Открытие: 15.01.2024
Обновление:
|
|
|
| Начало \ "Анненская хроника": 2020, К открытию в собрании трагедии Еврипида "Вакханки" | |
|
Открытие: 15.01.2024 |
Обновление: |
"Анненская
хроника"
архив "Анненской хроники"К открытию в собрании трагедии Еврипида "Вакханки" (1-7)
21 января - 4 февраля 2020 "А всей-то и победы - только слёзы..." В этой древней истории мне отвратительно всё, потому что это иллюстрация крайностей и беспределов. Они губительны для тех, кто в них впадает. И для окружающих. Впрочем, для них, может быть, и поучительны. Здесь и кичливый бог, насаждающий поклонение себе с жестоким наказанием ослушников, несущий принуждение к вере всеми средствами, под лицемерным прикрытием дарения мирных и радостных утех. И наказательный раж власть имущего типа "всех в тюрьму". И неумеренность в следовании культу, прикрывающая людские пороки. и запредельная жестокость обезумевшей толпы. И сама потеря рассудка, как вынужденная, так и добровольная. В общем - тот ещё ужас, неизбежно становящийся трагедией. Но величие Еврипида, который, может быть, так и задумал показать всё это, не задвинешь в дальний склад культуры. Как и замечательную попытку Анненского представить это величие русскому восприятию. Я открываю в собрании трагедию "Вакханки" с соответствующей страницей. Как известно, трагедия выпущена Анненским отдельной книгой. Её цифровую копию я нашёл в РГБ в свободном доступе с "весом" 130 MB, что побудило меня: 1) разрезать копию на части по статьям; 2) оптимизировать их "вес"; 3) убрать пустые страницы. В результате размеры частей вместе "весят" в 10 раз меньше без видимой потери качества pdf. Надеюсь, библиотека простит мне эти вольности, если узнает о них. В любом случае я благодарен ей за копию книги и не забыл сослаться на исходник. Можно было бы почистить читательские пометки, но я подумал, что так тексты выглядят живее. Эту книгу я считаю выдающимся изданием, примечательным во всех отношениях. = = = = = Итак, о книге "Вакханки. Трагедия Эврипида" 1894 г. Она - большая редкость сегодня, как пишет книжник lukas van leyden в своём "живом журнале", см. стр. в собрании. Действительно, её не найти на Интернет-аукционах и букинистических сайтах. Поэтому я взял изображения обложки и титульного листа у этого почтенного человека (с его согласия). Он же считает, что "книга 'Вакханки' издана исключительно хорошо - в первую очередь, конечно, благодаря тому, что напечатана она в прекрасной академической типографии". Я бы добавил - и очень скромно, даже аскетично. Нет не только иллюстраций, но совершенно отсутствует оформление. Только заглавие выделено красным цветом, что, кстати, напоминает "Тихие песни", выпущенные Анненским 10 лет спустя. Это можно объяснить тем, что книжка издана на собственные средства автора, как указал В.Е. Гитин ("'Театр Еврипида' Иннокентия Федоровича Анненского. История публикаций" PDF). Скорее всего, так и было, но хочется найти подтверждение этому. Впрочем, как и сообщению там же, что работу над переводом трагедии Анненский начал "где-то в 1892 году". Это была первая отдельная книга Анненского и первый его перевод из Еврипида. Думаю, что он достаточно её ценил и дарил на протяжении десятилетия (последняя известная дарственная надпись относится к 1905 году, экземпляр lukas van leyden'а). И нам есть за что её ценить. Это редкостный образец подачи своего переводческого труда, с сопровождением исходного текста для знатоков, с сопроводительными "экскурсами", двумя ДО, и одним ПОСЛЕ (что тоже было продумано), плюс предисловие. Примечательно и посвящение, носящее характер частного послания - от "любящего мужа" жене, названной домашним именем. Предисловие отмечено Анненским 10 сентября. Первый отзыв появился в декабрьском выпуске журнала "Северный вестник". Значит, в этом временном промежутке книга и увидела свет. Это надо представлять в связи вот с чем. Тем же годом отмечен выход прозаического перевода "Вакханок", выполненного Ф.Ф. Зелинским, в VII-м томе журнала "Филологическое обозрение". Это второй том журнала, выпущенный в 1894 году. То есть перевод Зелинского появился в печати также во второй половине года, но, думается, несколько раньше выхода "Вакханок" в переводе Анненского. И конечно, Анненский узнал об этом тогда же, поскольку уже 2 года как сам публиковался в "Филологическом обозрении", органе Общества классической филологии и педагогики, в которое вступил ещё в Киеве. Членом общества был и Ф.Ф. Зелинский, но неизвестно, познакомились ли они в том же году очно, бывая на заседаниях Общества. Думаю, что в следующем это произошло, и они могли в непосредственном общении обсудить свои переводы. Мы об этом не знаем, свидетельств нет. Но сопоставление этих переводов всё-таки произошло. Об этом - в следующей записи о "Вакханках". = = = = = Остановлюсь на декабрьском выпуске "Северного вестника" за 1894 год, где появился первый отклик на перевод "Вакханок" Анненского. Я нашёл цифровую копию в Интернете и вырезал нужную страницу для собрания. Отклик не подписан; А.