Сокращения

Обновление: 01.02.2024

Г. В. Иванов
Петербургские зимы

фрагменты

Георгий Владимирович Иванов (1894-1958) - один из крупнейших поэтов русской эмиграции, прозаик, критик, мемуарист. Первый сборник стихов "Отплытие на остров Цитеру" выпустил в 1912 г. и сразу вошел в Цех поэтов, руководимый Н. С. Гумилевым. В 1922 г. выехал за границу, где стал ведущим голосом "парижской ноты".

Имена Анненского и Г. В. Иванова соотносятся в работах:

Бобышев Д. Эстетическая формула Иннокентия Анненского в отражениях его антагонистов и последователей.
Налегач Н. В. "Миф об Иннокентии Анненском в поэзии акмеистов".
Несынова Ю. В. И. Анненский и Г. Иванов: проблема творческого диалога. В составе сборника материалов конференции 2005 г. PDF 4.0 MB
Пурин А. А. Недоумение и Тоска.
Тарасова И. А. Сценарий как вид пропозициональной модели. Маргинальные сценарии в поэзии И. Анненского и Г. Иванова.
Тарасова И. А. Образы языкового сознания: к проблеме индивидуально-специфического (на материале поэзии И. Анненского и Г. Иванова). PDF
// Язык, сознание, коммуникация. Вып. 18. М., 2001. С. 102-106.
Федякин С. Р. Иннокентий Федорович Анненский (1855-1909).
Черных В. А. Блоковская легенда в творчестве Анны Ахматовой.

Я люблю безнадежный покой,
В октябре - хризантемы в цвету,
Огоньки за туманной рекой,
Догоревшей зари нищету...

Тишину безымянных могил,
Все банальности 'Песен без слов',
То, что Анненский жадно любил,
То, чего не терпел Гумилев.

1954

'1943-1958 Стихи'. Впервые - в 'Новом журнале' (1954, 38) - в подборке 'Дневник (1954)'. В первой публикации - без разбивки на строфы.
Стихотворение исследуется в работе Н. В. Налегач "Миф об Иннокентии Анненском в поэзии акмеистов".
'Песни без слов' - 'Romances sans Paroles' Поля Верлена (1844-1896). И. Анненский переводил стихи Верлена, в частности, из его книги 'Песни без слов'.

Г. В. Иванов заканчивает своё стихотворение '"Желтофиоль" похоже на виолу' (1943-1958: Стихи. Нью-Йорк, 1958. С. 56.) строкой Анненского из стихотворения "О нет, не стан...": "Оставь меня. Мне ложе стелет Скука".

По предположению Г. И. Мосешвили, "те иль эти" в стихотворении Г. Иванова "Смилостивилась погода..." (Иванов Георгий. Собрание сочинений в трех томах. М.: Согласие, 1994. Т. 1. С. 617) имеют возможным источником стихотворение И. Ф. Анненского "То и Это".
См.: "...Я не имею отношения к Серебряному веку...". Письма Ирины Одоевцевой к Владимиру Маркову (1956-1975) / Публикация Олега Коростелева и Жоржа Шерона // In memoriam: Исторический сборник памяти А. И. Добкина. СПб.; Париж: Феникс-Atheneum. 2000. С. 503.

Из недатированного письма Г. В. Иванова к Р. Гулю:

'Для разговора с типографией, прибавлю сразу: не буду в обиде, если по соображениям экономии книга будет набрана как в 'Портрете без сходства' (часть макета), т. е. одно за другим. Так же, кстати, по жадности 'Грифа' был издан в 1911 году 'Кипарисовый Ларец'. Стихи от этого ничего не проиграли'.

Георгий Иванов, Ирина Одоевцева, Роман Гуль. Тройственный союз (Переписка 1953-1958 годов). Спб. 2010. С. 482.

Имена Анненского и Г. В. Иванова соединены в ДД: Тарасова И. А. Поэтический идиостиль в когнитивном аспекте (На материале поэзии Г. Иванова и И. Анненского). 10.02.01: Саратов, 2004. В собрании открыт фрагмент и доступен Автореферат ДД.

Источник текста (из домашнего собрания Н. Т. Ашимбаевой): Иванов Г. В. Собрание сочинений. В 3-х т. Т. 3: Мемуары. Литературная критика. М.: Согласие, 1993 (на фонтисписе 1994). Составление, подготовка текста Е. В. Витковского, В. П. Крейда. Комментарии В. П. Крейда, Г. И. Мосешвили. С. 5-220.

А. Ахматова относилась к книге Г. Иванова резко отрицательно, назвав её в начале 1960-х "бульварными мемуарами" (см.: Анна Ахматова. Собрание сочинений: В 6 т. [9 книг]. Том 5 / Сост., подгот. текста, коммент, статья С.А. Коваленко. М.: Эллис Лак 2000, 2001. С. 96); "Это - вреднейшая книга" (см.: Записные книжки Анны Ахматовой (1958-1966) / составление и подготовка текста К.Н. Суворовой; вступ. ст. Э.Г. Герштейн; научн. консультирование, вводные заметки к зап. книжкам, указатели В.А. Черных. Москва - Torino, РГАЛИ и Giulio Einaudi editore, 1996. С. 263).  Так же она относилась и к нему самому: "Никогда и нигде он не сказал ни слова правды. <...> Был кузминский мальчик. <...> Он циник - ему все равно" (Там же. С. 263).
Также она поместила его в перечень записи от 2 июня 1965 г.: "Кем нельзя пользоваться как источником".
Записная книжка ? 22: РГАЛИ. Ф. 13. Оп. 1. Ед. хр. 115. Л. 1. - Записные книжки Анны Ахматовой (1958-1966). С. 727.

