Сокращения

Создание: 22.03.2020

Обновление: 10.11.2024

Дмитрий Сергеевич Мережковский (2 / 14 августа 1865 - 9 декабря 1941) - русский писатель, поэт, литературный критик, переводчик, историк, религиозный философ, общественный деятель.

Страница Википедии

Жена Мережковского - поэтесса Зинаида Николаевна Гиппиус (1869-1945), раннее творчество которой Анненский проанализировал во 2-й части статьи "О современном лиризме". О пренебрежительном отношении З. Н. Гиппиус к Анненскому есть свидетельства Г. В. Адамовича в воспоминаниях о И. Бунине и Ю. К. Терапиано в книге "Встречи". Анненский же воздавал ей должное, хоть и с иронией, говоря о "самой Зинаиде Николаевне Гиппиус" в первой части статьи "О современном лиризме", о "демоне Гиппиус" и о Гиппиус, которая "уж слишком Гиппиус". По свидетельству В. Кривича, Гиппиус подразумевается под "дамой" в надписи Анненского в альбом В. В. Уманову-Каплуновскому. З. Н. Гиппиус можно увидеть в собрании на странице "Анненский и Волынский". См. также в статье: Богомолов Н. А. Зинаида Гиппиус.

А. И. Червяков в УКР II:

111

Переводческое соперничество Анненского и Мережковского, ставшее предметом довольно оживленного публичного обсуждения (см.:

Анненский И. [Рец.] // ФО. 1893. Т. IV. Кн. 1. Паг. 2. С. 183-192. Рец. на соч.: 'Ипполит', трагедия Еврипида, в переводе Д. С. Мережковского; [504] PDF 1,7 MB
Анненский И. [Рец.] // ФО. 1897. Т. XII. Кн. 1. Паг. 2. С. 34-39. Рец. на кн.: Дафнис и Хлоя. Древне-греческий роман Лонгуса. Перевод Д. С. Мережковского. СПб., 1896; [509]
Малеин А. [Рец.] // ФО. 1898. Т. XIV. Кн. 1. Паг. 2. С. 20. Рец. на кн.: Мережковский Д. С. Вечные спутники: Портреты из всемирной литературы. СПб., 1897 Здесь только говорится о рецензии Анненского на перевод романа "Дафнис и Хлоя" как об "основательном разборе";
Анненский И. 'Ипполит' // С.-Петербургские ведомости. 1902. ? 281. 14 (27) окт. С. 2; фрагменты
Батюшков Ф. Д. Театральные заметки: Драма Зудермана 'Да здравствует жизнь' и постановка трагедии 'Ипполит' на сцене Александринского театра // Мир Божий. 1902. ? 11. Паг. 2. С. 20-24. Подпись: Ф. Бат-ов;
Зоргенфрей Г. [Рец.] // Литературный вестник. 1902. ? 7. С. 229-230. Рец. на кн.: Ипполит. Трагедия Еврипида. Перевел с греч. стихами И. Анненский. СПб., 1902 см. цитаты в статье А. В. Успенской ниже, с. 28;
Кугель О. Р. Ипполит // Театр и искусство. 1902. ? 43. 20 окт. С. 784-785. Подпись: Homo Novus;
Философов Д. Театральные заметки: 1. Первое представление Ипполита (14 октября 1902) // Мир искусства. 1902. Т. 8. ? 10. Паг. 3. С. 8-10;
Арабажин К. Александринский театр: 'Ипполит', трагедия Еврипида, пер. Д. С. Мережковско-

112

го // Всемирный вестник. 1903. ? 1. С. 227;
Денисов Я., проф. Д. С. Мережковский как переводчик 'Медеи' Еврипида // Мирный труд. 1904. ? 5. С. 190-191. Рец. на кн.: Эврипид. Медея. С греческого. Перевод Д. С. Мережковского. В стихах. С портретом Эврипида. СПб., 1902
http://ruskline.ru/analitika/2010/09/23/dsmerezhkovskij_kak_perevodchik_medei_evripida/ (публикация проф. А. Д. Каплина, Харьковский национальный университет имени В. Н. Каразина);
Айхенвальд Ю. [Рец] // Русская мысль. 1907. Кн. 7. Паг. 2. С. 127-128. Рец. на кн.: Театр Еврипида: Полный стихотворный перевод с греч. всех пьес и отрывков, дошедших до нас под этим именем: В трех томах с двумя введ., статьями об отдельн. пьесах и объясн. указ. И. Ф. Анненского. Тип. книгоизд. т-ва 'Просвещение'. Т. 1;
Горнфельд А. Г. [Рец.] // Русское богатство. 1907. ? 4. Паг. 2. С. 119. Без подписи. Рец. на кн.: Театр Еврипида: Перевод с греч. И. Ф. Анненского: В 3 т. Т. 1. СПб.;
Малеин А. И. [Рец.] // Гермес. 1911. Т. IX. ? 14 (80). 15 сент. С. 362. Без подписи. Рец. на кн.: Мережковский Д. С. Полное собрание сочинений. Т. V. Христос и антихрист. Трилогия. III. Петр и Алексей. Кн. 6-10. СПб.; Т. VI. Повести и легенды. Любовь сильнее смерти. - Наука любви. - Микель-Анджело. - Святой Сатир. - Дафнис и Хлоя. СПб.;
Малеин А. И. [Рец.] // Гермес. 1912. Т. X. ? 8 (94). 15 апр. С. 223. Без подписи. Рец. на кн.: Мережковский Д. С. Полное собрание сочинений. Т. XTV. Трагедии: Эсхил: Скованный Прометей. - Софокл: Эдип в Колоне и Антигона. - Эврипид: Медея и Ипполит. СПБ.; М.: Издание Т-ва М. О. Вольф, 1912;
Струве Г. Александр Кондратьев по неизданным письмам. Napoli, 1969. С. 25. (Estratto dagli 'Annali dell' istituto universitario orientale'; Sezione Slava),

(К приведённому списку можно отнести также:
Рецензия PDF (вместе с И. И. Холодняком) на кн.: Переводы Д. С. Мережковского (в издании товарищества "Знание"). 1).Эсхил. Скованный Прометей, С портретом (?!) Эсхила. Изд. 3-е. 1907. С.-Пб. 2) Софокл. Эдип-царь. С портретом (?) Софокла. Изд. 3-е. 1907. С.-Пб. 3) Эдип в Колоне. Изд. второе. С.-Пб. 1900. 4) Антигона. Изд. третье. 1906. С.-Пб. 5) Эврипид. Медея. С портретом Эврипида. Изд. второе. С.-Пб. 1904. 6) Ипполит. Изд. второе. 1904. С.-Пб.
// ЖМНП, нс. 1908. Ч. XVIII. Декабрь. Паг. 3. С. 236-239; Известия по народному образованию. 1908. Ч. XIX. Декабрь. Паг. 2. С. 364-367. [708])

быстро приобрело характер стойкого взаимного раздражения и полного неприятия, особенно ярко проявившийся в период театральных постановок еврипидовских 'Ифигении в Авлиде' в переводе Анненского и 'Ипполита' в переводе Мережковского (см., например, переписку Анненского 1901-1902 гг. (письма В. К. Ернштедту от 4.11.1901 г. и от 1.05.1902 г. (АРАН. Ф. 733. Оп. 2. ? 15. Л. 31 об.-32, 36-36 об.), в которых Анненским сформулировано желание "помешать своим послесловием какой бы то ни было театральной постановке Ипполита, к<ото>рый, по моему мнению, пьеса не для современного театра" (Л. 36), письмо Митрофанова от 9/22 ноября 1902 г. (Письма I, с. 413), в котором приводятся слова Анненского о Мережковском, который "имел право дурачить публику" и "выйти перед нею зеленым ослом" (РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. ? 353. Л. 7об)), воспоминания Варнеке (ЛТ. С. 72)). Анализу этой полемики был посвящен до сих пор неопубликованный доклад Ю. А. Арпишкина 'Иннокентий Анненский как театральный критик' на международной конференции 'Иннокентий Анненский и русская культура XX века', проведенной в Музее Анны Ахматовой в Фонтанном Доме 21-23 июня 1994 г.