И. Червяков предположил, что автор - владелица журнала Л. Я. Гуревич. Вот что я в нём для себя отмечаю. Перевод "читается без всякого напряжения". Именно таким было моё первое впечатление при прочтении "Вакханок" в представлении Анненского. Автор очерка отметил "педантическую аккуратность, которая позволила ему <т.е. переводчику>, без всяких опасений, напечатать рядом оба текста - греческий и русский". Я добавлю: это действительно была смелость, открытость для критики, которую Анненский наверняка предполагал для своего труда. Как мы знаем, она не заставила себя ждать. Также отмечено, что книга издана "с удивительным изяществом" - характеристика, возродившаяся в мнении современного книжника, о котором я говорил раньше. А вот это место - "перевод г. Анненского должен быть признан одним из лучших и потому заслуживающим наиболее широкого распространения" - подтверждённое, кстати, и другими повременными рецензентами, сегодня приходится вскрывать из-под многолетней толщи вердикта о его "слабости", установленного Ф.Ф. Зелинским. Но об это потом. Автор очерка обратил внимание в подзаголовке книги на слово "психическом" (которое, конечно, останавливает взгляд и сейчас) и предположил, что следует понимать - "психологическом". Думаю, что так оно и есть; это досадная ошибка, подтверждаемая Анненским в "Предисловии": "Третий экскурс, назначенный для прочтения после самой трагедии, представляет опыт психологического комментария". Но теперь уже "не вырубишь топором", да и никто из комментаторов Анненскому на это не пенял. Примечательны суждения автора очерка о сопроводительных статьях: "Г. Анненский умеет обсуживать вопросы искусства и в оценке эстетических явлений иногда поднимается над обычными, ординарными суждениями профессиональных комментаторов". Это написано задолго до выхода "Книг отражений" и особенного внимания позднего Анненского к "эстетическому критерию". Вообще эстетика Анненского ещё ждёт своего комплексного научного наблюдения, несмотря на ряд опубликованных трудов в этом направлении. Особенный смысл, спустя многие десятилетия, проявляется и в завершающей фразе очерка: "Жаль, что автор очень редко выступает в печати: он мог бы трудиться на поприще литературы с солидным успехом". Задержусь ещё на этом номере журнала "Северный вестник". Я обратил внимание на стихотворение Д.С. Мережковского "Песня вакханок", с. 42. Оно подписано тем же годом, а современные издания уточняют дату - 3 июля. Дмитрий Сергеевич сочинил эти стихи до появления новых переводов Зелинского и Анненского (или перевод Зелинского всё-таки прочёл? тут хорошо бы уточнить время выхода 7-го тома "Филологического обозрения"). Но он, конечно, был знаком с мифологией, поскольку сам переводил древних, в том числе еврипидовского "Ипполита". И читая это стихотворение после прочтения анненского перевода "Вакханок", я неизбежно вспомнил суровую критику ИФА в его рецензии на перевод "Ипполита" Мережковским годичной давности в том же "Филологическом обозрении". Но вот это стихотворение, как оно опубликовано в журнале (я только убрал посвящение):
В этой "песне" не чувствуется трагедийности, "радость" и "смех" без малейшего надрыва, без надвигающегося ужаса. Так и задумано Мережковским? Или - "от непонимания текста и небрежного к нему отношения" (рец. Анненского, с. 185)? Мне кажется, прочитав и вникнув в трагедию Еврипида, трудно уже написать такие благостные строки. "Да будет каждый день украшен" - борьбой с чем и кем? с мужчинами, с невинными животными, с их разрыванием на части? Хотя вот: смех Диониса "страшен", "мы - беспощадные" и "землю победим", "все законы нарушай", "с безумьем Вакховым в сердцах". А может, это стихотворение Мережковского является вольным переложением 3-го стасима в "Вакханках", у Анненского - "Третьего музыкального антракта"? Кстати, не только Анненский "грешил" многоточием. Они в современной публикации этого стихотворения заменены точками, как и большинство восклицательных знаков. Невинное своеволие редакторов. И необъяснимое. Ну да ладно. Это к теме "Анненский и Мережковский", которая давно перезрела для открытия в собрании, но пока - никак, к моему стыду. Важнее другой вопрос: поставил ли Анненский перед собой уже ко времени опубликования перевода "Вакханок" задачу создать всего стихотворного "русского Еврипида"? В.