люди в Вологду ездят за чудом"!
Примечания:
1. Федоров А.
Иннокентий Анненский. Личность и творчество. Л., 1984. С.
43-45.
2. Mитpoфaнoв П. П. Иннокентий Анненский // Русская литература XX
века. 1890-1910. Т. 2. Кн. 6. М., 1915. С. 284.
3. КО. С. 465.
4. Там же. С. 473-474.
5. Все стихотворения цитируются и комментируются по изданию:
СиТ 90 (без указания страниц, но со
ссылкой на дату создания).
При использовании материалов собрания
просьба соблюдать
приличия
© М. А. Выграненко, 2005-2016
Mail: vygranenko@mail.ru;
naumpri@gmail.com