|
|
|
| Начало \ Именной указатель \ Анненский и Зелинский | |
|
Обновление: 25.03.2024 |
|||||
|
АННЕНСКИЙ и ЗЕЛИНСКИЙ
"...я чувствую сугубую тоску
по нём..."
Фаддей (Тадеуш) Францевич
Зелинский (14 сентября 1859
- 08 мая 1944).
|
|||||
|
Насыщенная сведениями справка о Зелинском: Червяков А. И. Прим. 21 к письму С. Н. Сыромятникова от 7 февраля 1896 г.
Один из самых видных представителей науки о классическом мире. Родился в 1859 г. близ Киева. Образование закончил в Русской филологической семинарии при Лейпцигском университете. Получив здесь в 1880 г. степень доктора философии, Зелинский около двух лет работал в Мюнхене, Вене, Италии и Греции. Получил степень магистра за диссертацию "О синтагмах в древнегреческой комедии" (СПб., 1883), степень доктора - за диссертацию "Gliederung der altattischen Komoedie" (Лейпциг, 1885). Состоит профессором Санкт-Петербургского университета, Историко-филологического института, Высших женских курсов и членом корреспондентом Императорской Академии Наук. Начиная с 1880 г., ежегодно появляются его работы, захватывая все новые области. Свои свежие и глубоко интересные идеи Зелинский излагает не только в общих и специальных журналах, но и в публичных чтениях в Петербурге и вне его, в аудиториях Народного университета и т. д. Основная цель Зелинского и в научной, и в литературной, и в учительской деятельности - выяснить основные черты духовного облика античности и связать их с культурой и психологией современности, отметив и подчеркнув те моменты в современной культуре, в которых наиболее рельефно сказывается ее зависимость от наследия античности. В истории русской культуры Зелинский несомненно сыграл немалую роль как возродитель интереса широких кругов общества к классической древности и как талантливый защитник настоящего классического гуманитарного образования. Велика его роль и в истории классической филологии и науки о Древнем мире вообще. Больше всего работ посвятил Зелинский Софоклу. Превосходный стихотворный перевод всех его драм, с обширными, глубоко содержательными введениями и с попыткой реконструкции потерянных пьес выходит в Москве в издании Сабашниковых ("Софокл, драмы, т. I, перевод с введениями и вступительным очерком", М., 1913). Интересные новые идеи лежат в основе нескольких работ Зелинского по Гомеровскому вопросу: "Закон хронологической несовместимости и композиция Илиады" (сборник "Xaristeria", СПб., 1897); "Die Behandlung gleichzeitiger Ereignisse im antiken Epos" (Phil., Suppl., 1901); "Старые и новые пути в Гомеровском вопросе" (ЖМНП, май, 1900). Ряд статей по истории греческой литературы, всегда важных и новых, написан Зелинским для настоящего Словаря. Кроме Софокла, любимцами Зелинского в области античной литературы являются Цицерон и Овидий. Классической работой, открывшей серию подобных же трудов для других античных писателей, явилась книга Зелинского "Cicero im Wandel der Jahrhunderte" (3-е изд., Лейпциг, 1912), где автор выясняет мировую культурно-историческую роль одного из величайших людей Древнего мира. В связи с глубоким изучением Цицерона с реальной и формальной точки зрения стоят исследования Зелинского в области античной ритмики, главным образом, латинской прозы. И здесь Зелинский положил основание целому ряду аналогичных работ и создал новую область в разработке античной литературы. Часть речей Цицерона переведена Зелинским на русский язык ("М. Туллий Цицерон", т. I, СПб., 1901), с превосходным введением и комментарием; ему же принадлежит школьное издание 5-й речи против Верреса (3-е изд., СПб., 1913), а также прекрасные школьные издания XXI книги Ливия (10-е изд., 1913) и "Эдипа царя" Софокла. "Героиды" Овидия изданы Зелинским в превосходном стихотворном переводе, с глубоко интересным введением ("Овидий. Баллады-послания", М., 1913). Крупные заслуги имеет Зелинский и как исследователь Истории античных религий и греческой мифологии. Особенно выдаются статьи: "Рим и его религия" ("Вестник Европы", 1903); "Раннее христианство и римская философия". ("Вопрос философии и психологии", 1903); "Hermes und die Hermetik" ("Arch. f. Religionsw.", 1905; ср. "Вестник Европы", 1904), статью "Христианство" и "Язычество" в 86-томном "Энциклопедическом Словаре" Брокгауз-Ефрона и ряд статей по греческой религии и мифологии в настоящем издании Словаря <там же статья об И. Ф. Анненском, см ниже>. Некоторые из этих статей и исследований, а также ряд статей по истории идей, истории