2016

Сюжет "Алькесты" Еврипида в творческих воплощениях

"Сирый поэт" и "обнажитель": немного ещё (К 150-летию Вячеслава Иванова)

Читая статью "Поэтическая концепция "Алькесты" Еврипида"

"Радость, но чьих-то давних грез"

Сюжет "Алькесты" Еврипида в творческих воплощениях

март

В изображениях

Сюжет в поэзии, музыке, хореографии

Средь них внезапно вестник оказался,
в кипенье свадебного пира вброшен,
как новая и острая приправа.
Но пьющие не ведали о тайном
приходе бога, кто прижал к себе
божественность свою, как мокрый плащ,
и был, казалось, здесь своим, когда
он шел между сидящими. Но вдруг
один, беседу оборвав, увидел,
что молодой хозяин за столом,
почти лежащий, медленно привстал,
всем существом, казалось, устрашая
тем чуждым, что вдруг пробудилось в нем.
И варево как будто просветлело,
и стало тихо; лишь на дне отстой
из хмурого образовался шума,
и лепет выпал не спеша в осадок
и смехом затянувшимся пахнул.
А стройный бог стоял, отмечен волей
Пославшего, прямой, неумолимый,
И кто он, сразу догадались все.
И все же речь его была весомей,
чем знанье, недоступное уму.
Адмет умрет. Когда? Теперь. Сейчас.

И на куски тогда разбил он чашу
владевшего им ужаса и руки
наружу выпростал, торгуясь с богом.
Вымаливал он годы, нет - единый
год юности, нет - месяцы, недели,
нет - дни, ах, нет - не дни, не ночи -
одну лишь ночь, сегодняшнюю ночь.
Бог отказал, и он тогда завыл
и вопли исторгал, и надрывался,
как мать, когда его рожала в муках.

И женщина приблизилась седая
к нему и вслед за ней старик-отец,
и встали рядом, немощны и стары,
с кричавшим, и, увидев их так близко,
он смолк, сглотнул обиду и сказал: -
Отец,
неужто для тебя так много значит
остаток этот жалкий? Так поди же
и выплесни его! А ты, старуха,
матрона,
ты зажилась уже: ты родила.
И он обоих их схватил, как жертвы,
одним хватком. И выпустил потом,
и оттолкнул, и закричал, сияя
от выдумки своей: - Креон, Креон! -
И только это; только это имя.
Но на лице написано другое,
о чем он не сказал и, вспыхнув, другу
любимому и юному в порыве
над путанным застольем протянул.
Ты знаешь (смысл таков), не откуп это,
но ветхи старики и не в цене,
а ты, а ты, с красой своей: -

Но друга в тот же миг и след простыл.
Он отступил. И вышла вдруг она,
казалось, меньше ростом и печальна,
легка и в светлом платье новобрачной.
Все прочие - лишь улица, по коей
она идет, идет - (и скоро будет
в его объятиях, раскрытых с болью).

И говорит она; но не ему,
а богу, и сейчас ей внемлет бог,
и как бы через бога слышат все:
'Нет у него замены. Но есть я,
замена - я. Никто себя не сможет
отдать, как я. Что от меня, от здешней,
останется? Лишь то, что я умру.
И разве не сказала смерть тебе,
что ложе, ожидающее нас,
принадлежит подземью? Я прощаюсь.
Прощанье сверх прощанья.
Никто из умирающих не может
взять больше. Все, что погребут под ним,
моим супругом, все пройдет, растает.
Веди меня: я за него умру'.

И как в открытом море ветер резко
меняет направленье, к ней, как к мертвой,
бог подошел и встал вдали от мужа,
и бросил, спрятанные в легком жесте,
ему издалека сто здешних жизней.
А тот, шатаясь, бросился к обоим,
и, как во сне, хватал их. Но они
уже шли к выходу, где затолпились
заплаканные женщины. И вдруг
он снова увидал лицо любимой,
когда она с улыбкой обернулась,
светла, как вера или обещанье
вернуться взрослой из глубокой смерти
к нему, живущему, -

и, рухнув ниц,
лицо закрыл он, чтобы после этой
улыбки больше ничего не видеть.