Впрочем, и в дальнейшем во взаимоотношениях Анненского с кругом Мережковского господствовал полемический дух (см.:

КО. С. 477, 485;
Гиппиус 3. Н. О женском поле // Звено. 1923. ? 14. 7 мая. С. 3. Подпись: Пущин Лев;
Терапиано Ю. Встречи. Нью-Йорк: Изд-во имени Чехова, 1953. С. 73-74 см. на странице творческих приношений;
Гиппиус Зинаида. Письма Берберовой и Ходасевичу. Ann Arbor, 1978. С. 63).

По проблеме 'Анненский и Мережковский' см. также:

Чуковский К. Об эстетическом нигилизме // Весы. 1906. ? 3-4. С. 81;
Ходасевич В. Ф. [Рец.] // Золотое руно. 1906. ? 3. С. 138. Подпись: Сигурд. Рец. на кн.: Анненский И. Ф. Книга отражений. СПб., 1906;
Setchkarev. Р. 38, 51-53, 230;
Conrad. S. 65-67;
Подольская И. И. Иннокентий Анненский -- критик // КО. С. 501-502, 523, 524;
Федоров А. В. Стиль и композиция критической прозы Иннокентия Анненского // КО. С. 575-576.

Следует добавить:

Гитин В. Е. Иннокентий Федорович Анненский и его лекции по античной драме // ИАД 2007. С. 13-14.
Колобаева Л. А. Русский символизм. С. 119, 128.
Петрова Г. В. О 'Театре Еврипида' Иннокентия Анненского. PDF
Подворная А.В. Анненский: между классикой и модернизмом: учебное пособие. С. 35-36. PDF 3,5 MB
Сугай Л. А. Неизданные работы Иннокентия Анненского о Гоголе.
Успенская А. В. Греческая трагедия в переводах Д. С. Мережковского. фрагменты ниже
Шелогурова Г. Н. Страсти по 'Ипполиту'. И. Анненский в скрытой полемике с Д. Мережковским.

29 июля, 22 августа, 23 августа, 31 августа 2018
Сравнительная заметка к "Ипполиту", 17.03.2019.

"Записки составителя": К открытию в собрании трагедии Еврипида "Вакханки" (1-7)

См. о переводах и книгах Мережковского в письме М. Горького к К. П. Пятницкому от 15.11.1900.

Анненский упоминает Мережковского во втором педагогическом письме "К вопросу об эстетическом элементе в образовании".

22 апреля 1896 г. на заседании Неофилологического общества планировался доклад Анненского "о переводах Минского и Мережковского", как следует из письма А. Н. Веселовского Анненскому от 9 апреля того же года. Сделал он его или нет - неизвестно (А. И. Червяков), но опубликовал в виде рецензии [509], см. в перечне выше.

О переводе Лонга Мережковским Анненский упоминает в рецензии:
Рец. на кн.: Очерки из истории поэзии. (Пособие для изучения теории поэтических произведений). П. Житецкого. Киев. 1898. // УКР I. С. 13. В прим. 37 к этой рецензии А. И. Червяков отметил (с. 23): "Речь идет об издании, которое рецензировалось Анненским. Следует отметить, что отозвался он о произведении этого "претенциозного софиста", возможно, отчасти в pendant переводчику весьма критично".

Об отношении к постановке "Ипполита" в переводе Мережковского осенью 1902 г. речь идёт в письме Анненского к В. К. Ернштедту от 4 ноября 1901 г. В прим. 4 к этому письму А. И. Червяков снова говорит о "переводческом соперничестве" и взаимоотношениях Анненского и Мережковского, которые "быстро приобрели характер стойкого взаимного раздражения и полного неприятия" (Письма I, с. 282, 283). Но остаётся неясным, как это выражалось со стороны Мережковского (о "взаимно неприязненные отношениях" А. И. Червяков написал ещё раз в прим. 3 к письму к Т. А. Богданович от 6 февраля 1909 г.). О "сверхзадаче Анненского помешать или по крайней мере внести коррективы в предполагавшуюся постановку это трагедии" А. И. Червяков пишет также в прим. 2 к письму Анненского к Э. Л. Радлову от 1 августа 1902 г. (Письма I, с. 318). Единственное свидетельство неприязни со стороны Мережковского дал Б. В. Варнеке в воспоминаниях о постановке "Ифигении - жертвы" в переводе Анненского в марте 1900 г., где сказано, что Коммиссаржевская отказалась от главной роли "под влиянием интриг Мережковского и m-me Гиппиус".

Однако, несмотря на противостояние, в служебной рецензии (УКР II, ? 90, с. 141-142) Анненский заметил:

"Из поэтов прежних поколений обойдены весьма немногие <...> но подбор новых не вполне понятен: почему рядом с именем г. Фофанова нет имени С. А. Андреевского, Н. М. Минского, Д. С. Мережковского, покойного Соловьева?"

В служебной рецензии (УКР II, ? 100, с. 196-197) Анненский написал, что автор "едва ли может сказать про свой труд <...> что он пользовался исследованиями", указав далее среди других на "книги Мережковского". Речь шла об античных переводах и книге "Вечные спутники: Портреты из всемирной литературы" (1897).

В служебной рецензии (УКР III, ? 132, с. 51):

"Мы считаем совершенно неудачным перевод г. Мережковского "Скованный Прометей": он изобилует неточностями и не дает понятия об эсхиловском стиле. Вообще было бы правильнее, может быть, поместить перевод софоклова "Эдипа" (Шестакова или Ольги Вейс): "Прометей" - произведение не для учеников средних учебных заведений, особенно в классном чтении".

А в УКР IV А. И. Червяков обратил внимание (с. 217, прим. 3 к рец. 189 PDF):

"...любопытным и требующим осмысления представляется факт включения в текст 'Лекций по античной литературе' Анненского значительного числа фрагментов переложения Мережковского {ср.: Эсхил. Скованный Прометей: С греческого. Перевод Д. С. Мережковского в стихах. С портретом Эсхила. 3-е изд. СПб.: Издание товарищества 'Знание'; Тип. Н. Н. Клобукова, 1907. С. 8-9, 17-18, 40, 44-45; Лекции. С. 234-236, 241, 249, 253-254). Все это дает основание предполагать, что сам Анненский сколько-нибудь активного участия в формировании текста литографированного издания своих 'Лекций' не принимал".

Объяснение этому дал В.Е. Гитин в предисловии к ИАД 2003, с.13-14.