античной культуры и истории литературы объединены в сборнике "Из жизни идей" (тома I и III). Наибольшее распространение получила блестящая книга Зелинского "Древний мир и мы" ("Из жизни идей", т. II) - синтез его понимания античности и современности и, вместе с тем, попытка обосновать философски и исторически необходимость классического образования для культурной Европы. Книга эта вышла тремя изданиями на русском языке, тремя изданиями на немецком и переведена, кроме того, на французский, английский, итальянский и чешский языки. С ней в связи стоит ряд работ по вопросам классического образования, например, "Классическая школа и демократия" ("Школа и жизнь", 1913); "Наука утилитарная и наука бескорыстная" ("Новая Жизнь", 1911, Х); "Классическое образование в древней Греции" ("Школа и жизнь", 1911, ? 13), и по истории развития духовной культуры и науки вообще. Ряд статей и исследований посвящен истории западноевропейской литературы (введения к переводам некоторых произведений Шиллера, Шекспира и Байрона, выходящих под редакцией Венгерова). Остальные многочисленные работы Зелинского (до 1908 г.) перечислены в "Списке трудов профессора Ф. Ф. Зелинского", издан его учениками (СПб., 1909). Время для окончательной оценки значения З. в науке, литературе и общественной жизни еще не настало; каждый год расширяет и углубляет наше представление о нем. М. Ростовцев. // Электронный Энциклопедический Словарь Брокгауза и Эфрона, в сокр.
Фаддей Францевич Зелинский (1859-1944) был очень крупной фигурой в русской и мировой классической филологии в последние десятилетия прошлого и в первой трети нынешнего века. Получив гимназическое образование в Петербурге, он затем пробыл 4 года в Русской филологической семинарии при Лейпцигском университете, где получил степень доктора философии за работу, посвященную последним годам 2-й Пунической войны (1880 г.). Другую диссертацию - на степень доктора филологических наук - Зелинский защитил 6 лет спустя в Дерптском университете (Тарту), уже будучи профессором классической филологии Петербургского университета. В этой должности он пробыл около 40 лет, подготовив несколько поколений отечественных филологов-классиков. С 1921 г. Зелинский жил в Польше, оставаясь до конца жизни профессором Варшавского университета, членом Польской Академии наук и многих иностранных академий, почетным профессором целого ряда западноевропейских университетов. Научные интересы Зелинского отличались необыкновенной широтой и разносторонностью. В своих работах по древнеаттической комедии он по существу открыл элементы ее симметричного построения и объяснил развитие в пределах одного жанра весьма разнородных фольклорных истоков. Зелинский первым сформулировал обязательный для гомеровского эпоса 'закон хронологической несовместимости' (действия одновременные изображаются как следующие друг за другом); в то же время ему принадлежат ценные исследования в области ритмического характера латинской прозы. Его капитальная монография о месте ораторского наследия Цицерона в истории мировой культуры ('Cicero iin Wandel dcr Jahrhunderlen') выдержала при жизни Зелинского четыре издания (последнее - в 1929 г.). Наряду со специальными исследованиями в области античной культуры Зелинский отдавал много сил и времени ее популяризации, выступая как самый горячий пропагандист ее непреходящего гуманистического значения. В царской России на рубеже XIX-XX вв., когда классическое образование в результате реформ Толстого и Делянова было загнано в узкое русло усвоения грамматических правил и бесконечных исключений, культуртрегерская деятельность Зелинского несомненно имела большое значение. Впрочем, недостаток в живом слове об античности ощущался в это время, как видно, не в одной России: лекции Зелинского, читанные в 1903-1905 гг. учащимся выпускных классов гимназий и реальных училищ и объединенные затем в книгу 'Древний Мир и мы', были тут же переведены на немецкий, французский, английский, итальянский и чешский языки, служа для многих тысяч читателей своеобразным введением в культуру античного мира. Любовь к популяризаторской деятельности была одной из причин дружбы Зелинского с его ровесником - профессором того же Петербургского университета, историком М. И. Ростовцевым, которому Зелинский посвятил свой перевод Софокла. Ярхо В. Н. Ф. Ф. Зелинский - переводчик Софокла // Софокл. Драмы / Изд. подг. М. Л. Гаспаров и В. Н. Ярхо. М., Наука, 1990, с. 509-510.