Е. Гитин в своей основополагающей статье написал: "Замысел Анненского перевести Еврипида восходит еще к периоду преподавания и неудачного директорствования в киевской гимназии Павла Галагана (1891-1893), а может быть, и к первому, петербургскому, еще до киевского" ("'Театр Еврипида' Иннокентия Федоровича Анненского. История публикаций" PDF, с. 362). Он опирался на воспоминания В. Кривича, но тут же существенно скорректировал: "Речь идет, скорее всего, даже не о замысле, а о начале работы над переводами" (с. 363). Вторая фраза мне представляется намного ближе к истине. Я сильно сомневаюсь, что глобальная задача осозналась Анненским ко времени публикации "Вакханок". Достаточно обратиться к тому, что он сказал в той же рецензии на перевод Мережковского, за год до того (попутно замечу, что в том же томе "Филологического обозрения" есть статья Ф.Ф. Зелинского, т.е. заочно два "друга" уже были знакомы): "...сам по себе он <перевод "Ипполита" Еврипида> - явление не особенно интересное и важное, тем более, что мы имеем уже хороший русский перевод той же пьесы Еврипида" (с. 183). Чей перевод имел в виду Анненский - неясно, но это сейчас не важно. Так не написал бы человек, тоже собирающийся переводить "Ипполита" и, тем более, всего Еврипида. Далее Анненский указал на большой риск и трудность перевода Еврипида стихами. Ещё далее - даже о "некоторой ненормальности вообще стихотворных и вольных, так называемых литературных, переводов с древних языков". И в конце рецензии - отстранённая констатация: "Так как поэты - это редкая улыбка природы, а переводы очередное дело культуры, то мне кажется, что полезнее переводы аналитические, непременно прозаические и, по возможности, точно передающие maximum оттенков мысли, чувства и языка поэта". Это убеждение сохранялось и в процессе перевода "Вакханок", о чём сказано Анненским в "Предисловии": "При переводе я более всего заботился о точности; разумею не только грубую точность - словесную и стилистическую, но и точную передачу художественного впечатления. Для этого понадобились стихи, и я заменил мой первоначальный прозаический перевод новым, который здесь печатается". Вот так. Значит, Зелинский и Анненский переводили "Вакханок" прозой практически одновременно. Но Анненский отважился пойти дальше. = = = = = Значит, думаю так, что ко времени выхода "Вакханок" задача сделать стихотворный перевод всего Еврипида у Анненского не созрела. А когда тогда? Или: тогда когда? Это доподлинно неизвестно. Может быть, после успешной и значимой гимназической постановки "Реса" в начале 1896 года. Или даже уже в Царском Селе. Задача зафиксирована Анненским только в письме А.В. Бородиной от 29 нояб. 1899 г. Но вернусь к "Вакханкам". Еврипид ещё напечатан через "Э". И писался так ещё не менее года (письмо С.Н. Сыромятникову от 7 февр. 1895 г.). Только в конце 1896 года в письме В.К. Ернштедту Анненский написал через "Е". Это, конечно, ничего не значит, просто попало в глаза. А вот написание во всём тексте трагедии имени "Пентей", а не "Пенфей" - это вопрос. Ведь при этом злополучная гора написана Киферон. Анненский придавал значение буквам в именах древних греков (см., например, письмо В. К. Ернштедту от 30 сент. 1901). Кстати, в переводе Зелинского в "Филологическом обозрении" (VII том) и в его статье (VI том) Еврипид через Е и ПЕНФЕЙ. Что же было после выхода в печати "Вакханок"? 5 января 1895 г. Анненский подал Прошение с представлением своей книги на конкурс для соискания Пушкинской премии. Появлялись отклики в печати. Я нашёл и разместил в собрании, наверное, самый существенный из них - рецензию в VIII-м томе "Филологического обозрения" (первом из двух вышедших в 1895 году, значит, в первой его половине). Её автор - 22-летний выпускник Императорского историко-филологического института (золотая медаль) по разряду древних языков Борис Николаевич Некрасов (1873-1943 или 1945). Он положительно оценил перевод Анненского, как "бесспорно принадлежащий к числу наилучших переводов, какие только имеются на русском языке". Молодой рецензент не обошёл вниманием сопроводительные статьи, особенно первую и третью, высказав замечания в отношении некоторых "обобщений" Анненского. Да, Некрасов получил хорошую выучку, но у него не было того поэтического воображения, с каким Анненский не только знал, но и представлял себе Еврипида. Сегодня мы воспринимаем как данность, что в Еврипиде Анненского самого Анненского было несколько больше, чем требовала чистая наука. Но потому и считается давно сложившимся понятие "русский Еврипид" Анненского. В 3-ей сноске я увидел, что автор рецензии уловил существенный момент, который, впрочем, лежит на поверхности: "назначение книги г. Анненского для популярного чтения, явствующее из характера изложения её". Об этой педагогичности?.. нет, не так - образовательности... тоже не годится - просветительном характере книги ещё надо будет сказать.
