"Мир Иннокентия Анненского": тема "Вяч. И. Иванов и И. Ф. Анненский"

Общение Анненского с Ивановым было наиболее тесным в 1909 г. В этом же году Иванов бывал с С. К. Маковским у Анненского в Царском Селе. Маковский писал Анненскому 20.V 1909 г.: "Итак в пятницу мы будем в Вашем гостеприимном доме на Захаржевской. Я предвижу интересный обмен идей с В. Ивановым" (ЦГАЛИ, ф. 6 оп. 1, ед. хр. 347).

Анненский посвятил Вяч. Иванову два шуточных стихотворения под одним названием "Мифотворцу - на башню", где в квартире Вяч. Иванова регулярно бывал в 1909 г. (см. фото "башни" на странице), и стихотворение "Другому".

Автор статьи "О поэзии Иннокентия Анненского", в ходе подготовки которой Вяч. И. Иванов не только узнал о существовании "Кипарисового ларца", но и впервые прочитал "Тихие песни".
См. об этом: Тименчик Р. Д. Поэзия И. Анненского в читательской среде 1910-х годов // А. Блок и его окружение. Учен. зап. Тарт. ун-та, вып. 680. Блоковский сборник. VI. Тарту: Тартуский гос. ун-т. 1985. С. 103.

Автор стихотворения, посвящённого Анненскому:

Зачем у кельи ты подслушал,
Как сирый молится поэт,
И святотатственно запрет
Стыдливой пустыни нарушил?

'Не ты ль меж нас молился вслух,
И лик живописал, и славил
Святыню имени? Иль правил
Тобой, послушным, некий дух?:'

- Молчи! Я есмь; и есть - иной.
Он пел; узнал я гимн заветный.
Сам - безглагольный, безответный -
Таясь во храмине земной.

Тот миру дан; я - сокровен:
Ты ж, обнажитель беспощадный,
В толпе глухих душою хладной
Будь, слышащий, благословен.

С посвящением: "Инн. Ф. Анненскому", вошло в кн.: "Cor ardens". СПб., 1911 (Цикл "Пристрастия"). Ultimum vale - последнее прощание (лат.).

Alexander J. Annenskij and the 'Other': a Reading of 'Drugomu' // Canadian Slavonic Papers. 1982. V. 24. ? 3. P. 221-228.

Kelly Catriona. Vjačeslav Ivanov as the 'Other': A contribution to the 'Drugomu' debate // Culture e I memoria. Atti del terzo Simposio Internazionale dedicato a Vjačeslav Ivanov. I: Testi in italiano. francese, inglese / A cura di Fausto Malcovati. Firenze, 1988. P. 151-161.

Маневич Г. И. Оправдание творчества. фрагменты ниже

Если бы можно было этими строками заменить разговор! Но они лишь утешают меня, да и то слабо, в невозможности придти к Вам сегодня, как я собирался было.

Я так устал вперед (омерзительнейшая из форм усталости) от перспективы еще этой, хотя и одной из последних недель, моей службы¹, - что признаю неизбежным просидеть сегодня дома. Надо это... инстинктом чувствую, что надо. Знаете, как лошадь, на Кавказе: оступится, - и окаменевает - обращай-

тесь с нею, как с вещью. Всякому ведь еще хочется жевать и видеть, даже не видеть... а так... Опять это?..

Нет... перечитывал, наизусть знаю... нет, нет и нет!

Елена Гете для нас, т<о> е<сть> для моего коллективного, случайного Я, не может быть тем чем сделало ее Ваше, личный и гордый человек²!

И мы не выродились вовсе в своей безличности. Тогда было тоже... но оно еще не выявилось и не обострилось, не обвещилось так, как теперь. Вот и все.

Елена, это - неполнота владения женщиной, и в ней две стороны. Елена культа, это - сознание женщины, а Елена мифа, это - желание мужчин.