Ещё по теме: Занятия греческими трагиками не ограничивались у Зелинского чисто исследовательской работой: талант исследователя он сочетал с большим литературным и даже поэтическим дарованием, что дало ему возможность подготовить новый русский перевод столпа классической драмы - Софокла. Перевод трагедий Софокла был издан в обрамлении оригинальных ученых статей и комментариев и может рассматриваться как образец полноценной публикации древнего классика в современной русской версии (см.: Софокл. Драмы, т. I-III, М., 1914-1915). По такому же типу намерен был Зелинский издать и перевод Эврипида. Здесь его задачей было завершить то, что не успел сделать переводчик Эврипида И. Ф. Анненский, тоже филолог-классик (он, кстати, был директором весьма престижной Николаевской гимназии в Царском Селе), но более известный как оригинальный поэт полуимпрессионистского-полудекадентского типа, чья ученая и литературная деятельность, в частности и работа над Эврипидом, была прервана преждевременной смертью (1909 г.). Близкий с Анненским, Зелинский считал своим долгом довести до конца начатое тем большое дело. Сам Анненский успел издать только часть своих переводов (Театр Эврипида, т. I, СПб., 1906), но и предприятие Зелинского осталось неоконченным: вышли только три из шести намеченных томов полного перевода (Театр Эврипида, т. I-III, М., 1916-1921), публикация остальных была остановлена отъездом Зелинского из России. Без имени [Фролов Э. Д.?] Зелинский Фаддей Францевич (1859-1944) // сайт "Санкт-Петербургские антиковеды", http://centant.spbu.ru/spbant/db/zel.html
О долгой и бурной жизни Ф. Ф. Зелинского см. [1].
Аникин А. Е.
Иннокентий Анненский и его отражения.
- I. Предварительные замечания.
С. 22 (сн. 15). "Записки составителя": К открытию в собрании трагедии Еврипида "Вакханки" (1-7)
И.
Анненский
Источник текста:
Перевал. 1907. ? 7. С. 63.
[681]
Основная идея бросает свет на разработку каждого из явлений, которые проф. Зелинский приурочил к "Соперникам христианства". Вот, напр., огромная статья (100 страниц) об астрологии. После целого ряда поучительных и остроумных соображений, которыми сопровождается рассказ о многовековой истории этой науки, автор заключает свою статью такими словами: "Если симпатический аспект со времен Ньютона уступил свое место механическому, то это еще не доказывает, что последнему суждено продержаться до конца жизни человечества, - не доказывает невозможности третьего, синтетического аспекта, о характере которого теперь и думать было бы преждевременно". Очерк "Античная гуманность" (по поводу книги Макса Шнейдевина с тем же заголовком) оканчивается блестящим сопоставлением героизма с его вулканической натурой и нептунического характера гуманности. Автору очень симпатична античная гуманность, главному представителю которой он посвятил особое и очень популярное на Западе сочинение. В связи с этим он дает очень интересную антитезу героя и гуманного человека (на 231 стр.) в лице Катона, противопоставленного Цицерону. Прекрасно написанный этюд об "Елене" опять-таки возводится автором к высокой религиозно-метафизической концепции. "Народность, античность, христианство - эти три главные культурные силы современного человечества вступили в союз между собою: в лице Гете новая Европа окончательно усыновила древнего титана; Гретхен, Елена, Mater gloriosa - последовательно направляют Фауста на его пути через борьбу и страдания к спасению". Самым оригинальным явлением книги проф. Зелинского следует признать, конечно, его "Гермеса Трисмегиста". Русские читатели, по крайней мере в широких кругах, ничего не читали покуда о религии герметизма. В статье нашего почтенного филолога они познакомятся не только с той точкой зрения на эту стойкую форму религиозной мысли, которая господствует теперь на Западе, и где несколько переоценивается значение египетского герметизма, но и с оригинальным взглядом русского эллиниста, который вывел герметизм из Аркадии и выяснил нам его многообразные связи с мифами и религией греков. "Да познает мыслящий человек самого себя, что он бессмертен, и что причина смерти - любовь": эта глубокомысленная концепция религии Разума, некогда сильной соперницы христианства, превосходно иллюстрируется проф. Зелинским данными эллинской миологии; то, что в Египте стало отвлеченностью, у греков жило еще в многообразных и дивно прекрасных воплощениях. Читатель может познакомиться в книге г. Зелинского и с религией античного Рима в ее новом освещении. Книга Георгия Вассовы послужила нашему автору основанием для интереснейшего очерка "Рим и его религия". Характерным признаком религии древних римлян была ее актуальность. Римляне обожествили в своей Церере не высокую, ласковую женщину, которую видели в Деметре эллины, а растущий хлеб. Римские божества были "объективациями мировой Воли". Не мало любопытных страниц посвящено в книге и самому христианству, которое, с одной стороны, сопоставляется с римской религией, с другой противополагается римской философии. Отдельно от прочих этюдов стоит последний: он написан с особой любовью, и в нем автор является одним из немногих поклонников Иммермана. Этюд посвящен символической драме Мерлин", про которую поэт сам говорил, что она "изнемогает под тяжестью своей метафизической брони". Размеры этой заметки не позволяют нам возражать Ф. Фр. Зелинскому по поводу интереснейших положений и сближений, которыми изобилует его книга: ее автор не боится ни парадоксов, ни резких характеристик (назвал же он 17-й век убогим!), и книга как бы рассчитана даже на полемизм возбужденной мысли читателя. Во всяком случае появление "Соперников христианства" в России в наши дни следует признать очень знаменательным; мы задыхаемся в чаду противоречий. Нам нужен синтез, а не сделка.