Анненский даёт характеристику Мережковскому в своём письме к С. А. Соколову от 11 октября 1906 г. и возражает против следующего высказывания К. Чуковского в статье "Об эстетическом нигилизме": "не все у него от Промефея, а кое-что и от Мережковского".

В письме к А. Г. Горнфельду от 1 марта 1908 г. Анненский заметил: "Как утомительны, напр., эти вечные контрасты Мережковского <...>", имея в виду статью А. Г. Горнфельда "Г-н Мережковский и черт". О том, что Анненский следил не только за поэтическим творчеством и переводами Мережковского, говорит также упоминание двухтомного исследования "Л. Толстой и Достоевский" (Спб., Мир искусства, 1901-1902) как "популярной книги" в служебной рецензии на книгу В. В. Сиповского "История русской словесности" (часть 3, вып. 2, 1908), см. УКР IV (196).

Анненский упоминает явно и неявно перевод Мережковского трагедии Эсхила "Прометей" в 38-й лекции курса "История античной драмы", ИАД 2003.

Анненский пишет о "вытье на луну всевозможных Мережковских" в письме к Т. А. Богданович от 6 февраля 1909 г.

Анненский упоминает Мережковского в конце первой части статьи "О современном лиризме".

О черновике доклада Анненского "Поэтические формы современной чувствительности": "Словосочетание 'современная чувствительность', вероятно, заимствовано из книги Д. С. Мережковского 'Л. Толстой и Достоевский'" - см. по указ. ссылке: Петрова Г. В. [Прим. 1] // Литературные манифесты и декларации русского модернизма. СПб., Издательство "Пушкинский Дом", 2017. С. 545. См. также прим. 4 там же.

Записки составителя: "Ещё о "сладчайшем Иисусе" у Анненского".

А. В. Успенская
Греческая трагедия в переводах Д. С. Мережковского

фрагменты

Источник текста: Эсхил. Софокл. Еврипид. Трагедии. Переводы Дмитрия Мережковского. / Вступительная статья и примечания А. В. Успенской; Составление и подготовка текста Г. Г. Мартынова. М.: Ломоносовъ, 2009 (Серия библиотеки РАН "Вечные спутники").

Основой этой статьи послужила диссертация А. В. Успенской:
Успенская Анна Викт. Античность в русской поэзии второй половины XIX века. Автореф. на соискание ученой степени доктора филологических наук. СПб., 2005.

6

Знал ли Мережковский древние языки в достаточной степени, чтобы переводить греческих поэтов с подлинника? В годы обучения в 3-й петербургской гимназии он, безусловно, основательно познакомился с латынью и древнегреческим. Гимназические годы его пришлись на конец 70-х - начало 80-х, самый разгар школьного классицизма, введенного реформами Д. А. Толстого и И. Д. Делянова. При этом 3-я гимназия являлась "наиболее класической" в Санкт-Петербурге <...>

8

Мережковский по греческому не был среди первых учеников, часто получал тройки. Но тройка в такой гимназии много значила. <...>

Таким образом, еще в гимназические годы Мережковский получил достаточно серьезную подготовку и потому следует

9

исключить, как совершенно неосновательные, предположения некоторых критиков о том, что он делал переводы не с греческого подлинника.

На историко-филологическом факультете Петербургского университета греческий язык также входил в число обязательных предметов, и Мережковский если и не стал владеть им свободно, как выпускник отделения классической филологии, то хорошие навыки чтения, перевода и комментирования, разумеется, получил. Под руководством академика П. В. Никитина он занимался Эсхилом и Софоклом; В. К. Ернштедт вел у него семинарий по Платону. В эти же годы он начинает переводить с греческого. В первом поэтическом сборнике (1888) напечатана 'Смерть Клитемнестры. Мотив из Еврипида'*. Это пока еще перевод очень вольный, хотя и верно передающий содержание произведения Еврипида.

* См. на странице "Электры".

10

В 1890 году им уже был переведен "Скованный Прометей" Эсхила. Сразу же после возвращения из Италии, осенью 1891 года Мережковский начинает перевод "Антигону" Софокла, в июне - августе 1892 года он переводит еврипидовского "Ипполита", к осени 1893 года был закончен перевод трагедии Софокла "Эдип-царь", в середине 1890-х годов переведены "Медея" Еврипида и "Эдип в Колоне" Софокла. Судя до приведенному выше письму к М. Н. Ермоловой, Мережковский собирался перевести еще "Электру" Софокла, а также "Электру", "Алкестиду", "Ифигению в Авлиде" и "Ифигению в Тавриде" Еврипида².

2 "Как бы мне хотелось с Вами много и много поговорить": Письма Д. С. Мережковского М. Н. Ермоловой. // Театр. 1993. ? 7. С. 96.

14

Чем же стали для Мережковского занятия переводами? Приступая к ним, он был уже вполне зрелым поэтом, и они не являлись, в сущности, шкалой поэтического мастерства, как, например, переводы Горация у раннего Фета¹ или еврипидовские штудии И. Анненского, после которых явились на свет его оригинальные поэтические сборники. Не были они и "побочным продуктом" ученых занятий филолога-классика, как, например, переводы Софокла, сделанные Ф. Зелинским. Задачу свою Мережковский ощущал скорее как просветительскую <...>.

1 Успенская А. В. Антологическая поэзия А. А. Фета. СПб., 1997. С. 9-10.

15

...к этой цели устремился Мережковский с энергией и энтузиазмом проповедника.

Однако переводчику, движимому просветительскими стремлениями, бывает нелегко удержаться от некоторых соблазнов и прежде всего - осовременивания текстов. Пытаясь приблизить к читателю произведения, отделенные от него более чем двумя тысячелетиями, переводчик нередко прибегает к русификации текста. Даже у такого убежденного сторонника точного перевода как Фет, встречаются выражения 'римский гусляр', 'терема царей'. В переводах Ф. Зелинского и И. Анненского, прекрасно представлявших себе античные реалии, русификации также имели место.

<...>

Или, например, в 'Медее' Анненского читаем:

Когда твоих детей, Медея, складень
Двустворчатый и их отец прошли
К царевне в спальню...

Или о Федре:

Вот идет поспешно в терем,
Вот рука на белой шее
Петлю вяжет и не дрогнет...² (курсив наш. - А. У.).

Таких примеров в переводах предшественников и современников Мережковского набирается достаточно.

Другим способом 'осовременить' текст, приблизить его к читателю, было введение авторских ремарок, отсутствующих в подлиннике. Этим методом широко пользовался Анненский. Так, например, Креонт в 'Медее' охарактеризован следующим образом: 'Он еще не стар. Вид и голос человека, живущего порывами и впечатлениями. Голосу не хватает уверенности'.

2 Еврипид. Трагедии: В 2 т. / В пер. И. Анненского. Т. 1. М., 1999. С. 110, 202.

16

Каждому персонажу придается очень подробное описание не только внешности, но и жестов, мимики. Конечно, выглядит это весьма спорно и дает представление не о греческом подлиннике (вспомним, что в древнем театре актеры выступали в масках), а о впечатлении, произведенном на переводчика.

Даже очень доброжелательно настроенные к Анненскому рецензенты резко критиковали эти ремарки, способные ввести неискушенного читателя в заблуждение.¹ Мережковский к этому методу не прибегал.