Призрачность же Елены - вовсе не покаянная песнь Тисии³ - хоро-становителя, а лишь - Роковая развеянность 'вечно-женского' по послушным и молящим, но быстро стынущим вожделениям. Вся Елена - из желаний: и в Амиклах на троне, и там - на Белом острове с загробно-торжествующим, но землею обагренным сыном Фетиды в виде жениха⁴, там среди белых птиц, крылатых желаний, пришедших следом и всюду за ней родящихся.

Одевайте Елену в какие хотите философемы, но что-то в самой загадочности ее сидит мучительно- и неистощимо-грубое, чего не разложит даже электричество мысли, и всегда, всегда так было.

Нет, я слишком дорого заплатил за оголтелость моего мира - не я, а Я, конечно - чтобы не сметь поставить... Стоп... потопим в чернильнице кощунство!⁵

Хотелось бы очень Вас послушать, именно послушать... молча... Но до менее взволнованно-больных минут, чем теперь, сейчас.

Печатается по тексту автографа, сохранившегося в архиве В. И. Иванова (НИОР РГБ. Ф. 109. К. 11. ? 43. Л. 1-2 об.).

Письмо цитировалось впервые в работе, опубликованной дважды: Корецкая И. Вячеслав Иванов и Иннокентий Анненский // Культура и память: Третий международный симпозиум, посвящённый Вячеславу Иванову. II. Доклады на русском языке. Firenze: La Nuova Italia, 1988. С. 84. (Записки факультета литературы и философии Павийского университета; 45); Корецкая И. Вячеслав Иванов и Иннокентий Анненский // Контекст 1989: Литературно-тео-

ретические исследования / АН СССР; ИМЛИ им. А. М. Горького; отв. ред. А. В. Михайлов. М.: Наука, 1989. С. 60.

В полном объеме впервые опубликовано в составе статьи А. В. Лаврова 'Вячеслав Иванов - "Другой' в стихотворении И. Ф. Анненского' (Иннокентий Анненский и русская культура ХХ века: Сб. научн. тр, / Музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме; Сост. и научн. ред. Г. Т. Савельевой. СПб.: Арсис, 1996. С. 113-114).

Иннокентий Феодорович
Анненский,
Царское Село. Захаржевская,
д. Панпушко

Иванов Вячеслав Иванович ( 1866-1949) - поэт, переводчик, критик, теоретик символизма.

Различные аспекты взаимоотношений Анненского и Вяч. Иванова, внимательно и не без полемического начала следивших за творчеством друг друга (см, в частности, работы, оказавшие серьезное методологическое воздействие на восприятие наследия Анненского и Иванова литературной критикой и наукой: статьи Анненского 'О современном лиризме' (КО. С. 329-333, 336, 337, 355, 357, 359-360, 380, 381, 382) и Иванова 'О поэзии Иннокентия Анненского' (Иванов Вячеслав. Собрание сочинений / Под ред. Д. В. Иванова и О. Дешарт; С введением и прим. О. Дешарт. Брюссель: Fоуег Oriental Chrétien, 1974. Т. II. С. 573-586; см, там же с. 21, 354-355, 659, 667, 742, 783, 816-817), стихотворения Анненского 'Другому', 'Мифотворцу - на башню' и Иванова 'Ultimum vale'), вызвали массу комментариев, им посвящена обширная научно-критическая литература (библиографический перечень, приведенный мною ранее (см.: УКР III. С. 132-134), надлежит пополнить следующими позициями:

- Stammler Heinrich A. Vjačeslav Ivanov's Image of Man // Wiener Slavistisches Jahrbuch. Graz; Wien; Koln, 1967/68. Bd. 14. S. 128-142;
- Alexander Jean. Annenskij and the 'other': A reading of 'Drugomu' // Canadian Slavonic Papers. 1982. Vol. XXIV. ? 3. P. 221-228;
- Кондратьев Александр. Письма к Амфитеатровым / Публ., вступ. слово и прим. Вадима Крейда // НЖ. 1990. Кн. 181. Декабрь. С. 170-171;
- Маневич Галина. Оправдание творчества. М.: Прометей, 1990. С. 18-32;
- Мусатов В. В. К истории одного спора: (Вячеслав Иванов и Иннокентий Анненский) // Творчество писателя и литературный процесс: Нравственно-философская проблематика в русской литературе XX века: Межвуз. сборник научн. трудов / Ивановский гос. ун-т. Иваново, 1991. С. 26-38;
- loannidou Alexandra. Humaniorum studiorum cultores. Die Gräkophilie in der russischen Literatur der Jahrhundertwende am Beispiel von Leben und

Werk Innokentij Annenskijs und Vjačeslav Ivanovs. Frankfurt am Main: Lang, 1992. 285 S. (Heidelbcrger Publikationen zur Shvistik. In: Litera-turwissenschaftliche Reihe, 2);
- Хан Анна. 'Ассоциативный символизм' И. Анненского в оценке Вяч. Иванова // Studia Slavica / Асаdemiae Scientiarum Hungaricae. 1996. Vol. 41. ? 1-4. С. 247-278;
- Koрецкая И. В. Вячеслав Иванов и 'Парнас' // Вячеслав Иванов: Материалы и исследования / РАН; ИМЛИ им. А. М. Горького. М.: Наследие, 1996. С. 281-285, 290, 291;
- Богомолов Н. А. Русская литература первой трети XX века: Портреты; Проблемы; Разыскания: Томск: Водолей, 1999. С. 495-496,499;
- Обатнин Геннадий. Иванов - мистик: Оккультные мотивы в поэзии и прозе Вячеслава Иванова. М.: Кафедра славистики Университета Хельсинки; НЛО, 2000. С. 69-71, 199-200. (НЛО. Научное приложение; Вып. XXIV);
- Иванова О. Ю. Вяч. Иванов и Ин. Анненский: Две точки зрения на картину Л. Бакста 'Terror Antiquus': (версия) // Вячеслав Иванов: Творчество и судьба: К 135-летию со дня рождения / РАН; Научн. совет по истории мировой культуры; Античная комиссия; Культурно-просв. об-во 'Лосевские беседы'; Отв. ред. А. А. Тахо-Годи, Е. А. Тахо-Годи. М.: Наука, 2000. С. 128-135;
- Сестры Герцык. Письма / Сост. и коммент. Т. Н. Жуковской. СПб.; М.: ИИА Пресс; Дом-Музей Марины Цветаевой, 2002. С. 196-197, 202, 454-455;
- Асоян А. А. Вячеслав Иванов и орфическая тема в культуре серебряного века; Нива Ж. Вячеслав Иванов - птицелов; Ронен О. Темы из Гейне в творчестве Вячеслава Иванова // Вячеслав Иванов - Петербург - мировая культура: Материалы международной научной конференции 9-11 сентября 2002 г.: Посвящается 300-летию Санкт-Петербурга / РАН; ИРЛИ (ПД). Томск; М.: Водолей Publishers, 2003. С. 27-33, 70-72, 75-77, 80).

Лично Анненский и Иванов познакомились, вероятно, осенью 1906 г. на чтении 'Сатирессы' А. А. Кондратьева (см.: Два письма А. А. Кондратьева к В. И. Иванову / Публ. Н. А. Богомолова // НЛО. 1994. ? 10: Историко-литературная серия; Вып. I. Вячеслав Иванов: Материалы и публикации / Сост. Н. В. Котрелев. С. 107-113), но вряд ли их общение до весны 1909 г. было сколько-нибудь активным (во всяком случае, документальными свидетельствами об их встречах в 1907-1908 гг. я не располагаю). Рабочий контакт между двумя мэтрами был установлен в значительной мере благодаря усилиям Маковского привлечь влиятельного в литературных кругах Иванова к деятельному сотрудничеству в журнале 'Аполлон'. Маковский и был инициатором визита Иванова в Царское Село, впечатления от которого отразились в публикуемом письме (телеграмма Маковского печатается по архивному источнику: РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. ? 347. Л. 2):