(Перевод с нем. Владимира Летучего)

Дж. Р. Лоуэлл. 'Пастух царя Адмета'. Поэма.

Марта Грэм. 'Алькеста'. Балет. 1960.О мотиве статуи как замене живого человека, с использованием термина "портретная скульптура" - с. 122 ("Лаодамия", Топоров: 196-197).

Сюжет в драматургии

Г. Сакс. 'Верная жена Алкеста и ее верный муж Адмет'. 16 в.

Ф. Кино. 'Алкеста, или Триумф Алкида'. Трагедия. 1674.

Ф. Ж. Лагранж-Шансель. 'Алькеста'. 1694.

К. М. Виланд. 'Алькеста'. Латинская пьеса. 1773.

Т. Дж. Смоллетт. 'Альцеста'. Середина 18 в.

В. Альфьери. 'Альцеста'. "Трагедия семейных чувств" (по определению автора). Конец 18 в.

И. Г. Гердер. 'Дом Адмета, или обмен судеб'. Конец 18 в.

Г. фон Гофмансталь. 'Алькеста'. 1893.

Перес Гальдос. 'Алькеста'. Драма. 1914.

Т. С. Элиот. 'Вечерний коктейль'. Пьеса. 1950.

Т. Уайдлер. 'Жизнь под солнцем'. 1955. Второй вариант: 'Алкестиада'. 1962.

Альцест (фр. Alceste) - имя главного героя в пьесе "Мизантроп" Ж.-Б. Мольера, предшественнице "Горе от ума" А. С. Грибоедова.

Сюжет в фильмах

'Геракл у Адмета' - советский рисованный мультипликационный фильм. 1986. Режиссёр Анатолий Петров. Страница Википедии

Приложение

ВОЛЬТЕР

О несправедливости и недобросовестности Расина в споре против Перро по поводу Еврипида и о неточности Брюмуа

Источник: Вольтер. Эстетика: Статьи. Письма. Предисловия и рассуждения / Сост., вступит. статья и коммент. В. Я. Бахмутского. Пер. Л. Зониной и Н. Наумова. М., "Искусство", 1974. С. 178-181.

178

Расин пользовался тем же приемом, ибо в язвительности нисколько не уступал Буало. Хотя не сатира (в отличие от Буало) создала ему славу, он не отказывал себе в удовольствии поймать противника на ничтожной и вполне извинительной ошибке в истолковании Еврипида, сознавая при этом собственное превосходство перед тем же Еврипидом. Он также вдоволь глумится над Перро и его сторонниками за их критику 'Алкесты' Еврипида¹³, придравшись к тому, что эти господа были, себе на горе, введены в заблуждение опечатками в издании Еврипида и приняли несколько реплик Адмета за реплики Алкесты; но это не меняет дела, Адмет у Еврипида держится в разговоре с отцом недостойно - так было бы сочтено в любой стране, - он яростно упрекает отца за то, что тот не умер ради него.

'Что я слышу, - отвечает ему царь, его отец, - к кому вы столь надменную речь обращаете? К лидийскому или фригийскому рабу? Или вам неведомо, что я рожден свободным и фессалиицем? (Прекрасная речь в устах царя и отца!) Вы оскорбляете меня, как последнего из людей. Где существует закон, велящий отцам умирать ради детей? На земле каждый живет для себя. Я выполнял мои обязанности по отношению к вам. В чем моя вина перед вами? Требовал ли я, чтобы вы умерли ради меня? Вам дорог этот свет, а разве мне он не дорог?.. Вы обвиняете меня в трусости... Вы сами трус, вы, не краснея, принуждаете вашу жену даровать вам жизнь, умерев за вас... Вправе ли вы после этого обзывать трусами тех, кто отказывается сделать для вас то, на что у вас самого не хватает мужества?.. Послушайтесь меня, умолкните... Вы любите жизнь, но другие любят ее не меньше... Поверьте, что, если вы не перестанете меня оскорблять, вам придется выслушать жестокие истины'.