Но, пожалуй, главная трудность заключалась в состоянии самих греческих текстов. Наличие нескольких древних рукописей и значительных разночтений в них, 'темные места', поправки многочисленных комментаторов, часто противоречащие друг другу все это несет большие трудности и ставит переводчика с древних языков перед выбором: можно взять 'вульгату' - некий сводный, наиболее общепризнанный вариант текста - и переводить по ней, не вникая в сложности и довольствуясь наиболее авторитетными объяснениями. Но в этом случае переводчик отказывается от самостоятельного проникновения в тайны древнего текста, от права на интерпретацию.

Мережковский пошел именно этим путем и вызвал многочисленные нарекания филологов-классиков. Его упрекали в том, что он не указывал издание, с которого переводил, некоторые критики даже выражали сомнение, с греческого ли сделаны эти переводы.

Думается, что сомнения такого рода вряд ли уместны. Безусловно, Мережковский, с его навыками кропотливой научной работы, достаточно тщательно изучал подлинник. <...> В его распоряжении, по-видимому, были комментарии А. Наука, А. Кирхгофа, Н. Векляйна, И. Гартунга, Ф. Шнейдевина.³

1 Варнеке Б. Театр Еврипида. СПб., 1907 // Журн. М-вa народного просвещения. 1907. ? 5. С. 226-237; Холодняк И. И. Театр Еврипида И. Ф. Анненского // Там же. 1909. ? 7. С. 86-89.
3 Приведем несколько наиболее известных греческих писателей, которые могли быть в распоряжении Мережковского: <...>

17

Однако не будучи филологом-классиком, Мережковский не считал возможным выступить с собственными конъектурами или критиковать чужие.

Другой путь состоит в том, чтобы самостоятельно изучать и интерпретировать подлинник, то есть быть не просто переводчиком, но комментатором. Так поступали, например, Зелинский и Анненский. Любопытно, что Анненский также не указал, каким изданием Еврипида он пользовался, но филологи-классики относились к нему гораздо более благосклонно: 'При сличении его переводов с оригиналом, мы, как и ожидали, не могли определить его 'вульгаты': видно, что у переводчика были под руками все главнейшие аппараты', писал И. Холодняк.¹ Но и этот путь таит опасность. Классическая филология развивается достаточно бурно, каждое поколение ученых старается сказать в текстологии свое слово, и исправления, которые современникам кажутся бесспорными, через несколько лет или десятилетий могут оказаться сомнительными, а то и просто неприемлемыми.

Важно заметить, что Мережковский, очевидно, никак не помышлял о своеобразном соперничестве с подлинником, вполне довольствуясь скромной ролью переводчика: он предлагал читателю именно перевод, а не 'своего' Эсхила, Софокла или Еврипида, как, в общем-то, получилось у Вяч. Иванова, Ф. Зелинского и И. Анненского.

1 Холодняк И. И. Театр Еврипида И. Ф. Анненского ... С. 87.

28

Такого же рода претензии предъявил к переводам Мережковского и Г. Зоргенфрей. Отметив 'глубокую поэтичность', 'звучный и легкий' стих, он увидел недостаток в 'отсутствии введений или примечаний, облегчающих понимание текста', в 'слабом понимании текста и духа переводимых творений': 'Порою прямо-таки кажется, что он переводил не с греческого языка, а с французского или немецкого перевода'.²

Не менее суровыми критиками явились И. Анненский и И. Холодняк. Они, правда, не переходили на личности и старались сохранить по крайней мере видимость объективности. 'В общем стихами г. Мережковского читатели журналов остались, вероятно, довольны. Он не только опытный, но и талантливый версификатор: главное и редкое теперь достоинство, что он не выдумывает новых слов и форм: язык его чист, без игры в архаизмы и неологизмы'. При этом Анненскому также кажется весьма вероятным, что 'греческого текста он, переводя, перед собою не имел'. 'В общем же впечатлении от текста, - продолжает Анненский, - Еврипид у г. Мережковского выходит безусловно скучным и банальным. Происходит это главным образом от двух причин: от непонимания текста и от небрежного

² Зоргенфрей Г. [Отдельные издания переводов г. Мережковского] // Лит. вестник. 1902. Т. 3. Кн. 4. С. 414, 417.

29

к нему отношения'.¹ Далее следуют замечания на восьми страницах. В том же духе выдержана статья И. Анненского и И. Холодняка 1908 года.²

Эти замечания специалистов-филологов прозвучали очень резко и создали переводам Мережковского определенную репутацию в научных кругах. Несмотря на явную читательскую любовь, стало хорошим тоном говорить о них пренебрежительно, ставя в один ряд с дилетантскими поделками, или же обходить молчанием.

Однако если беспристрастно рассмотреть эти замечания, то большая часть их имеет весьма субъективный характер, меньшая - заслуживает внимания, но никак не свидетельствует о низком качестве переводов Мережковского. Ниже мы еще обратимся к этой теме. Основное замечание Анненского - отсутствие точности, переводы Мережковского не дословны, то есть Анненский-теоретик стоит на позициях жесткого 'буквализма'. Заметим, что в собственных переводах критику, как это часто бывает, следовать этим теоретическим воззрениям не удавалось. Переводы Анненского - значительное явление в русской культуре, но они часто далеки от подлинника: переводчик по своему усмотрению усиливает звучание, вводит отсутствующие у Еврипида образы и реалии, прибегает к русификации. Недаром Ф. Зелинский, издавая эти переводы уже после смерти Анненского, вынужден был подвергнуть их весьма существенной редактуре.

Пожалуй, единственный благожелательный (и, на наш взгляд, наиболее справедливый) отзыв о Еврипиде в переводах Мережковского принадлежит его другу Д. С. Философову: 'Перевод сделан настоящим поэтом, вдохновившимся красотой подлинника и сумевшим в звучных и благородных стихах передать весь аромат и глубину трагедий Эврипида. Ученые рецензенты-специалисты отнеслись к переводу г-на Мережковского недоброжелательно. С добросовестностью настоящих учителей гимназии они накинулись на поэта за неточность перевода, за искажение подлинника, как будто все дело в букве, а не в духе. Но разве можно убедить в этом специалистов, лишенных всякого художественного вкуса, специалистов, беспощадно всех нас мучивших на школьной скамье?'³

1 Анненский И. 'Ипполит' Еврипида в переводе Д. Мережковского PDF // Филол. обозрение. 1893. Т. 4. С. 184-185.
2 Анненский И., Холодняк И. Переводы Д. С. Мережковского... PDF // Журн. М-ва народного просвещения. 1908. Новая сер. Ч. 18. ? 12. С. 236-239.
3 Философов Д. С. Первое представление Ипполита (14 окт. 1902 г.) // Мир искусства. 1902. ? 9/10. С. 8-9.

34

Перейдем теперь к переводам Софокла. Они заслужили одобрение даже самых придирчивых критиков, в том числе И. Анненского, были рекомендованы для гимназий. Ф. Зелинский, готовя собрание своих переводов Софокла, решил 'фи-

35

ванский' том выпускать последним, так как уже существовали хорошие переводы О. Вейсс и Мережковского.

41

Обратимся теперь к переводам из Еврипида.