Из I (С. 12):

Падает редкий, крупный снег. Вдоль тротуара бурые сугробы, под ногами грязь...

...Желтый пар петербургской зимы,
Желтый снег, облипающий плиты...

Эта цитата из стихотворения "Петербург", по замечанию комментаторов, неоднократно обыграна Г. Ивановым в разных произведениях.

Из IV (С. 31):

Там, в этом желтом сумраке, с Акакия Акакиевича снимают шинель, Раскольников идет убивать старуху, Иннокентий Анненский, в бобрах и накрахмаленном пластроне, падает с тупой болью в сердце на грязные ступени Царскосельского вокзала, прямо

В желтый пар петербургской зимы,
В желтый снег, облипающий плиты,

которые он так "мучительно любил".

Этот фрагмент с некоторыми изменениями вошёл в очерк "Закат над Петербургом". Об этом с цитатой и комментарием см.:
Федякин С. Р. Иннокентий Федорович Анненский (1855-1909).

Из X (С. 91):

Что же, чем не занятие - шагать по тротуару, вдыхая бензин и стыдясь бедности! Тем более, что -

...И в мокром асфальте поэт
Захочет - так счастье находит.

Из стихотворения "Дождик".

Из X (с. 93-94):

Да и не одному ему <речь идет о В. Э. Мандельштаме> из "литераторов российских", и отнюдь при этом не "птицам", вроде Мандельштама, увы, придется элегически вздохнуть:

Какие грязные не пожимал я руки,
Не соглашался с чем...

Неточная цитата из стихотворения "Ямбы".

Из XI (С. 107):

И редко чье имя произносилось с большим вниманием и надеждой, чем тогда имя Кузмина. И не только читателями, но и людьми, чье одобрение вряд ли можно было заслужить не по праву, - В. Ивановым, Иннокентием Анненским.

Из XIII (С. 118-120):

Падает снег. После вагонного тепла - сырой холодок оттепели пронизывает, забирается в рукава и за шиворот. И что за идея ехать ночью в Царское?! Но делать нечего - приехали, и обратного поезда нет.

Тускло горят фонари. Ветки в инее. Звезды.

- Эй, извозчик...

Сани мягко летят по рыхлому, талому снегу.

Городецкий обнимает меня за талию, галантно, на поворотах. На коленях у нас Мандельштам. Гумилев с Ахматовой - на переднем извозчике указывают дорогу - это они и выдумали ехать, на ночь глядя, в Царское. Им-то что - царскоселы. "Но нам-то, нам-то всем." В самом деле, глупо. После какого-то литературного обеда, где было порядочно выпито, поехали куда-то еще - 'пить кофе'. Потом еще куда-то. В первом часу ночи оказались на Царскосельском вокзале. От 'кофе', выпитого и здесь и там, головы кружились.

- Поедем в Царское... Смотреть на скамейку, где любил сидеть Иннокентий Анненский.
- Едем, едем...

В самом деле, как раньше не догадались? Удачней нельзя и придумать, не правда ли? Ночью, по снегу, в какой-то закоулок Царскосельского парка - на скамейку посмотреть. И за это удовольствие ждать потом до семи часов утра - первого поезда в Петербург!..

Но "кофе" действовало, головы кружились.

- Едем, едем...

Вот - приехали. В вагонном тепле - укачало. На талом холодке развезло. Право, как глупо. Зачем приехали, куда приехали?..

Гумилев с Ахматовой (им что - царскоселы) впереди - указывают дорогу. Мандельштам на моих с Городецким коленях замерзает, стал тяжелый, как мешок, и молчит. За нами на третьем извозчике еще два 'акмеиста', стараются не отстать; у них нет денег на расплату, отстанут - погибнут.

У каких-то чугунных ворот останавливаемся. Бредем куда-то по колено в снегу. Деревья шумят заиндевевшими ветками. Звезды слабо блестят. Идем в том же порядке - мы с Городецким под ручки ведем Мандельштама, все тяжелеющего и тяжелеющего. Сугробы все глубже, холод чувствительней. О, Господи...

Гумилев оборачивается.

- Пришли! Это и есть любимое место Анненского. Вот и скамья.

Снег, деревья, скамья. И на скамье горбатой тенью сидит человек. И негромким, монотонным голосом читает стихи...

...Человек ночью, в глухом углу Царскосельского парка, на засыпанной снегом скамье глядит на звезды и читает стихи. Ночью, стихи, на 'той самой' скамье. На минуту становится жутко, - а ну, как...

Но нет, это не призрак Анненского. Сидящий оборачивается на наши шаги. Гумилев подходит к нему, всматривается...

- Василий Алексеевич, - вы?.. Я не узнал было. Господа, позвольте вас познакомить. Это - цех поэтов: Городецкий, Мандельштам, Георгий Иванов. - Человек грузно подымается и пожимает нам руки. И рекомендуется:

- Комаровский.

У него низкий, сиплый голос, какой-то деревянный, без интонаций. И рукопожатие тоже деревянное, как у автомата. Кажется, он ничуть не удивлен встрече.

- Приехали на скамейку посмотреть. Да, да - та самая. Я здесь часто сижу... когда здоров. Здесь хорошее место, тихое, глухое. Даже и днем редко кто заходит. Недавно гимназист здесь застрелился - только на другой день нашли. Тихое место...

<- На этой скамейке застрелился?>

На этой. Это уже второй случай. Почему-то выбирают все эту. За уединенность, должно быть.

<...>

Это 1914 год, февраль или март.

Об "анненской" истории из "Петербургских зим", как о выдумке, со слов самого Иванова, говорит С. К. Маковский в книге "Портреты современников", глава "Василий Комаровский (1881-1914)". К этим "воспоминаниям" и к самому Г. В. Иванову резко отрицательно относилась А. Ахматова.

Сокращения