Тут вступает хор. 'Достаточно, слишком много уже сказано с обеих сторон, остановитесь, старец, перестаньте бранить сына'.

Хору надлежало бы скорее сделать суровый выговор

179

сыну за грубость в разговоре с отцом, за горькие попреки в том, что тот не умер.

Конец сцены выдержан в том же духе.

'Ф е р е т (сыну). Ты обвиняешь отца, не будучи им оскорблен.
А д м е т. О, я отлично понял, что вы хотите долго жить.
Ф е р е т. А ты? Разве не опускаешь ты в могилу ту, которая умерла ради тебя?
А д м е т. Ах, самый подлый из людей, это доказательство твоей трусости.
Ф е р е т. Во всяком случае, ты не можешь сказать,что она умерла ради меня.
А д м е т. Да будет воля неба, понадоблюсь и я тебе.
О т е ц. Лучше женись сразу на нескольких женщинах, чтобы они своей смертью обеспечили тебе более долгую жизнь'.

После этой сцены выходит слуга и в полном одиночестве сообщает о прибытии Геракла. 'Это чужеземец, - говорит он, - который сам открыл дверь и уселся за стол, он гневается, что ему недостаточно быстро подают еду, Он непрестанно подливает вино в свою чашу, хлещет то красное, то белое, не перестает пить и распевать дурные песни и совсем не предается горю по царю и его супруге, коих мы оплакиваем. Нет сомнений, что это какой-то проходимец, бродяга и убийца'.

Может показаться странным, что Геракла принимают за ловкого пройдоху; не менее странно и то, что Геракла, друга Адмета, не знают в доме. И еще более странно, что Гераклу ничего не известно о смерти Алкесты в момент, когда ее опускают в могилу.

Не следует спорить о вкусах, но ясно, что таких сцен в наше время не потерпели бы даже на ярмарке.

Брюмуа, которому мы обязаны 'Театром греков' и не слишком тщательным переводом Еврипида, всячески защищает сцену между Адметом и его отцом; никому не додуматься, как он это делает. Начинает он с того, что 'греки не находили ничего предосудительного в вещах, которые на наш взгляд непристойны и чудовищны; отсюда следует заключить, что они были не совсем такими, какими мы их себе представляем, одним словом, взгляды переменились'. Можно возразить, что просвещенные нации никогда не меняли своих взглядов на необходимость уважения детей к родителям.

180

'Кто усомнится, - добавляет Брюмуа, - что на протяжении столетий менялись представления и о более важных нравственных правилах'. Возразим: более важных правил не существует.

'Француз оскорблен, - продолжает он, - и так называемый французский здравый смысл требует, чтобы оскорбленный подверг себя риску поединка и либо убил обидчика, либо погиб сам, спасая свою честь'.

Ответим, что этого требует не только так называемый 'французский здравый смысл', но и здравый смысл всех народов Европы без исключения.

'Мы не вполне ощущаем, насколько смешным покажется это правило через две тысячи лет и как оно было бы освистано во времена Еврипида'.

Это правило жестоко и неумолимо, но не смешно, и оно отнюдь не было бы освистано и во времена Еврипида. Имеется немало примеров поединков и у греков и у азиатов. В самом начале первой книги 'Илиады' мы видим Ахилла, наполовину вытащившего свой меч из ножен. Он готов был уже сразиться с Агамемноном, если бы Минерва не явилась, чтоб оттащить его за волосы, и не заставила вложить меч в ножны.

Плутарх сообщает о поединке Гефестиона и Кратера¹⁴, их разнял Александр. Квинт Курций¹⁵ рассказывает, что два других воина Александра бились в его присутствии, один был вооружен по всей форме, у другого, атлета, была только дубинка, причем именно он одержал победу над противником.