И. Анненский Источник текста: Гермес. 1908. Т. III. ? 19(25). 1 дек. С. 493-494. [705] Книга, посвященная античности, в промежуток менее 4 лет, выходит в Петербурге вторым изданием... Это обстоятельство, в связи с нашим безвременьем и прихотливостью вкусов нового русского читателя, не могла бы нас не удивить, если бы... на обложке книги не стояло имя проф. Зелинского. С этим именем соединяется у читателей представление не только об огромной и разносторонней эрудиции и большом литературном таланте, но и об исключительной отзывчивости, о редком чувстве современности, которое, в соединении с античными темами, придает книге особое обаяние. Ценная ли археологическая находка, "воскресший" ли поэт, или оригинальная попытка оживить античную драму на сцене, предисловие ли к новому переводу одной из Шекспировских пьес, или поездка в Гейдельберг; дерзкая ли попытка отвоевать Ницше от античности, или нелепый слух о близком светопреставлении, - все - вплоть до мимолетного впечатления от елочных огней - будит в восприимчивом и богато одаренном авторе античные образы, все дает ему тему для содержательных и красиво написанных этюдов, лекций, заметок, речей, которые объединяются в настоящей книге любовью к античности, не только глубоко постигаемой автором, но и жизненно ему близкой. Сравнительно с первым изданием книга пополнилась теперь тремя интересными статьями: "Античная Ленора"; разбор двух драм Еврипида в связи с их освещением в книге "Театр Еврипида", и "мотив разлуки", где проф. Зелинский сопоставляет Дидону Овидия, Клеопатру Шекспира и Русалку Пушкина. Интерес этого последнего этюда отнюдь не исчерпывается моментом эстетическим. Ф. Фр. Зелинский не дает увлечь себя художественным аналогиям: он ищет установить между занимающими его явлениями и чисто фактическую, историко-литературную связь. И если нельзя, конечно, признать вполне доказанным, что "мотив разлуки" был дан Шекспиру непосредственно Овидием, то после сопоставления текстов, сделанного автором статьи, и в связи с его мастерским переводом соответствующей эпистолы Овидия, это делается весьма вероятным. Относительно первой сцены Русалки автор меня, впрочем, не убедил, да и коснулся он мотива русской драмы только вскользь. Во всяком случае ситуация у Пушкина совсем новая, - царственность переместилась в конец драмы, в подводный днепровский чертог; робкая же Наташа первой сцены слишком мало напоминает Клеопатру. Да и не она ведь у Пушкина стоит и в центре драмы. Мотив Лаодамии, которому Ф. Фр. Зелинский посвятил блестящую статью "Античная Ленора", как-то особенно интересовал славянских писателей за эти последние годы. Ранее "Античной Леноры" вышла в свет написанная в Эсхиловских тонах драма покойного Ст. Выспянского на мотив мифа Лаодамии; другая, уже русская трагедия, в связи с попыткой угадать концепцию Еврипида, была написана мною, и, кажется, ранее "Античной Леноры", хотя и напечатана позже ее (в сборнике "Северная речь"). Наконец, после "Античной Леноры" и под ее несомненным влиянием появилась драма Ф. Сологуба "Дар мудрых пчел". Обращаю внимание читателей в новой книге Ф. Фр. Зелинского еще на генеалогическую таблицу комедии: она очень любопытна, хотя комический жанр, может быть, было бы целесообразнее рассматривать в связи с трагическим; этого требует, по крайней мере, родословие Менандра. В собрании открыт фрагмент статьи "Вакхилид" из 1-го тома книги Зелинского "Из жизни идей" с прозаическими переводами стихотворений, переведённых Анненским, см. страницу.