Как уже отмечалось выше, именно переводы Еврипида подверглись наиболее беспощадной критике. В двух статьях И. Анненский достаточно подробно останавливается на ряде неточностей и, как ему кажется, неудачных моментов. Однако, по нашему мнению, и примеры, приведенные суровым критиком, далеко не всегда убедительны, и оценка переводов в целом видится несправедливой. Во-первых, перевод Мережковского не соответствовал декадентским вкусам Анненского, казался каким-то скромным пересказом. Во-вторых, Анненский в этот момент начинает собственный огромный труд - им задуман перевод всего Еврипи-

42

да - и раздражение против молодого собрата по перу (Мережковскому нет еще и тридцати, Анненский на десять лет старше), да еще и не классика по образованию, дерзнувшего 'выскочить' со своими переводами, очень понятно. Но как бы то ни было, эти критические статьи создавали репутацию. Мережковский не захотел втягиваться в публичную полемику, но, по всей вероятности, эти уничижительные отзывы произвели на него тяжелое впечатление. Во всяком случае, из упоминавшегося уже письма М. Н. Ермоловой от 8 июня 1894 года следует, что Мережковский собирался перевести еще пять трагедий: 'Электру' Софокла, 'Алкестиду', 'Электру', 'Ифигению в Авлиде' и 'Ифигению в Тавриде' Еврипида, но переводы эти не были осуществлены.

Поскольку следом за критическими отзывами о переводах Мережковского начали выходить в свет и собственные переводы Анненского, и именно они на целое столетие практически полностью определили облик 'русского Еврипида', нам кажется справедливым для оценки и уяснения значения работы Мережковского в некоторых случаях сравнивать оба перевода.

Интересно, что в целом в переводе 'Медеи' и 'Ипполита' отклонений от подлинника несколько больше, чем в переводе Софокла. Возможно, это объясняется трудностью языка Еврипида, возможно, здесь сказалось более пристрастное отношение Мережковского к этому поэту - именно Еврипид казался ему наиболее современным из всех трех авторов, и возникло желание сделать текст с одной стороны ярче, эмоциональнее, с другой стороны - доступнее, понятнее неискушенному читателю. Обе эта тенденции явственно просматриваются в переводе.

Рассмотрим случаи расширения подлинника.

Кормилица рассказывает, как Медея убедила убить собственного отца дев-Пелиад, то есть дочерей Пелия (ст. 9). У Мережковского: 'несчастных дочерей Пелеевых', что не совсем уместно в устах кормилицы, преданной Медее, хотя и усиливает эмоциональность ее слов. Анненский также решил усилить это место, но уже в изысканно-декадентском духе: 'рожденных им и нежных Пелиад'.

Воспитатель обращается к кормилице дословно таким образом: 'О старое домашнее имущество (то есть, рабыня) госпожи моей' (ст. 49), при этом κτῆμα имеет не уничижительный, а скорее, уважительный оттенок (это богатство, собственность, добро). Мережковский перевел неточно, но верно по смыслу:

О добрая, почтенная рабыня
Владычицы моей...

Анненскому показалось это неправильным, он переводит 'О старая царицына раба', что звучит менее почтительно, чем у Еврипида.

43

Хор поет о несчастьях преданной Ясоном Медеи, которая уже не может вернуться в дом отца: 'На твое же ложе другая царица, лучшая, в дом взошла' (ст. 443-445). Мережковский расширяет подлинник, придавая ему более яркую эмоциональную окраску:

Для тебя же путь утрачен,
О, Медея, в дом отца;
А на ложе брачное
В новый дом вошла к тебе
Полною владычицей
Гордая соперница
Юная жена (курсив наш. - А. У.).

При этом не совсем ясно, почему 'в новый дом вошла к тебе', ведь это Ясон ушел женихом в новый, царский дом. Это место оказалось трудным и для Анненского, его перевод вышел весьма темным и далеким от подлинника:

От бури спасти не смогли
Отцовские стрелы Медеи,
И руки царя увлекли
Объятий ее горячее.

Медея вспоминает, на какие преступления она пошла ради любви к Ясону: 'Пелия я погубила, так что мучительнейшей смертью погиб от собственных детей' (ст. 486-487). У Мережковского:

Коварством я достигла, чтоб Пелей,
Безвинный царь, погиб горчайшей смертью...
Пал под рукою собственных детей... (курсив наш. - А. У.),

Мысль усилена, но уместно ли жестокой к врагам Медее жалеть убитого ею? Кроме того, перевод длиннее подлинника.

В трагедии 'Ипполит' Ипполит обращается к Артемиде: 'Если бы мне закончить жизнь как начал', то есть поклоняясь богине (ст. 87). У Мережковского:

О, если бы у ног твоих, любя,
Окончить мог я жизнь мою как начал!

Ипполит, несомненно, питает к богине восторженно-почтительную любовь, но у Еврипида он сдержаннее. Анненскому решительно не нравился этот перевод, но его вариант также не идеален:

О если бы, как начинаю путь,
И обогнув мету, все быть с тобою.

44

Глагол κάμπτω действительно может означать спортивный термин - 'огибать метку' (в беге на соревнованиях), так буквально его и переводит Анненский, но в данном случае - он часть устойчивого оборота 'заканчивать жизнь'. К тому же атлет, огибая метку, лишь переходит ко второй части пути, Ипполит же хочет, чтобы их священная дружба с богиней длилась до самой смерти.

Кормилица уговаривает Федру не отчаиваться, а попытаться добиться любви Ипполита: 'Теперь же бой (спор) большой за спасение жизни твоей и не заслуживаю за это ненависти' (ст. 496-497). У Мережковского кормилица говорит несколько более возвышенно:

Но предвижу
Последнюю борьбу на жизнь и смерть,
И чтоб тебя спасти, на все дерзаю.

У Анненского, напротив, кормилица слишком приземленно-расчетлива:

Тянуть зачем, когда вопрос поставлен
Решительный - о жизни?

Хор поет о сыне Киприды - Эроте: 'Ни огонь, ни луч звезд не сравнятся со стрелами Афродиты, пущенными рукой Эрота, сына Зевса' (ст. 530-534). Мережковский, расширяя подлинник, несколько смягчает общее звучание и романтизирует его.

Нет, слабей огонь пожара
И светил, враждебных людям
Смертоносные лучи,
Чем из рук твоих любезных,
Стрелы нежной Афродиты,
Олимпийское дитя! (курсив наш. - А. У.).

Выделенные слова отсутствуют в подлиннике, но общий смысл передан вполне удовлетворительно. Что же касается лучей 'враждебных людям' и 'смертоносных', то здесь явная попытка дать комментарий прямо в тексте: ясно, что страшны не просто лучи звезд, но враждебные людям светила.

Анненский писал по поводу этих строк: 'Как можно, не краснея, пристегивать имя Еврипида к такому набору слов'. Но посмотрим, как он сам перевел эти строки:

Нет такого огня, и лучи светил
Со стрелой не сравняются горние,
Что из рук своих мечет в нас
Дия сын, и стрелой Кипридиной.

45

Стремясь сохранить эпиграмматическую краткость подлинника, он делает перевод непонятным и даже не вполне грамматически выверенным.

Хор, услышав, что Федра повесилась, спрашивает, не войти ли во дворец, но решает, что 'многое делать - небезопасно' (ст. 785). Мережковский переводит эту осторожную фразу более определенно:

В чужих делах
Излишнее участие - опасно.

В ином ключе понимает эти слова Анненский: 'Кто без толку хлопочет - не поможет', игнорируя намек хора на опасность вмешиваться в жизнь владык.