К тому же, прошу прощения, какое отношение имеет поединок к попрекам, коими обмениваются Адмет и его отец Ферет, обвиняя друг друга в чрезмерной любви к жизни и в трусости?

Я ограничусь этим примером слепоты переводчиков и толкователей: если уж Брюмуа, самый беспристрастный из всех, заблуждается до такой степени, чего ждать от остальных? Но если бы Брюмуа, Дасье и им подобные были здесь, я охотно спросил бы их, так ли уж остроумна, на их взгляд, речь, которую Полифем держит у Еврипида¹⁶: 'Мне не страшны молнии Юпитера. Не знаю, выше ли, могущественнее ли, чем я, этот Юпитер. Что мне за дело до него? Когда он проливает дождь на землю, я запираюсь в моей пещере, я ем телячье жаркое или дичь, а потом растягиваюсь во весь рост, выпиваю залпом боль-

181

шой кувшин молока, развязываю плащ и испускаю звук, который стоит раскатов грома'. У толкователей Еврипида, должно быть, не слишком чувствительный нос, ежели им не отвратителен звук, испускаемый наевшимся до отвала Полифемом.

Они говорят, что афинский партер смеялся этой шутке и 'что у афинян глупость никогда не вызывала смеха'. Как! Афинская чернь была умнее двора Людовика XIV? Разве чернь не одинакова повсюду?

Из этого не следует, что у Еврипида и тем более у Софокла нет ничего прекрасного, но их недостатки еще значительней. Смеем утверждать, что прекрасные сцены Корнеля и трогательные трагедии Расина столь же превосходят трагедии Софокла и Еврипида, как оба эти грека превосходят Фесписа¹⁷. Расин чувствовал свое огромное превосходство над Еврипидом, но хвалил греческого поэта, дабы унизить Перро.

Мольер в лучших своих пьесах превосходит чистого, но холодного Теренция¹⁸ и балагура Аристофана, так же как и фигляра Данкура¹⁹.

Таким образом, существуют виды поэзии, где новые писатели возвышаются над древними, и другие, весьма немногочисленные, где мы стоим ниже их. К этому и сводится весь спор.

13 Он также вдоволь глумится над Перро и его сторонниками за их критику 'Алкесты' Еврипида... - Речь идет о предисловии Расина к трагедии 'Ифигения'. Брат Ш. Перро, Пьер Перро, в предисловии к переводу 'Похищенного ведра' Тассони подверг резкой критике 'Алкесту' Еврипида, в которой он находил множество несуразностей, оскорбляющих эстетическое и нравственное чувство. Вольтер во многом солидаризировался с П. Перро.
14 Плутарх сообщает о поединке Гефестиона и Кратера... - См.: Плутарх, Сравнительные жизнеописания ('Александр', гл. 47).
15 Квинт Курций - римский историк I в. н. э., автор 'Истории Александра'.
16 ...речь, которую Полифем держит у Еврипида... - См.: Еврипид, Киклоп, ст. 320 и след.
17 Феспис - первый греческий трагик (VI в. до н. э.).
18 Теренций (195-159 до н. э.) - римский комедиограф.
19 Данкур, Флоран (1661-1725) - французский комедиограф.

"Сирый поэт" и "обнажитель": немного ещё
(К 150-летию Вячеслава Иванова)

16 (28) февраля - 150 лет Вячеславу Ивановичу Иванову.

Посмотрел "афишу" и "выставки" на сайте областной научной библиотеки - нет такого имени. Странно. Хотя...

Иннокентий Анненский - "Другому":

Ты весь - огонь. И за костром ты чист.
Испепелишь, но не оставишь пятен,
И бог ты там, где я лишь моралист,
Ненужный гость, неловок и невнятен.

Пройдут года... Быть может, месяца...
Иль даже дни, - и мы сойдём с дороги
Ты - в лепестках душистого венца,
Я просто так, задвинутый на дроги.