Фрагменты воспоминаний бывших бестужевок Источник: Наша дань Бестужевским курсам: воспоминания бывших бестужевок за рубежом. Париж, Объединение бывших бестужевок за рубежом, 1971. Цифровая копия: http://www.library.spbu.ru/dcol О. М. де Клапье. Бестужевские курсы сыграли большую роль в моей жизни. 18 <...> мои первые шаги на Бестужевских курсах, лишь пролог к тому, что наложило печать на моё дальнейшее формирование как художника, и нашла я этот источник в одной из аудиторий Бестужевских курсов. В той программе лекций, что я взяла в первый мой день посещения курсов, было помечено: "Иллиада Гомера, с комментариями (курс необязательный), читает профессор Фаддей Францевич Зелинский". Имя Зелинского, как переводчика античной литературы, было мне знакомо, а Иллиада? Боже мой! Гомер - якорь спасения моего столь трудного детства, когда единственная дочь была замучена слишком тщательным воспитанием обожавшей её матери и преследованием злых гениев - докторов. Сколько утешительных часов я провела за чтением Одиссеи и Иллиады, в детском, сокращённом издании. Позже, в Дрездене, я перечла по-немецки в прекрасном переводе Шлегеля, уже полностью, и сейчас являлась возможность опять подойти ближе к Иллиаде с самим Зелинским! 19 Он начинал свой курс по какой-то причине только в конце октября - значит, я ничего ещё не пропустила. Здесь я должна сделать "лирическое отступление", без которого не будет понятно колдовское очарование Иллиады. Литературная атмосфера Петербурга была насыщена в то время Дионисианством. Выходил журнал "Аполлон", и книжки этого журнала лежали в петербургских гостиных, пестрели в руках у бестужевок. Кто не знает стихов Волошина или Сергея Маковского? Кто не читал их наизусть: "Дионис! Дионис!" Кто не читал романа "Гнев Диониса" Е. Нагродской? Это не был Дионис знойного Средиземного моря, нет. Прохладный воздух Северной Пальмиры покрыл его искристой изморозью, и в ледяных зеркальных царскосельских прудах можно было угадать его далёкое и смутное очертание. Не знаю, точен ли рассказ, правдив ли, ходивший по Петербургу, что несколько лет тому назад в "башне", когда обычные посетители, как "мэтры", так и почтительные ученики, уже разошлись, оставалась группа из троих: сам хозяин - Вячеслав Иванов, Иннокентий Анненский и Фаддей Францевич Зелинский. Перед ледяной, голубоватой панорамой Невы выпита бутылка шампанского, была выпита и вторая, и решено было всеми тремя написать перевод с подлинников Эсхила, Софокла и Эврипида. Быстро написали билетики, свернули в трубочку и вытянули их наудачу, "на узелки". Вячеславу Иванову достался Эсхил, Эврипид - Анненскому и Софокл Зелинскому. Через несколько лет новая встреча в "башне", и три замечательных перевода налицо! Я готова верить в совместное решение и план работы, но не верю в "узелки" - слишком подходит к индивидуальности каждого из наших трёх могикан: Эврипид Анненскому, Эсхил стихийному Вячеславу Иванову и Софокл Фаддею Францевичу Зелинскому!* * Ср. с воспоминаниями М. В. Сабашникова и их оценкой: Гитин В. Е. 'Театр Еврипида' Иннокентия Федоровича Анненского. История публикаций. // Иннокентий Анненский. Театр Еврипида / Иннокентий Анненский: сост., подг. текста, коммент. В. Гитина, вступ. ст. М.Л. Гаспарова. СПб.: Гиперион, 2007. С. 360. PDF 1,5 MB И вот он живой, не отвлечённое имя на заглавном листе книги, а живой, реальный, читает Иллиаду с комментариями! <...> Курс лекций профессора Зелинского происходил утром в большой аудитории. Все три первых ряда были заняты его семинарками. Их было много, не меньше тридцати, и они сильно отлича- 20 лись от других бестужевок. Ни пышных причёсок, ни ярких шёлковых блузок, ни громких самоуверенных голосов. Семинарки профессора напоминали молчаливый античный хор. Гладкие причёски с узлом волос на затылке, по-гречески, простые белые летние блузки, иногда камея или гемма. Тетради лежат на пультах, почтительная тишина... Но вот он вошёл. Он не молод, как профессор Ростовцев, не красавец с гравюры 17-го века, как Сперанский, не "маститый", как Кареев. В чёрном мешковатом сюртуке, широкоплечий. Но голова, взгляд! Это Зевс, сошедший на землю в одном из своих воплощений. Этот взгляд очей очень странного неопределённого цвета. Лоб бога - Юпитера, нижняя часть лица с выгнутой линией губ - лесного бога Пана или Диониса. Другого слова как fascination (обаяние) нет. Я не знала, что так звучен, так красив, так музыкален древнегреческий язык! Профессор читает