Тезей, узнав о гибели Федры, требует привести его к телу: 'Чтобы увидеть ужасное зрелище - жену, которая погибла, убив и меня' (ст. 825, 810). У Мережковского:

...чтоб мне увидеть труп
Жены моей возлюбленной. Погибнув,
О, милая, ты губишь и меня! (курсив наш. - А. У.).

То, что безусловно чувствует Тезей у Еврипида, у Мережковского он стремится высказать.

Интересно, что в переводе Анненского эта мысль изменена:

Пускай достойной плача
Картиной я насыщу взор, - жены
Я видеть труп хочу, себе на горе...

Тезей в подлиннике говорит не о том, что он хочет принести себе еще большее горе лицезрением мертвой жены, а о том, что жена, покончив с собой, принесла ему страдание.

Далее Тезей говорит о Федре: 'Как птица бесследно пропавшая, стремительным прыжком вырвалась из рук моих в Аид' (ст. 828-829). У Мережковского несколько более чувствительно:

Как пугливая птичка, вспорхнув,
Улетела в холодный Аид (курсив наш. - А. У.).

Артемида, утешая умирающего Ипполита, говорит: 'О мужественный страдалец, каким несчастьям ты подвергнулся (ты был обречен)!Тебя погубило благородство духа' (ст. 1389-1390). Мережковский расширяет подлинник до трех строк и придает словам Артемиды романтический оттенок: Ипполит не просто благороден и несчастен, он одинокий, изгнанный, непонятый.

46

О милый мой, для мук ты был рожден,
И жить с людьми не мог, затем что слишком
Была для них душа твоя чиста (курсив наш. - А. У.).

Ипполит, изгнанный Тезеем, обращается к Артемиде: 'О моя собеседница, моя спутница на охоте' (ст. 1092-1093). У Мережковского добавлено несколько слов:

О светлая подруга светлых дней,
Участница охот моих беспечных.

В целом, Ипполит Мережковского более склонен к лирическим излияниям, более сентиментален, чем в подлиннике, и тем самым несколько суховатый на современный взгляд образ античного аскета, девственника должен стать ближе читателю.

Рассмотрим случаи, когда Мережковский сокращает или упрощает мысль подлинника. Это бывает вызвано стремлением сделать сложный язык Еврипида более понятным, структуру его фраз менее запутанной. Как правило, эти небольшие изменения были совершенно безобидными и не нарушали общего значения фразы, во всяком случае, Мережковский явно старался далеко от оригинала не уклоняться. Однако такого рода небольшие отклонения давали пищу строгим критикам. Так, Анненский обрушился на начальные строки 'Медеи', обвинив Мережковского в недостаточно глубоком изучении Еврипида и даже в незнании греческого языка.

Приведем эти начальные строки: 'О, если бы корабль 'Арго' не приставал к берегам Колхиды, счастливо миновав черные (темно-синие) утесы Симплегады, если бы никогда не падала срубленная сосна на лесистый Пелион, если бы не снабдила она веслами руки благородных мужей, которые отправились добывать золотое руно Пелию' (ст. 1-6). Мережковский переводит так:

О лучше бы отважным аргонавтам
В далекую Колхиду кораблей
Не направлять меж Симплегад лазурных.
О лучше бы не падала сосна
Под топором в ущельях Пелиона
На весла тем бестрепетным мужам,
Что некогда для славного Пелея
Отправились за золотым руном!

Перевод несколько расширен за счет выделенных слов и двойного перевода ἄνδρων ἀίστων - 'отважным аргонавтам' и 'бестрепетным мужам'. Эти изменения, как и в прежних примерах, подчинены одной цели: придать рассказу персонажа (в данном случае - кормилицы) возвышенный, эмоциональный

47

характер. Этой же цели служит и кажущаяся ошибка: 'Корабль Арго' переведен множественным числом. Разумеется, Мережковский понимает, что здесь единственное число, но кормилица у него хочет сказать: 'Лучше бы никаких кораблей не направлять в Колхиду'. Анненский особенно негодовал на сокращение подлинника: 'В подлиннике сосна упала вовсе не на весла; переводчик не заметил, что 'μηδ᾽ ὲρετμῶσαι' - отдельная мысль' (курсив Анненского). Однако у Еврипида сосна упала именно, чтобы сделаться веслами, и Мережковский объединяет две близкие мысли в одну, в общем-то, оправданно. Сам же Анненский перевел следующим образом:

О, для чего крылатую ладью
Лазурные, сшибаяся, утесы
В Колхиду пропускали, ель зачем
Та падала на Пелий, что вельможам
Их веслами вооружив, дала
В высокий Иолк в злаченых завитках
Руно царю Фессалии доставить?

Выделенные слова или отсутствуют в подлиннике, или передают его неточно. Возникает впечатление, что текст Еврипида казался Анненскому недостаточно 'красивым' и ему последовательно придается утонченный, куртуазный характер: 'крылатая ладья', 'злаченые завитки', 'царь Фессалии' вместо Пелия. Наконец, утесы, которые 'сшибаяся, пропускали' корабль, - просто неверно по сути: они, как раз сшибаясь, старались не пропустить аргонавтов. Неудачна и модернизация 'вельможам' - она резко выделяется на античном фоне. Наконец, 'в высокий Иолк' - это начало следующей мысли, о Медее. К тому же, особенно при чтении вслух, строка 'В высокий Иолк в злаченых завитках' воспринимается как одна мысль, хотя завитки, конечно, относятся к руну.

Несколько упрощены у Мережковского и начальные строки 'Ипполита', опять же ради ясности. В прологе Афродита рассказывает о себе: 'Я - великая и небезызвестная среди смертных и на небе богиня, зовущаяся Афродитой' (ст. 1-2). Мережковский переводит проще:

Я - грозная богиня Афродита,
Царящая на небе и земле.

Сравним с переводом Анненского:

Полна земля молвой о нас и ярок
И в небесах Киприды дивной блеск,
И сколько есть людей под солнцем дальним...

48

И неудачная анафора (и ярок, и в небесах, и сколько), затемняющая смысл фразы, и трудно читаемая первая строка, особенно звукосочетание 'онасыярок', и сложность грамматической конструкции - вce зто делает текст тяжелым для понимания.

Ограничим сравнение двух переводов еще одним примером. В том же монологе Афродита говорит, что Ипполит чтит одну только сестру Феба Артемиду, дочь Зевса. Мережковский сокращает эту мысль, он переводит лишь 'дочь Зевса'. Перевод Анненского вместил обе характеристики Артемиды, но превратился в головоломку:

А меж богов сестры милее Феба
И Зевсовой нет дочери ему.

Все эти соображения призваны не столько зачеркнуть усилия Анненского, чей перевод действительно стал в свое время интереснейшим литературным явлением, сколько доказывают, как трудно создать адекватный, 'точный' перевод, даже если именно такова установка самого переводчика. Свидетельствуют они и о том, как легко быть пристрастным критиком.

Надо заметить, что в некоторых случаях с замечаниями Анненского можно согласиться: при стремлении к ясности в переводе пропадают некоторые психологические тонкости. Так, влюбленная Федра, очнувшись от бреда, говорит: 'Прямо (здраво) мыслить - больно, безумствовать - стыдно, лучше не осознавая (не приходя в сознание) умереть' (ст. 247-249). У Мережковского:

Больно думать, больно чувствовать,
Легче было бы в забвении
И в бреду мне умереть (курсив наш. - А. У.).