Года прошли. Cor Ardens обоих живо, а "лепестки" поделены с "дрогами" на равных.

Где розовела полоса,
Там знойный день в асфальте пытан.
Бегут на башню голоса...
А сверху шепот: "Тише - спит Он".

И "башня" уже с десяток лет спит в "лесах", заросших лепестками совсем не "душистого венца". И даже деревьями. Раньше хоть детский садик квартировал.

Читаем стихи. Читаем слова, мысли.

Например, статью А. В. Лаврова о стихотворении "Другой". Я всё же думаю, что Вяч. Иванов увидел это стихотворение перед тем как написать своё - "Ultimum vale". И согласен в этом с О. Ю. Ивановой ("Вяч. Иванов и И. Анненский: две точки зрения на картину Л. Бакста "Terror antiquus""). Ну как не связать со знаменитой строкой "Среди людей, которые не слышат" эти строки:

Тот миру дан; я - сокровен:
Ты ж, обнажитель беспощадный,
В толпе глухих душою хладной
Будь, слышащий, благословен.

С "обнажителем беспощадным" понятно - это к статье Анненского "О современном лиризме". И это понятно было ещё в 1909 году всем заинтересованным. "Хладная душа" - это просто оправдание. Но "толпу глухих" он ещё закрепляет "подслушавшим", "слышащим". Нет сил сомневаться:

Моей мечты бесследно минет день...
Как знать? А вдруг, с душой подвижней моря,
Другой поэт ее полюбит тень
В нетронуто-торжественном уборе...

Полюбит, и узнает, и поймёт,
И, увидав, что тень проснулась, дышит, -
Благословит немой ее полёт
Среди людей, которые не слышат...

Эту последнюю строчку Анненского, как яркую формулу, А. С. Кушнер взял в заголовок своей статьи. Но она не последняя в стихотворении. Анненский как будто скальпель вонзает и в себя, и в будущее последними четырьмя строками. Такого скальпеля мозга не было у Иванова, но это был человек, которому его можно было показать, - он понимал и благословлял.

Пусть только бы в круженьи бытия
Не вышло так, что этот дух влюблённый,
Мой брат и маг не оказался я,
В ничтожестве слегка лишь подновлённый.

Вячеслав Иванович Иванов смог подняться над разногласиями, над своим недовольством статьёй "О современном лиризме", и написать программную, неустаревающую статью "О поэзии Иннокентия Анненского" в некрологический выпуск "Аполлона". В отличие, например, от Сологуба. От Блока. Он, конечно, продолжил в ней отстаивать своё и противопоставлять это "своё" позиции Анненского, несмотря на его предсмертное "о чём нам спорить?"

Но именно он:

Читая статью "Поэтическая концепция "Алькесты" Еврипида"

28 января

Настало такое время, что надо открывать статьи ИФА из составленного им 1-го тома "Театра Еврипида". Почему оно настало - долго объяснять и вряд ли кому интересно. Готовлю первой статью "Поэтическая концепция Алькесты Еврипида". Бьюсь с размером PDF, вчитываясь вот в это:

"Аполлон выходит из дворца фессалийского царя Адмета и рассказывает театру, что он некогда перебил киклопов, изготовивших Зевсу перун, которым тот, в наказание за воскрешение мёртвых, убил его сына Асклепия, и что в виде возмездия он, Аполлон, сослан был в Фессалию, в подёнщики к ферскому царю Адмету..."

То есть бог-дедушка убил собственного внука за его искусство врачевания. А его сын, отец убитого, за это уничтожил помощников отца, и был им сослан в услужение к смертному. Ну и семейка. Ну и религия. Да-а, вот и Лучезарному пришлось походить пастухом и привратником. Что уж смертным-то сетовать...