строфу из подлинника и сейчас же свой стихотворный перевод по-русски. Иногда напоминает своим семинаркам то или другое, уже сказанное во время практических занятий. И они знают! Эти тоненькие девушки, они отвечают иногда подробно, профессор хвалит, шутит "по латыни", по аудитории пробегают улыбки... О, никогда, никогда не смогу я быть столь умной, образованной, как эти девушки! Но лекция идёт дальше, Эллада всаёт передо мной. Внутренним оком художника я уловила её и удержала на всю жизнь. Навсегда моя любимая сфера творчества стала -- античность. Но профессор говорит уже о Вагнере, о Зигфриде... Тут я чувствую почву под ногами, я знаю Кольцо Нибелунгов наизусть, я его видела, слушала, даже в Бейруте; создание племени титанов было мечтой и Зевса, и Вотана. Спасени богов сверхчеловеком. Дома вечером рассказываю Тане*. Мы с ней часто ужинаем только вдвоём, наших хозяев никогда нет дома. * Дочь киевского проф. Навашина, с которой автор вместе квартировала первое время в Петербурге. - А знаете ли вы, - говорит Таня, - что отец дал мне письмо к профессору Зелинскому, он его знал в молодости. Я не была уверена, стоит ли ехать в Царское, он там живёт. Но раз вы говорите, что он такой замечательный, поеду познакомиться. Так началось. И как замечательно продолжалось: профессор объявил цикл публичных лекций о Софокле в зале фон Дервиза. И, конечно, мы с Таней взяли билеты заранее на всю серию лекций и слушале трагедию об "Аянте биченосце", и не знаю, кем бы мы хотели быть - Деянирой или Иоллой? И здесь, в кулуарах нарядного петербургского особняка состоялось знакомство. - На будущий год пожалуйте ко мне в семинарий, - сказал он мне с улыбкой Диониса. - А за это время подучите древние языки, латынь и греческий. Немедленно находим с Таней учителя латинского языка и по 21 вечерам больше нет чтения стихов из "Аполлона". <...> Всё же мы продолжали писать стихи на античные темы. "Дионис, Дионис! Если верить тем шопотам бреда, я когда-то звалась Ариадной, были клятвы любви, чья-то нить и весна"... <...> Приближается Пасха. Профессор Зелинский пригласил нас обеих на первый день Пасхи к себе в Царское. У него три дочери, младшая наших лет*. Мы очень взволнованы этим приглашением, стремимся придать себе "античный" облик. * Вероника (1893-1942). <...> И до сих пор пишу Прометея, Аполлона с музами, Аянта, 22 Ариадну, вдохновлённая не средиземной, а петербургской Элладой. Незабвенной, как и Бестужевские курсы. Ольга де Клапье. Испания. А. М. Кононова, урожденная Милославская. О моих далёких счастливых студенческих годах. 50 Кроме обязательных главных предметов, мы должны были сдавать и вспомогательные (рекомендованные) дисциплины. <...> Нельзя также забыть известного учёного-эллиниста Ф. Ф. Зелинского, профессора греческого языка и литературы. Блестящий лектор так увлекался во время своих лекций, что часто, приводя греческий текст наизусть из Гомера, был растроган до слёз красотою древнего языка. Иногда слушательницы говорили подругам: "Пойдём послушать Зелинского и посмотреть, как он плачет от восторга!" Он обладал исключительно большой эрудицией, цитировал в подлиннике "Иллиаду", сейчас же переводя и комментируя, чем приводил своих слушательниц в настоящий восторг. У меня остался в памяти его образ до сих пор: высокий, красивый старик, с пышно вьющейся седеющей шевелюрой, с очень одухотворённым лицом. Взор его, так же как и речь, поражали своей вдохновенностью. К. А. Шпилиотова. Тени прошлого. 141 Профессор Зелинский организовал две экскурсии по Греции, на моей памяти. Энтузиазм участниц был так велик, что по возвращении нашёл своё выражение даже во внешности участниц: причёски "a la grecque", сандалии и даже некоторое подобие туник, напоминавших большие русские сарафаны.
М. В.
Сабашников фрагмент Источник: Сабашников М. В. Воспоминания / Вступ. ст. Е. И. Осетрова; примеч. и краткий коммент. указ. имен В. Г. Уткова. 2-е изд., доп. М.: Книга, 1988. 326 К работе для "Памятников мировой литературы" надо было привлечь петербургских филологов, в первую очередь такую мировую знаменитость, как Ф. Ф. Зелинский, затем Малеина, Жебелева* и др. Для этого я ездил в Петербург. Наши предложения встречены были там с величайшим сочувствием, но и с некоторым недоумением. Питерцы боялись неудачи, даже провала. Рекомендовали величайшую осторожность. Советовали выпускать небольшими, дешевыми книжками. Ссылались на провал выпущенного издательством "Просвещение" тома Еврипида**.