В отношении самого перевода Некрасов констатировал: "...в общем перевод близок к оригиналу, соответствует ему по своему тону и сделан прекрасным русским языком". Конечно, высказаны другие мнения, выявлены неточности. Образец для рецензента - прозаический перевод Ф.Ф. Зелинского, с которым неоднократно сравнивается перевод Анненского. Некрасов ещё совсем недавно наверняка слушал лекции видного профессора университета, поэтому приоритет авторитета понятен. Но это не мешает рецензенту подытожить тем, что "успех книги г. Анненского среди любителей чтения древних классиков обеспечен". Что ж, это было бы справедливо. Но через 20 лет тот же авторитет сведёт и без того условный успех к нулю. А к концу того 1895 года над "успехом" "Вакханок" потрудился рецензент 11-го присуждения Пушкинской премии, тоже выпускник историко-филологического института, Пётр Васильевич Никитин (1849-1916). Это был к тому времени виднейший филолог-классик, академик, ректор СПб университета, и его слово было очень весомым. Отзыв опубликован в 2004 г. в монографии о нём, и я открыл его к странице трагедии. Жаль, что концентрация на "погрешностях", как отметил А.И. Червяков в "Письмах" (I, с. 157-159), не позволила выявить и обсудить достоинства перевода. Соответственно, награды Анненский не получил, а Никитин заслужил золотую медаль. Был ли Анненский "крайне раздражён", как об этом написал 20 лет спустя Зелинский, мы не знаем (А.И. Червяков). Примечательно, что в следующий конкурс через два года позицию Никитина занял уже Анненский: он также получил золотую медаль за свой отрицательный отзыв. Раздражение если и было у Анненского, то недолгим. В письме В.К. Ернштедту от 9 янв. 1901 г. он на приглашение участвовать в сборнике в честь Никитина ответил "непременным" согласием (хотя этого и не произошло). На фото: П.В. Никитин. А я, к стыду своему, пропустил в начале прошлого года 170-летие почтенного академика Петра Васильевича Никитина. И ещё печаль. Никитин похоронен на Смоленском кладбище, но могила его затерялась. Это общее состояние "профессорского" сегмента старинного некрополя. Многие надгробия очень известных в своё время учёных и преподавателей разорены, разграблены, потеряны... Нынешним Академии, Университету и др. причастным учреждениям не до этого. = = = = = "Вакханки" сплели имена Зелинского и Анненского в тугой узел - это факт нашей культуры. А как было бы легче и правильней, если бы их переводы жили параллельными линиями. Но в 1914-16 гг. Фаддей Францевич сделал то, что сделал, и этот вариант перевода надо бы авторизовывать обоими именами (см. количество изменённых стихов). Не понимаю, как и зачем такое пришло Зелинскому в голову; его обоснования в "Предисловиях редактора" к 1 и 2 томам "Театра Еврипида" кажутся мне надуманными. Ну подготовь перевод Анненского каков он есть, если ты решил почтить "друга", со всем его сопровождением, со своей критикой текста, а в её подтверждение предложи свой, со своей статьёй. Тем более, что прозаический вариант уже давно был, появился даже раньше Анненского как результат специального внимания к трагедии Еврипида и опубликован приложением к VII тому "Филологического обозрения" (1894). А в предыдущем томе журнала Зелинский поместил статью "Апология Диониса в 'Вакханках' Еврипида". Это было первое его печатное обращение к Еврипиду, но не случайное: Зелинский читал в университете курс для желающих по 'Вакханкам'. И как отметил О.А. Лукьянченко в книге трудов Зелинского "Еврипид и его трагедийное творчество" (2017) - "К курсу этому профессор возвращался неоднократно на протяжении всей своей преподавательской деятельности". В статье дана "попытка восстановления" исходного текста речи Тиресия в трагедии. Но ею Зелинский не ограничился и предложил полный перевод с авторскими "перестановками" (В.Н. Ярхо) и ремарками в финале. Анненский домысливанием не занимался, его волновала "точная передача художественного впечатления", отчего он и перешёл к стиховой форме перевода. Зелинский же свои идеи и мысли сохранял в течение 20-ти лет и реализовал их в правке перевода "друга". Замыслу, конечно, мешали сопроводительные статьи ИФА, и они были заменены собственным предисловием "Дионис в религии и поэзии". Обосновано это было так ("Предисловие редактора"):