В цитате обращает внимание слово "перун", использованное Анненским для обозначения Зевсова инструмента громомолниеметания. Но мы знаем значение слова по принадлежности к славянской мифологии. И, конечно, Анненский его использовал совершенно сознательно, как и все не древнегреческие слова в своих еврипидовских переводах, особенно славянизмы. Так что давние упрёки на этот счёт - от неприятия или непонимания того, чего хотел достичь Анненский. Например, критический наскок 25-летнего В. О. Нилендера в рецензии PDF на 1-й том "Театра Еврипида" 1906 г. Стоит напомнить раздражённые слова Иннокентия Фёдоровича себе в защиту: "Я дорожу печатным, да и вообще словом... и много работаю над каждой строкой своих писаний".

А вот это очень близко самому Анненскому:

"В том трактовании мифа, которое не раз кажется у Еврипида столь серьёзным, почти наивным, слышится иногда глубокая раздвоенность, и во всяком случае далеко не каноническое отношение поэта к греческим богам и непосредственной вере толпы".

29 января

Анненский приводит "классическую поговорку" Геродота. Без перевода, потому что читавшие его при жизни как минимум заканчивали гимназию. Тогдашнюю гимназию (см. стихотворение А. Городницкого). Кто может перевести?

Комментарии:

Алиса Грабовская-Бородина:

слишком (очень) недоброжелательный (завистливый)

Составитель:

Спасибо, Алиса Евгеньевна. Смысл такой, да. Вот фраза: "Адмет, как Крез, должен был испытать силу божественной справедливости, которую Геродот выразил в классической поговорке: ..." Но как бы это выразить по-поговорочному, раз она, как пишет ИФА, "классическая", т. е. и хорошо известная? В ней три слова. И я хочу понять ЮМОР Анненского. Если бы он писал только научно, если бы он не был поэтом, то закавычил бы божественную справедливость, потому как речь идёт о ЗАВИСТИ богов. И о ней говорит ИФА до и после этого места. Но он потому и не ставит прямых знаков, что использует следом слоган Геродота для улыбки приобщённых. В его время таких было не очень много, тех, кто закончил гимназию в малограмотной стране. Сейчас их гораздо меньше при всеобщей грамотности и повсеместном образовании как услуге. И я среди них. Но, читая Анненского, хочу приобщиться.

Немного про "зависть богов". Религия греков, после 2 тыс. лет христианства, удивительна и привлекательна. Боги - все - очень человечны, проявляют себя, при всей сказочности ситуаций, обыденно. И этим они были близки и понятны людям. Была фантастика, но не было мистики. Было бы пафосно, но необъяснимо, если бы Зевс проявлял исключительно высшую справедливость в любом случае, без подтверждения, без здравого смысла. Остаётся только СЛЕПО верить. Но он именно завидует, как любой смертный, и это знали древние греки. Поэтому не только верили, но и понимали его ужасные решения и действия, оправдывая действительность. Они были ПОУЧИТЕЛЬНЫ. При всём религиозном отношении к Зевсу греков, "существо, которое посылало своих обезличенных приспешников для страшного наказания благодетеля человечества, не могло не возбуждать в зрителях совсем иных чувств: Промефеева Зевса не могли не чувствовать, а, значит, отчасти не могли и не судить иначе, как если бы он был человеком". Такие были грани свободы в рабовладельческом обществе.

Алиса Грабовская-Бородина:

какой высокий, с трудом достижимый стиль изложения! а греческий словарь всегда под рукой, пожалуйста!

3 февраля

"[юмор], который заставляет нас негодовать на выставленных эгоистов и смеяться над ними, лишь поскольку каждый из нас может смеяться над собой и на себя негодовать" (с. 130)

"Каждый"... Эх, Иннокентий Фёдорович, много ли среди нас таких каждых. И много ли у нас, каждых, ТАКОЙ смелости и ТАКОГО добродушия?

Ещё ИФА пишет: "глубокий юмор" (121), разбирает "юмористический контраст" (122, 123).