Кормилица пытается утешить Федру, видящую для себя один выход - смерть. Хор вмешивается в их разговор: 'Она говорит более полезное в несчастии, хвалю же тебя, похвала же эта более тяжела, чем ее упрек и тебе еще тяжелее ее слушать' (ст. 482-485). У Мережковского эта мысль дана несколько упрощенно:

Хотя полны слова ее надежды,
Я все-таки, владычица, скажу,
Что не она - в надежде неразумной,
А ты в своем отчаяньи права!

Другой вид упрощения текста Еврипида заключается в том, что не сохраняется точность воспроизведения античных имен и географических названий, Мережковский часто сохраняет

49

лишь некий общеантичный колорит, иной раз происходит и латинизация. В 'Медее' вместо 'пеплос' дается слово с латинским окончанием 'пеплум' (ст. 780 и т. д.). В подлиннике 'гони Эринию' - в переводе 'гони Фурию' (ст. 1260). Вместо Аластора, демона мщения - опять Фурия (ст. 1333). Вместо 'О счастливые Эрехтиды' у Мережковского 'О счастливые жители Аттики', вместо 'пиэрид' - музы (ст. 824 и далее). Ясон говорит детям: 'Пусть о вас заботятся отец и какой-нибудь из богов, благосклонный к вам' (ст. 918-919), у Мережковского - 'отец и Гений, вас хранящий'.

В 'Ипполите' говорится: 'один из граждан в этой земле Трезенской' (ст. 12) - у Мережковского 'один из всех мужей Эллады'. Хор спрашивает Федру, кто из богов поразил ее недугом, 'Пан, Геката или гнев священных корибантов или матери горной (Кибелы)' (ст. 143-144). Последние два предположения Мережковский пропускает.

В целом, надо сказать, что эти мелкие изменения в основном продиктованы потребностями размера и существенного влияния на смысл не оказывают.

Рассмотрим теперь изменения греческого подлинника, привносящие в него элементы культурных представлений иных эпох или черты психологии, чуждой античным героям. Возможно, эти моменты продиктованы неосознанным стремлением несколько осовременить текст, притом что сознательной установки на модернизацию у Мережковского все-таки было.

В 'Медее' кормилица говорит, что власть имущие тяжело смиряют гнев и 'лучше (простому) человеку жить среди равных себе' (ст. 121-123). У Мережковского кормилица неожиданно разражается политической речью: 'Нет, я верю, что все пред законом равны...'. (Заметим, что Анненский, поняв эту мысль верно, облек ее в причудливо-изящную форму: 'Не лучше ли быть меж листов невидным листом?').

Хор поет о Киприде, которая посылает Мудрости (Софии) спутников-Эротов, помогающих во всем прекрасном (доблестном) (ст. 844-845). У Мережковского возникает элемент христианизации:

Людям шлет Киприда милую
Строгой Мудрости сообщницу -
Непорочную Любовь.

Вообще говоря, именно внесение черт, свойственных христианской психологии - наиболее частое, самое существенное отклонение от подлинника: ни русификации, ни режущих глаз и слух архаизмов или неуклюжих неологизмов мы у Мережковского практически не встречаем.

Медея говорит: 'Клянусь подземными демонами мщения Аида' (ст. 1059). У Мережковского: 'Клянусь тенями Ада'.

50

Впрочем, 'Ад' вместо 'Аида' ставили многие переводчики, в том числе и Зелинский в трагедиях Софокла.

В трагедии 'Ипполит' хор поет о Федре, которая хочет предпочесть смерть бесчестью: 'Увы, увы, добродетель прекрасна повсюду и пожинает у смертных добрую славу' (ст. 431-432). У Мережковского:

О, не было ль вовек святое сердце
И мудрое прекраснейшим иэ благ.

В другом случае эпитет 'святой' и вовсе неуместен: слова Тезея 'мое ложе' переведены: 'мое святое ложе'.

В некоторых случаях в переводе неточно передан couleur locale, черты, характерные именно для греческой жизни. Так, Тезей упрекает Ипполита: 'Ты гораздо больше самого себя стараешься почитать, чем родивших тебя, как должно по справедливости' (ст. 1080-1081), то есть речь идет о почтении к родителям, считавшемся в Греции государственным и религиозным долгом детей. У Мережковского говорится несколько о другом:

Ты самого себя привык жалеть,
Но ни любви в душе твоей, ни правды.

Федра после долгих просьб кормилицы, которая даже хватает ее за руку, соглашается открыть ей свою тайну: 'Исполню просьбу' (ст. 335). У Мережковского:

Жаль тебя.
Исполню все, о чем меня ты просишь.

Но у Еврипида говорится не столько о жалости, сколько о религиозном уважении к правам молящего, дотронувшегося до руки.

В других случаях подлинник претерпевает небольшие изменения в соответствии с представлениями Мережковского о Роке как главной движущей силе античной трагедии. В принципе это действительно так, но иногда Мережковский старается усилить этот мотив, вводя Рок даже туда, где его в подлиннике нет. Медея говорит: 'Все равно их необходимо убить. Если же нужно, сама их убью, которых родила' (ст. 1062-1063). У Мережковского:

Я родила их, я же и убью.
Назначенное Роком да свершится.

Ниже Медея снова возвращается к этой мысли: 'Вооружись же сердце. Что ты медлишь совершить страшное, но необходимое зло?' (ст. 1242-1243). У Мережковского:

51

Вооружись же сердце, будь бесстрашным
И то, что Рок назначил, соверши.

Наконец, завершающие строки 'Медеи': 'Так совершилось это дело' (ст. 1419). У Мережковского: 'Так и здесь воля Рока свершилась'.¹

И наконец, несколько случаев, когда изменения в переводе не несут, видимо, никакой 'идеологической' нагрузки и объясняются недопониманием текста или простой небрежностью. Как и раньше, таких случаев набирается немного.

Хор откликается на вопли Медеи, призывающей смерть: 'Что это у тебя за желание страшного ложа', - то есть смерти (ст. 151-154). Мережковский понимает это как 'неприступное ложе', то есть как тоску по брачному ложу с Ясоном, которое теперь недоступно:

Неужели, Медея,
Жаждешь так ненасытно,
Так безумно тоскуешь
Ты по брачному ложу,
Что зовешь к себе смерть?

Но судя по следующим словам, хор имеет в виду именно желание смерти: 'Смерть и так поспешит, ничто не сможет ее умолить' (ст. 154-155). Эта мысль в переводе Мережковского не отражена.

Медея говорит, что не позволит смеяться над ней - благородным потомком Гелиоса - потомству Сизифа, заключившему брак с Язоном (ст. 404-406). Мережковский понимает слово γάμοις буквально, как 'связи', 'любовницы' и переводит:

Игрушкою Сизифовых детей,
Посмешищем Язоновых любовниц
Не будь, о дочь Колхидского царя,
В чьих жилах - кровь от крови бога Солнца!

Обращение Медеи к Язону: 'О негоднейший, о наихудший' (ст. 465), переведено неточно: 'О трус', хотя ясно, что трусость - не единственный и не главный порок Язона.