На мой взгляд, слово "обильные" носит некоторый отрицательный оттенок. Без эпитета можно было обойтись. Анненский оснастил свою книгу таким аппаратом, какой ему был нужен. Точно так же, как Зелинский в 1892 г. - свою ("Царь Эдип. С введением, примечаниями, 29 рисунками и ключом к лирическим размерам"). Но это мелочь. А вот совершенно непонятно, какой такой у статей Анненского характер, что они непригодны именно для полного издания. Сам Анненский их готовил в 3-й том своего "Театра Еврипида", что зафиксировано в описи В. Кривича для издательства Сабашниковых в 1914 г. (Гитин 2007). Далее - "не говоря уже о том" (хотя Зелинский как раз и говорит), что статьи устарели. Это поразительно для учёного такого уровня. Датировка книги Э. Роде - 1890-1894 гг. В России она могла появиться позже, но это было несущественно для таких людей, как Анненский и Зелинский, читавших по-немецки и следивших за научными новинками. Книга никак не могла стать "классической" во время появления. И думаю, что Анненский с ней был знаком*. Но пусть книга Роде к середине 1910-х уже стала классической (она, действительно, очень значима). Отчего же статьи Анненского в связи с этим, все вместе и целиком, "должны считаться устаревшими"? И вот из сказанного ("поэтому") получается, что ему "пришлось" написать свою статью... Статья, кстати, интересная, с далеко идущими (от трагедии "Вакханки") размышлениями Зелинского. * Об "известной книге" Э. Роде Анненский пишет в служебной рецензии 1899 г.: Рец. на кн.: Очерки из истории поэзии. (Пособие для изучения теории поэтических произведений). П. Житецкого. Киев. 1898. // УКР I. С. 13. Речь, правда, в ней идёт о другой и более ранней книге Э. Роде, но можно процитировать прим. 36 А.И. Червякова к этой рецензии (с. 22): "В литературе проводились параллели между трактовкой древнегреческого мировосприятия (в частности идеи рока, идеи оправдания добра) в сочинениях Роде (речь идет также и о книге "Psyche") и Анненского (см. Грифцов В. [Рец.] // Понедельник. М. 1918. ? 16. 17 (4) июля. С. 4. Рец. на кн.: Зелинский Ф.Ф. Древне-греческая религия. Пг., 1918)". Так что маловероятно, что Анненский не знал книгу "Psyche". Более того, я подозреваю, что о его знании было известно Зелинскому, как раз таки живо воспринявшему "идею рока", как об этом написал В.Н. Ярхо в послесловии к изданию Софокла 1990 г. Дальше в том же "Предисловии редактора" (1916) говорится, почему трагедия "предстанет перед читателем в наиболее обновленном виде". 1) Потому что она, по мнению Зелинского, попадает в "наименее законченную" категорию из четырёх, им обозначенных. 2) Потому что сам автор "выразил намерение подвергнуть свой перевод коренной переработке", "первый опыт", но "не успел осуществить". При этом редактор не иначе как "счел своим долгом осуществить его за него". Всё это очень странно. Почему же перевод не доделан, когда сам автор подготовил и выпустил его отдельным изданием с наибольшим из всех своих Еврипидовских переводов объяснительным оснащением? Желание же Анненского переработать перевод через 10 лет после его выпуска, хотя бы для 3-го тома своего "Театра Еврипида", с учётом обоснованной критики (почему бы Анненскому её не признавать?), - вполне естественно. Ведь написал же Зелинский в своей некрологической статье: "И.Ф., вообще творивший быстро, предполагал еще раз просмотреть свои переводы, особенно старые, сличить их с подлинником; выровнять их с точки зрения стиля". И: "Особенно в этом нуждаются "Вакханки"". Но в 1916 г. Зелинский говорит о "суровой критике академика П.В. Никитина", но не говорит о положительных моментах ("Г. Анненскому удалось счастливо преодолеть немало тех трудностей, с которыми соединено переложение на новый язык какой бы то ни было греческой трагедии, а особенно этой Еврипидовской"). Конкурсный отзыв напечатан только в 2004 г., и только тогда стало возможным сказать о нём как о "сдержанно благожелательном" (А.И. Червяков). Но в 1916 г. он лежал глубоко в архиве, а Анненского уже не было в живых... Во 2-м "Предисловии редактора" (1917) Зелинский дал волю эмоциям, что явилось следствием известной полемики, и что сильно подорвало его обоснование своей правки перевода. Но сначала вернусь к его статье "Дионис в религии и поэзии", сопровождающей "Вакханок". В ней он опять же обращается к "классической книге" Э. Роде, выписывает из неё цитату. Но здесь это уместно; своя статья, свои привязанности. Про "дионисический оргиазм", его историю, суть и творческое представление в трагедиях, в том числе в "моём Софокле", пропускаю и перехожу к "нашему Еврипиду" - 5-ой части статьи, особенно её завершения. Зелинский пишет об утраченных местах:
Об этом же пишет Анненский в своей ремарке, где продолжает так:
В переводе Анненского Агава прощается с родиной перед изгнанием. Слова Кадма "Туда теперь пойди, где Аристеев..." обрываются, и следует ремарка:
Наконец, Анненский переводит последние слова Агавы:
И Зелинский - их же:
Почувствуем, как говорится, разницу. Помятуя, что на вкус, на цвет... Но сейчас существеннее другое. Дальше в статье Зелинский пишет:
И приводит свою "догадку" о гибели Агавы в виде ремарок из трагедии, сопровождая развёрнутой сноской. В её начале он пытается оправдать наличие ремарок вообще (этот долговременно-постоянный упрёк Анненским переводам), а затем:
Вот так, за счёт перевода Анненского, Зелинский реализовал свои идеи, свои соображения и свои реконструкции, как они выразились ещё в его прозаическом переводе 1894 г. Оттуда переписаны эти заключительные ремарки в томе 1916 г. К сожалению, не имею возможности посмотреть эту книгу (и статью в ней заодно), чтобы сравнить другие места. В изданиях же 1969 г. и 1980 г., перепечатавших стихотворную редакцию Зелинского, все ремарки изъяты и заменены отдельными служебными словами. И "пришлось по объясненным в предисловии причинам внести особенно много поправок" в стихотворный текст трагедии "Вакханки". То есть - по моему хотению написав треть перевода заново. Заодно и - "сценические ремарки почти все мои", хотя они заведомо не приближают к точности ни Анненского, ни Зелинского. И всё это в старании "как и всегда, щадить репутацию покойного". Следующее место "Предисловия редактора" (1917) показывает, как и почему переделывался перевод:
Это лучше вообще не комментировать. Да уж - "все хорошее, что было у И.Ф., я сохранил"... Этот совместный вариант перевода стал базой на долгие годы для Еврипидовских изданий. А способ его получения - примером для подготовки тома Софокла в переводах Зелинского в "Литературных памятниках" (1990). Составители-редакторы - М.Л. Гаспаров и В.Н. Ярхо. Книга содержит замечательную статью последнего "Ф.Ф. Зелинский - переводчик Софокла", дающую много для понимания Зелинского как переводчика, в том числе и как переводчика Еврипида. Переводы в этой книге обновлены по методу Зелинского и по его же желанию в конце "Предисловия редактора" 1916 г. Правда, на 8%, а не на треть. А вот для 2-х томника Еврипида 1999 г. те же почтенные составители решили представить переводы Анненского в исходном виде. По словам Зелинского, сказанным в сердцах: "пусть все воочию убедятся, как плохо писал И.Ф., а знатоки, сверх того, - как плохо он понимал Еврипида". Но полностью преодолеть желание редактировать не получилось. В.Н. Ярхо в комментарии к "Вакханкам" в переводе Анненского, написал (1999, т. 1, с. 689):
По-моему, зря. О сокращениях ещё скажу, а перенос портит целостность текста и его неудобно читать, зная, что надо всё время заглядывать в примечания. Дальше подтверждение сказанному выше:
Фрагменты этой стихотворной редактуры помещены в примечаниях в сопровождении констатаций: "восстанавливает по догадке", "дополняет ее по смыслу". И когда Ярхо пишет, что "исследователи текста Еврипида давно сошлись во мнении", говоря о некачественных источниках и потерях в них, почему бы не указать на самого Анненского, разъяснившего это в конце трагедии (с. 147). К сожалению, штамп о "несовершенстве" установлен опять, а вот "настоящего вида" читатель так и не увидел. Только в 2012/15 году выпущено факсимильное воспроизведение книги 1894 г., качество которого оставляет желать лучшего*. * И.Ф. Анненский. Эврипид - поэт и мыслитель. Дионис в легенде и культе. М.: Либроком, 2012 (в 2015 г. издание повторено в мягкой обложке). = = = = = = В.Н. Ярхо, комментируя трагедию "Вакханки" в издании 1999 г., написал: прозаический "перевод Зелинского, представляющий самостоятельный интерес и любопытный для сопоставления с переводом Анненского". Я оба "перечитал и потом снова перечитал" ("Гончаров и его Обломов"). Сопоставил. Указываю дальше страницы исходного перевода Анненского из книги 1894 г. и прозаического перевода Зелинского того же года в издании ТЕ 1999; цитаты из стихотворного варианта в издании 1969 г. - без указания страниц. Прежде всего хочу сказать о месте - не сценического действия, а месте событий в трагедии. Это гора Киферон, её можно даже назвать "героем" трагедии. Сегодня такой горы нет, а есть, как говорит Википедия, горный хребет с высшей точкой - горой Пророка Ильи, 1409 м. Хребтом эту гряду сопок назвать трудно, но главная гора даже на 9 м выше нашего знаменитого Бештау (Пятигорск). Так что вполне гора. Картинку же Википедия даёт невзрачную, а других я не нашёл. Еловые леса покрывают массив и поныне. И рек не меньше: "На северных склонах хребта находятся многочисленные истоки реки Ливадострас, а на юго-восточных - реки Сарандапотамос". Но названия были другие - Исмен, Дирка. А вот нетающий снег в трагедии удивляет:
Может быть, тогда гора была выше? Или климат изменился? А ещё переводчики говорят о скалах: "в расщелинах глубоких Киферона" (Ан., 133), "у подошвы киферонских скал" (Зел., 636). В начальной ремарке Ф.Ф. отметил "строгие контуры Киферона" (Зел., 612). И на протяжении всей трагедии гора присутствует так или иначе: от желания Пенфея в своём безумии "Киферон / С вакханками взвалить себе на плечи" (Ан., 103) до мрачного оттенка от Ф.М. Достоевского:
Вплоть до последних слов Агавы: "да удастся мне найти край, где бы ни Киферон проклятый меня не видел, ни я бы своими глазами не видела Киферона" (Зел., 666), в стихотворном варианте -
У Анненского лаконично, отрывисто:
И у Анненского, и у Зелинского много ремарок. И тот, и другой знали, что их нет у Еврипида. Оба вкладывали в них свои представления и своё воображение. В некрологической статье Зелинский упрекал Анненского в "вульгарных прозаизмах", но начиная с первой же развёрнутой ремарки мы видим у него "терем", "кремль", "перун", "витязь", вряд ли подходящие античному произведению. На это указал уже В.Н. Ярхо. А у Анненского в первой ремарке режет глаз слово "намалевана". И дальше немало лишнего. Например, в характеристике Хора (9) имеет место "флейтист (точнее, кларнетист)". Флейтиста вполне достаточно, потому что потом упоминаются только флейты, да и не дано нам знать таких подробностей. У Зелинского ремарки двух типов: предшествующие тексту трагедии и сопутствующие ему, оформленные скобками. В последних особенно проявляется авторское воображение переводчика, эмоции и нюансы, которые он хочет задать читателю. Например, после 2-й антистрофы Парода: "После этой строфы движения вакханок становятся все оживленнее, достигая крайних пределов страстности в эподе..." Разницу в нюансах можно видеть и в переводимом тексте:
У Анненского в этом месте - "надменный тирс". Значение ремарок у Зелинского становится определяющим в финале трагедии, где переводчик в них воплощает свою реконструкцию (а также в словах, помещённых им в угловые скобки). Имеет место текст: "Плач Агавы". Хотя мы не знаем, был ли он и в какой форме. Конечно, перевод Зелинского наглядно демонстрирует разницу между прозой и поэзией, между научной точностью (относительной) и художественностью. Например, вот фраза о происхождении Диониса: "Зевс-Кронид принял его в родильную полость, уложив его в своем бедре". Или: "наши женщины, под предлогом мнимых вакхических таинств...". Это-то и осознал Анненский, перейдя к стихам. А потом и Зелинский в труде над Софоклом и за ним - Еврипидом. У Анненского ремарки имеют особенное свойство, отмеченное сразу и Б.Н. Некрасовым, и П.В. Никитиным. Они образовательные. Анненский как бы рассказывает ученикам, что и как было, что значат слова и действия. И если в его время у них была конкретная гимназическая направленность (что отмечалось иногда снисходительно), то сегодня для читателя (меня, например) они приобретают ещё большую пользу в условиях, когда он, читатель, имеет преимущественно естественно-научную и технологическую школьную базу. Так слова Анненского - "Работаю исключительно для будущего..." - получают ещё больший смысл. В переводе Зелинского обращаю внимание на постоянное слово "Корифейка". У Анненского - "Хор" или "Корифей". Притом он уточняет, что хор "состоит из мужчин, в наряде вакханок". Это знал и Зелинский, поэтому его обозначение вряд ли удачно. В издании 1916 г. уже "Корифей", судя по изданию 1969 г. Это показывает ещё одну некорректность в его неоднократном суждении о "слабости перевода" Анненского. То же можно сказать и о слове "товарки" по отношению к вакханкам, несколько раз употреблённом Зелинским. Ещё примеры сопоставления переводов. 1)
В стихотворном варианте Зелинский здесь меняет одну строку - "По виду - вдохновенные менады". Надобность замены непонятна. 2)
В своём переводе Анненский вводит "Музыкальные антракты", давая в первом случае слово "стасим" в скобках, что говорит о продуманности решения. Ему он остаётся верен, особенно в собственных трагедиях. Обращает внимание в одной из ремарок ссылка на "ст. 870 (в подлиннике 810)" (81). То есть Анненский отдавал отчёт в том, что у него получается больше стихов, чем в подлиннике, что ему потом не раз ставили в вину. А вот явный пример противоположного смысла, вложенного переводчиками в текст трагедии.