"Если не в жизни, то в волшебной сказке Эрот побеждает Ананку. Ананка, слепая судьба, сила вещей пользуется в качестве орудий борьбы: страхом смерти, болезненными страстями людей и пошлыми привычками бытия, - Эрот же действует через свободную, кроткую, заранее прощающую жертву и через отважных и бесстрашных бойцов. Но людям, чтобы, хотя в волшебной сказке, вкусить плодов этой победы, надо очиститься в горниле страдания".

Страдания или, как минимум, сострадания. Но это большое и сложное умение.

Комментарии:

Алиса Грабовская-Бородина:

По-моему, смеяться над собой или быть собой недовольным это нормально, а иначе как?

Составитель:

Конечно, всё так. Только нормы у людей разные. И потом: "смеяться над собой" - это следствие "быть собой недовольным". А бывают другие следствия и сегодня они слишком распространены. Я подразумеваю, что из недовольства собой, хронического, на уровне внутренней несостоятельности (иначе - комплекса неполноценности), вытекают злоба на окружающих, особенно самодостаточных, зависть, враньё и разной степени пакостничество при обладании теми или иными инструментами (манипулирования, воздействия, власти). Вот так - иначе, без юмора. И, к сожалению, на каждом шагу.

Михаил Александрович Выграненко:

Чтение про "кроткую жертву" и при том - свободную вызывает сопоставление с повестью Ф. М. Достоевского "Кроткая" (она про совсем другую кроткую, но всё-таки). Прежде всего, потому, что для Анненского Еврипид и Достоевский - сопоставимые мегатемы.

А ещё в статье есть интересная фраза: "Не просто верный раб, образчик рабской добродетели, а тонко и свободно чувствующий раб..."

Коротко:

Анненский блестяще убеждает нас в эгоизме Адмета. На это ответил Ф. Фр. Зелинский в своей статье "Еврипид в переводе И. Ф. Анненского. Алкеста и Медея", где он не менее блестяще доказывает, что Адмет - не эгоист.

О Геракле: "герой и мученик альтруизма", "великий меланхолик".

Об Еврипиде: "тонкий мистификатор", "великий мистификатор".

О мотиве статуи как замене живого человека, с использованием термина "портретная скульптура" - с. 122 ("Лаодамия", Топоров: 196-197).

О бодрости: "банальная жовиальность", "приговор, рождённый пошлой близорукостью людей".

В статье встречаются две связанные оптические метафоры - "двояко-вогнутое стекло" и "двояко-выпуклое стекло". Вторую Анненский заменяет "двумя раздувшимися от гнева печенями".

Опечатки: с. 118 - Адмет вместо Аполлона; с. 126 - доктор Вей вместо А. В. Вейрелла (Веррол у Анненского).

"Радость, но чьих-то давних грез"

12.01.2016

10 января умер Дэвид Боуи (David Bowie).

Он был артист, сумевший принести радость миллионам поклонников не только мастерским эпатажем своего шоу, но и его новаторством, интеллектуальностью.

Известно его музыкальное и сценическое представление космического пришельца Зигги Стардаста, андрогина, намеревавшегося, как водится, спасти мир людей и вернуть их к исходным идеалам, хотя бы и за пять лет до конца света, но погибшего в оглушении "медных труб", в пучине человеческих страстей и грехов.

Однако, идея андрогина стара и, думаю, Дэвиду Боуи была известна. Она живёт со времён мифа древних греков о существе - прародителе рода людского, гармонично соединявшем в себе мужские и женские начала. Начала духовные, прежде всего, а потому - бесполом.

Я также думаю, что знаменитый британец никогда не слышал имени Иннокентия Анненского и строк:

Под беломраморным обличьем андрогина
Он стал бы радостью, но чьих-то давних грез.
Стихи его горят - на солнце георгина,
Горят, но холодом невыстраданных слез.