Хор поет о трудностях воспитания детей: 'Одно же зло из всех зол наихудшее для всех смертных назову' (имеется в

1 Об отношении Мережковского к идее рока в античных трагедиях см. также: Коренева М.Ю. Д.С. Мережковский и немецкая культура (Ницше и Гете. Притяжение и отталкивание) // На рубеже XIX и XX веков: Из истории лит. связей рус. литературы: Сб. науч. тр. Л., 1991. С. 56-59. Интересно сопоставить с отношением Ф. Ф. Зелинского к идее рока в статье: Ярхо В. Н. Ф. Ф. Зелинский - переводчик Софокла // Софокл. Драмы. В пер. Ф. Ф. Зелинского. М., "Наука", 1990 (серия "Литературные памятники").

52

виду - хоронить собственных детей) (ст. 1105-1106). Мережковский переводит так:

Но последнего, самого горького зла
Не избегнет никто...

Это не верно по смыслу - не всем родителям приходится видеть смерть собственных детей.

Есть некоторое количество неточностей и в 'Ипполите'.

Так, Ипполит приносит Артемиде венок, собранный на чистом лугу: 'Стыдливость поит его (луг) речной росой' (ст. 78). У Мережковского картина изящная, но не соответствующая подлиннику:

И светлыми струями нимфа рек
Стыдливые деревья орошает.

᾽Αιδώς - 'стыд, стыдливость' - персонифицируется в 'нимфу рек', происхождение 'деревьев' и вовсе невозможно объяснить.

Приблизительно переведена и следующая мысль: 'Цветы на этом лугу могут срывать только те, кто имеет добродетель от природы, а не выучился ей' (ст. 79). У Мережковского:

Цветы срывать здесь могут только те,
Кто в мудрости природою взлелеян,
А людям злым и грешным не дано.

Однако у Еврипида противопоставляются не добродетельные - грешным, а именно изначально, от рождения чувствующие нравственный закон - и наученные ему, в этом сказываются отголоски современных ему философских споров.

Кормилица говорит Федре, вспомнившей о матери Пасифае, имевшей связь с быком, и сестре Ариадне, ставшей женой Диониса: 'Дитя, что с тобой? Ты порочишь родственников?' (ст. 340). У Мережковского: 'Зачем, дитя, тревожишь прах усопших?' Между тем, Ариадну, ставшую женой бога и получившую бессмертие, вряд ли возможно назвать 'усопшей'.

Узнав, что тайна Федры раскрыта, хор поет: 'О, если бы нам укрыться в бездонные пропасти или сделал бы нас бог крылатой птицей в стае пернатых!' (ст. 732-734). Мережковский не стал отходить от рукописной традиции, где вместо союза ἢ - 'или' стоит ἲνα - 'чтобы', хотя на стороне этого исправления стоят такие серьезные комментаторы, как Гартунг, и перевод вышел не вполне понятным:

53

Прочь отсюда в пещеры глубокие,
где живут только стаи пернатые...

Надо сказать, что и Анненский не заметил этого противопоставления:

О если б укрыться могла я
Туда, в эти темные выси.
О, если б велением бога
Меж птицами вольною птицей
Вилась я.

Но это противопоставление достаточно важно для Еврипида: его хор стремится вверх, вниз, в темные пропасти земли, в небесные выси - куда угодно, лишь бы прочь от ужасов и горестей окружающей жизни. Эти строки перекликаются со словами Артемиды в конце трагедии. Артемида упрекает Тезея, погубившего сына: 'Что же ты под землю, в Тартар не спрячешься, опозоренный, или не взлетишь на воздух птицей, чтобы выбраться из бед?' (ст. 1290-1293). Мережковский и в данном случае убирает противопоставление двух возможностей: 'Скройся же в Тартар, беги от людей, опозоренный...'.

*     *     *

Таким образом, мы рассмотрели переводы всех шести трагедий. Какие же можно сделать выводы? В целом это переводы очень близки к тексту - насколько может быть близким к подлиннику стихотворный перевод, написанный русским литературным языком. В основном Мережковскому удавалось не выходить за пределы строчек. Вызывают удивление упреки в незнании языка и непонимании текста - в большинстве случаев они явно тенденциозны. Мы отметили большинство 'непонятых' Мережковским мест - во-первых, их не много, во-вторых, они, за редкими исключениями, не искажают общий смысл подлинника, являясь мелкими недоработками, которые неизбежны при таком объеме переводимых текстов и могли в свое время быть устранены доброжелательным и квалифицированным редактором. Небольшие неточности в географических названиях и именах и вовсе извинительны: ни один перевод не может вместить всего, существуют требования размера и ритма. К тому же античные географические реалии подавляющему большинству читателей ровно ничего не говорили - и иногда могли опускаться без ущерба для смысла. Заметим, что Мережковский этим не злоупотреблял.

Более серьезными могут показаться упреки в усилении или ослаблении звучания некоторых мест по сравнению с подлинником. Но и они имеют объяснение и оправдание. Между читателем и древним автором стояло около двух с половиной тыся-

54

челетий и Мережковский (возможно, не всегда сознательно) стремился приблизить звучание текста к современным литературным вкусам - литература стала более чувствительной, эмоциональной, менее натуралистичной. Переводчик стремился не только к адекватному переводу - но и к адекватному восприятию текста читателями.

То же можно сказать и о некотором 'осовременивании' героев, привнесении черт психологии человека нового времени. Это проявляется у Мережковского в незначительных мелочах, которые, в сущности, могут быть замечены только специалистами-классиками. Переводчик стремился сделать высоких героев трагедии близкими читателю, а их мысли, чувства, страдания - не далекой экзотикой, а внятными современному сознанию - иногда при этом действительно приходилось жертвовать точностью.

Надо отдать должное переводам Мережковского в другом - они обладают рядом серьезных достоинств. Переводчик не мыслил себя соперником великих писателей, он нигде не стремится превзойти их. Проявляется это и в тщательном воспроизведении смысла, и в том, что язык переводчика 'не заметен' - свой поэтический стиль не проявлен, он не мешает восприятию подлинника - и при этом является легким, звучным, в полном смысле литературным. Мережковский использует высокий стиль, но не злоупотребляет старославянизмами в попытке придать трагедиям 'древний' колорит. Старательно избегает руссицизмов, чтобы не разрушать 'античное' впечатление. Избегает он и прозаизмов, разговорных просторечных оборотов, которые могут патетическому месту придать комическое впечатление, или просто снизить общее звучание.

Что касается упреков в том, что переводчик, не являясь филологом-классиком, избегал самостоятельной трактовки сложных мест и не учитывал мнения новейших комментаторов, то, думается, это даже к лучшему. В это же время, в 1892 году, Ф. Зелинский, готовя издание 'Царя Эдипа' для гимназий, внес в текст подлинника 125 исправлений, из них - 32 собственных.¹ При этом большинство из них сразу же вызвали резкие споры и другими филологами-классиками приняты не были. В целом, можно смело сказать, что переводы Мережковского до сих пор остаются одними из лучших - и, безусловно, заслуживают внимания будущих переводчиков и просто читателей.

1 Софокл. Царь Эдип / С введением, примем., 29 рис. и ключом к лирич, размерам. Объяснил проф. Ф. Зелинский. Царское Село, 1892; Заметки к трагедиям Софокла и к схолиям на них Ф. Ф. Зелинского. СПб., 1892.

А. В. Успенская

Комментарии к страницам статьи: 22 марта 2020