* Александр Иустинович
Малеин (1869-1938); Сергей Александрович Жебелев (1867-1941). "Классицизм* никогда не пользовался у нас сочувствием публики, теперь же борьба с ним особенно обострилась. Кто же станет покупать классических писателей! Мы опоздали на несколько лет", - рассуждали питерцы. Я возражал: "Правда, мы идем как будто против течения Но это только кажется. В России, кроме специалистов-филологов, никто классиков в оригинале не читал и не читает. Переводов нет в продаже. Классиков просто не знают. То, что перестанут муштровать гимназистов грамматическими упражнениями по древним языкам, послужит только на пользу нашему делу! Не будет к классикам предвзятого отношения". Все это приходилось говорить с большой осторожностью, чтобы не задеть чьего-либо * Речь идет об античной классике. - Ред. 328 самолюбия. Никаких общих совещаний не было, с каждым я говорил отдельно. В разговоре с Зелинским сразу наметились и переводчики, и редакторы, и даже готовые к изданию переводы: Эсхила поручить Вячеславу Иванову, Софокла - Зелинскому*, Еврипида - готовый перевод приобрести у наследников Иннокентия Анненского, Фукидида - поручить Жебелеву**, Тацита - В. Я. Брюсову, "Энеиду" - ему же, Светония - Малеину, Овидия "Баллады - послания" - приобрести готовый перевод у Зелинского***.
* Издано:
Софокл. Драмы. Перевод со введениями
и вступительным очерком Ф. Зелинского, тт. 1-3. М.: Издание М. и
С. Сабашниковых, 1914-1915. Последняя вещь уже издавалась "Пантеоном", но мы решили не останавливаться перед этим. Одним словом, обращение в Петербург дало отличные результаты. По совету М. О. Гершензона, я в первую очередь обратился к Ф. Ф. Зелинскому, и хорошо сделал. Ф. Ф. Зелинский отнесся к нашим начинаниям в высшей степени сочувственно. Мы с ним оживленно проговорили весь вечер. Как мне рассказал Ф. Ф. Зелинский, три друга, филологи-поэты - он сам, Вячеслав Иванов и Иннокентий Анненский, дали когда-то друг другу слово перевести трех греческих трагиков: Эсхила - В. И. Иванов, Софокла - Ф. Ф. Зелинский, а Еврипида - Иннокентий Анненский, и некоторая работа в этом направлении уже сделана. Нам теперь оставалось договориться с переводчиками и включить эти переводы в наше собрание "Памятников". Софокл устраивался, таким образом, очень просто - за него брался Зелинский. Кроме того, Ф. Ф. Зелинский просил оставить за ним Аристофана, которого он надеялся дать в сотрудничестве с одним своим учеником*. * Ниже в воспоминаниях (с. 334-335) М. В. Сабашников предположил, что это А. И. Пиотровский (сын Ф. Ф. Зелинского) переводы которого двух комедий Аристофана были выпущены издательством. 330 Вячеслава Иванова я знал как кунктатора, нерешительного и мнительного человека и опасался предоставить ему такую большую работу, как перевод всего Эсхила: возьмется, свяжет нас и не сделает, говорил я. Я бы предпочел отвести ему что-нибудь менее громоздкое. Но Ф. Ф. Зелинский уговорил меня остановиться на Вячеславе Иванове как на единственном в своем роде кандидате, обещая, со своей стороны, всячески побуждать его не затягивать работу. После этих моих поездок в Петербург Зелинский стал у нас самым деятельным сотрудником по изданию "Памятников мировой литературы". Я часто ездил к нему, чтобы посоветоваться; сохранилось немало его ко мне писем. Большие затруднения предвиделись в приобретении готовых уже переводов Еврипида. Сам переводчик И. Анненский незадолго до этого умер. Предстояло сговориться с его наследником, с которым у самого Зелинского произошла какая-то размолвка. Между тем другого, равного по силе переводчика Ф. Ф. Зелинский назвать не мог. Ведь покойный Анненский был одаренный поэт и притом филолог, многие годы работавший над Еврипидом. Некоторые вольности, допущенные в переводе, могут быть либо устранены редакцией, либо особо оговорены. Остановились на том, что я вступлю в переговоры с наследником и постараюсь получить переводы (хотя бы в копиях) для прочтения в редакции, затем передам их Ф. Ф. Зелинскому для окончательного заключения и уже после обсуждения дела вновь с Ф. Ф. постара- 332 юсь договориться с наследником. Однако