Стихи написаны к известному портрету А. Блока, нарисованного К. Сомовым и репродуцированного в 1-м номере журнала "Золотое руно" за 1908 год. Конечно, они не о человеке Александре Блоке, а о его изображении, об "обличьи"; сам Блок не любил этого портрета¹. Да и Анненский, вернувшись к этому "обличью" Блока, растиражированному на открытках, написал в статье "О современном лиризме":

"Напечатанные на карт-посталях черты являют нам изящного Андрогина <...> Маска Андрогина - но под ней в самой поэзии ярко выраженный мужской тип любви, любви, которая умеет и обманно пленить и, когда надо, когда того хочет женщина, осилить, и весело оплодотворить."

"Весело" - это к юмору в понимании Анненского.

А Боуи, уже в другие времена, в другой жизни, старательно создавал себе эту маску "беломраморного обличья", используя природную бледность лица. Уж не знаю, как насчёт его стихов, горят ли они георгинами, английские тексты могу воспринимать только содержательно.

Кстати о георгине. Не только ради рифмы (хотя и для неё тоже) Анненскому потребовался женский род. Отмечено², что именно таким было первоначально название цветка. Это зафиксировал ещё А. Фет в своём стихотворении "Георгины", вложив в название и женскую суть:

Вчера - уж солнце рдело низко -
Средь георгин я шел твоих,
И как живая одалиска
Стояла каждая из них.

Но в начале XX века цветок уже менял "пол". В. Брюсов, например, переводил П. Верлена: 'Так георгин, - король, одетый в багрянец...' Тот же Блок называл эти цветы "гибкими и смеющимися мальчиками". А Анненский продолжал придерживаться женской формы:

Сад туманен. Сад мой донят
Белым холодом низин.
Равнодушно он уронит
Свой венец из георгин.
("Осенняя эмаль")

И ещё один (последний) лирико-георгинный сюжет у Анненского:

Позади лишь вымершая дача...
Желтая и скользкая... С балкона
Холст повис, ненужный там... но спешно,
Оборвав, сломали георгины.
("Баллада")

Здесь род неясен, но, скорее всего, тоже женский. Но какой мощный приём усиления сломанности - устранение рифмы, и только в этой строфе!

Вообще "двуполая музыка Анненского" отмечена наблюдателями его поэзии³. Он и сам в автобиографии признавал, что с детства "надзор за мной тоже был преимущественно женский". Недавно андрогинность в творчестве Анненского была исследована в научной диссертации⁴, где в поэте вскрывается материнское чувство:

Но я люблю стихи - и чувства нет святей:
Так любит только мать, и лишь больных детей:

Останавливает слово "больные". Сопоставляю его с "холодом невыстраданных слез". Нет, не всё гладко с андрогинностью у Анненского. Пострадать-то ему, андрогину, и не дано. А это важнейшая вещь для Анненского в отношении творчества.

Может, потому и Дэвиду Боуи пришлось загубить своего Зигги Стардаста, и вообще отказаться от этого образа. Пережить его. Но вот что интересно: откуда он и его смысл воспринят современным артистом? Как? Ведь Боуи и Анненский - такие далёкие миры.

Приходит на помощь давно высказанное⁵ о ничейности "искусства мысли", об анонимности "семян" изначального нуса-Духа, "некого космического агента, преобразующего первозданный Хаос" (А.Е. Аникин, по Анаксагору), возможно, провибрировавшего звуком "ом" (в индуизме).

Дэвид Боуи впитал "семена", услышал звук этой вибрации и оригинально воспроизвёл. И кого-то это ещё не раз оплодотворит.

Использовано:

¹ Разумовская А.Г. В ботаническом саду русской поэзии: георгин - георгина // Русская речь. ?5, 2010.
² Максимов Д.Е. Поэзия и проза Ал. Блока.
³ Ольга Новикова, Владимир Новиков. Андрогин: Женственность и мужественность против бабства и мужланства // Звезда 2008, 1.
⁴ Кельметр Э.В. Поэтика телесности в лирике Иннокентия Анненского.
⁵ Аникин А.Е. Философия Анаксагора в "зеркале" творчества Иннокентия Анненского.