В "Исходе" количество сцен разнится. И смысл слов всё больше расходится. После торжествующей речи ещё безумной Агавы Кадм "сначала было крепившийся, заливается слезами" (Зел., 658). А у Анненского ремарка такая: "Во время этой речи Кадм молча смотрит на Агаву" (135).
Слез у Зелинского вообще много. Ещё до "Плача Агавы", во время объяснения Кадма ремарка (662):
Но иногда кажется, что переводчики согласовывали слова ("отпрыск"):
Поэтические изменения, сделанные Зелинским в переводе Анненского, - дело кропотливого исследования. У нас есть мнение только одной стороны и оно удручает: "Еврипид у него большею частью тлеет, а не горит, и только здесь и там вспыхивает". Это, конечно, не так. И говорить такое неправильно человеку, который здесь же заверяет, что "как поэт он, без сомнения, на много голов выше меня". Ну да ладно. Последнее сопоставление мне самому кажется фантастическим. В "Третьем музыкальном антракте" (стасиме) есть строки:
Сразу вспоминается песня "Иного не надо нам" почтенной музыкальной группы "Калинов мост". Читал ли Дмитрий Ревякин "Вакханок"? Скорее - слова парят в эфире. = = = = = Трагедия Еврипида "Вакханки" в переводе Анненского, переделанная Ф.Ф. Зелинским, воплотилась не только в изданиях, но и в художественном сознании. Вот две, иллюстрации Александры Александровны Экстер (1882-1949), нарисованные гуашью в 1930-х годах. Они замечательные! Но плача Агавы, нет ни у сохранившегося Еврипида, ни у Анненского. И Пенфея не носили вакханки, тем более целого.
Трагедия "Вакханки" продолжает жить не только в изданиях, изображениях, переводах (Вланес), но и на сцене. Конечно, эти представления не могут быть такими, как во времена Еврипида. Могут ли они быть такими, как представляли Анненский и Зелинский в своих многочисленных ремарках, не знаю. Надо же ещё выразить "современную чувствительность" - нас, с нашим пониманием коллизии, с нашими причудами. А ещё режиссёру надо выразить себя, ну и актёрам тоже. Вот поэтому Анненский, хоть и переводил, хоть и писал трагедии сам, отстранялся от сцены, опасался её эффектов. Пять лет назад трагедия поставлена известным греческим режиссером Теодоросом Терзопулосом в Московском театре Станиславского. Это был первый спектакль в реформированном театре, получившем теперь название "Электротеатр СТАНИСЛАВСКИЙ". Трагедия и по сей день в репертуаре театра, см. https://electrotheatre.ru/repertoire/spectacle/82. Отмечено, что трагедия поставлена по переводу Анненского. Какое было использовано издание - ответа не получил (зачем тогда показывать почтовые адреса в "Контактах"?).
Привлекла внимание афиша спектакля. А в ЖЖ я нашёл страницу художника Антона Агеева, показавшего свои варианты афиш (https://anton-ageev.livejournal.com/146699.html; страница удалена). Похоже, что они не были приняты (на мой комментарий он тоже не отозвался).Одна из них, где Пенфей выглядит почему-то ящерицей, кажется отдалённым прообразом действующей афиши спектакля. Рисунки интересные, сделанные быстрыми движениями фломастера или кисти, похоже, что без предварительного эскиза. Художнику по традиции хочется обнажить вакханок, вопреки Еврипиду:
В откликах на спектакль я нашёл такое замечание:
Анненский, как бы в поддержку будущих воплощений, пишет о древних представлениях ("Дионис в легенде и культе", LXXV): "...фантазию артистов властно пленяла красота пляски среди легких складок пеплоса, мельканье белых ног, полуоткрытые уста, шея, отданная росистому дыханию ночи, и белые руки, поднявшие бубен над головой, и плющ в распущенных волосах". В этом отношении мало изменений за 2,5 тыс. лет.
2019, январь - июнь 2019, июль - октябрь 2019, ноябрь - декабрь
|
|
Начало \ Анненская хроника: 2020, К открытию в собрании трагедии Еврипида "Вакханки" |
При использовании материалов собрания
просьба соблюдать приличия
© М. А. Выграненко, 2005-2024
Mail: vygranenko@mail.ru;
naumpri@gmail.com