выполнить эту программу оказалось не так-то просто. Не сразу решился наследник предоставить мне копии переводов для прочтения, и не скоро пришлось вновь посетить Зелинского, чтобы принять окончательное решение. Когда я в назначенное время пришел к Ф. Ф. Зелинскому, мне передали его просьбу перейти в соседнюю квартиру, где Ф. Ф. проводит весь день по случаю семейного детского праздника. Там меня радушно приняли, угостили чашкой шоколада. Но разговаривать о деле в переполненной гостями маленькой квартире оказалось затруднительно. Ф. Ф. Зелинский предложил, благо погода хорошая, выйти на бульвар перед домом и там на скамейке и переговорить. Так и сделали. С исключительной щепетильностью отнесся Ф. Ф. Зелинский к решающему заключению о работе покойного своего друга. Представив все pro и contra, Ф. Ф. Зелинский высказывался за использование в "Памятниках" уже готовых переводов И. Анненского. Отбрасывая всякие соображения об интересах переводчика или издательства, Ф. Ф. Зелинский решил так, имея целью наилучшее удовлетворение читателя. Оставалась самая трудная задача - мне договориться с наследником. В конце концов договорились. И мы со временем выпустили два тома Еврипида. Но этим история злополучных переводов И. Анненского не кончилась. В 1930 году наше издательство лишилось своего помещения. Мы, однако, оставили в проходной, темной комнате шкаф с архивом и рукописями на 334 хранение нашего артельщика, сохранившего свою комнату за собой. В декабре мне пришлось ненадолго уехать. Когда же вернувшись домой, я поспешил проверить шкаф с архивом, то нашел шкаф вскрытым. Содержимое никого не могло соблазнить, тем не менее некоторые пакеты пропали. Пропал и подготовленный к печати перевод Еврипида (том 3). Это, казалось, небольшая беда, так как рукописи были перепечатаны, и один экземпляр находился на квартире Ф. Ф. Зелинского, уехавшего к тому времени за границу, а другой - на квартире К. В. Аркадакского. Надо же было случиться, чтобы и там эти тексты затерялись!* * А. Л. Панина. Издательская деятельность М. и С. Сабашниковых (1891-1934 гг.) // Издания М. и С. Сабашниковых (1891-1934 гг.). Каталог выставки. М.: 1975. С. 8: "В портфеле издательства сохранились рукописи переводов трагедий Еврипида, предназначенных для 4, 5, 6 томов "Театра Еврипида" <...>" Значит, "портфель" с подготовленными томами по-прежнему пребывает в ОР РНБ? На выставке были показаны "Умоляющие" ("Просительницы") из 4-го тома, см. там же с. 41: "3. Еврипид. "Умоляющие". Трагедия. Перевод Иннокентия Федоровича Анненского с древнегреч. яз. (1894-1908). Рукою И. Ф. Анненского, с подписью. 81 лл. Наборн. экз. для невышедшего в печати издания: Еврипид. Театр Еврипида. Т. 4 (Памятники мировой литературы. Античные писатели). Ф. 261. 10. 16". В списке литературы каталога выставки указана и более ранняя публикация: Панина А. Л. Архив издательства М. и С. Сабашниковых. Прилож. Каталог издательства М. и С. Сабашниковых и кооперативного издательства "Север" (1891-1934 гг.) - "Записки отдела рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина. 1972, вып. 33, с. 81-139.
ИСТОЧНИКИ 1. Лукьянченко О. Вертикаль жизни Фаддея Зелинского. // "Ростовская электронная газета", ? 22(52), 23 ноября 2000 г. (с ведома гл. редактора А. И. Акопова). Первая публикация: Литературная газета - Юг России 2000. ?? 43, 44, 45-46. Обновлённая версия статьи (к сожалению, без фотографий) - "Вертикаль жизни Фаддея Зелинского. Продолжение исследования", http://www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/wa/Main?level1=main&level2=articles&textid=3930. Однако фотографии сохранены в библиотеке М. Мошкова: http://az.lib.ru/img/z/zelinskij_f_f/text_0140/index.shtml 2. Мальков М. П. Ярослав Ивашкевич и Тадеуш Зелиньский. Источник
|
|||||
| Начало \ Именной указатель \ Анненский и Зелинский |
При использовании материалов собрания просьба соблюдать
приличия
© М. А. Выграненко, 2005-2024
Mail: vygranenko@mail.ru;
naumpri@gmail.com
Зелинский присутствовал
на постановках спектакля "Рес" в 8-й
гимназии СПб в начале 1896 г., во время
директорства Анненского.