Иннокентию Федоровичу Анненскому
Захаржевская Дом Панпушко
Ц/Село

Можно ли приехать к Вам с Вячеславом Ивановым <в> пятницу двухчасовым поездом<?>
Привет

Текст ответной телеграммы Анненского не сохранился, но судя по письму Маковского, отправленному 19 мая Вяч. Иванову (цит. по: Переписка В. И. Иванова с С. К. Маковским / Подгот. текста Н. А. Богомолова и С. С. Гречишкина; Вступ. статья Н. А. Богомолова; Коммент. Н. А. Богомолова и О. А. Кузнецовой // НЛО. 1994. ? 10: Историко-литературная серия; Вып. I. Вячеслав Иванов: Материалы и публикации / Сост. Н. В. Котрелев. С. 139-140), Анненский сразу же откликнулся и выразил согласие принять гостей:

Только что я получил телеграмму от Ин. Фед. Анненского: он очень рад будет видеть нас у себя в пятницу. Итак, я надеюсь, что мы встретимся в этот день, в 2 часа, на Царскосельском вокзале. Я уверен, что Вы не пожалеете об этом маленьком путешествии, а мне доставите настоящую радость. <...>

Предполагаемая встреча у Анненского в пятницу 22 мая была одной из самых важных тем следующего письма Маковского (печатается по тексту автографа, сохранившегося в фонде Анненского: РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. ? 347. Л. 8-9): <см. на странице писем С. К. Маковского>

Показателем того, что в беседе Иванова и Анненского затрагивались не только вопросы организации журнала, но и их штудии в области культа Диониса, является содержание телеграмм, обмен которыми состоялся между Анненским и Ивановым вскоре после упомянутой встречи.

В архиве Анненского (РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. ? 328. Л. 1) отложилась телеграмма Иванова следующего содержания:

Иннокентию Федоровичу Анненкову <так! - А. Ч.>
24 V 1909

Упомянутый в тексте Райш (Reisch) Эмиль (1863-1933) - немецкий филолог-классик, историк, археолог, автор ряда монографических работ, посвященных дионисийской проблематике, среди которых следует особо выделить следующие труды: Reisch Emil. Der Dionysos des Alkamenes. Wien, 1893; Dörpfeld Wilhelm, Reisch Emil. Das griechische Theater: Beiträge zur Geschichte des Dionysos-Theaters in Athen und anderer griechischer Theater. Athen, 1896. На авторитет Райша Анненский не раз ссылался в своих лекциях по античной литературе (см., в частности: ИАД. С. 26, 103, 136). Трудно поэтому предположить, что он просто перепутал издание, посылая ответную телеграмму (сохранилась в архиве Иванова (НИОР РГБ. Ф. 109. К. 11. ? 43. Л. 5), почтовый штемпель 25 мая):

Речь идет о девятом полутоме знаменитой 'Реальной энциклопедии классических древностей' Паули-Виссова, включающем в себя статью о Дионисе Отто Керна (см.: [Kern О.] Dionysos: 2) Der Gott // Paulys Realencyclopädie der classischen Altertumswissenschaft: Neue Bearbeitung / Unter Mitwirkung zahlreicher Fachgenossen hrsg. von Georg Wissowa. Stuttgart: J. B. Metzlersche Verlag, 1903. Neunter Halbband: Demogenes-Donatianus. Sp. 1010-1046), которую Анненский, между прочим, использовал, готовясь к лекциям (см.: Зельченко В. В. Примечания // ИАД. С. 340, 341, 348, 349). Стоит отметить, что эта работа упоминалась и Вяч. Ивановым в более поздних его трудах, посвященных дионисийской проблематике (см., в частности: Иванов Вяч. И. Дионис и прадионисийство: Фрагменты книги (публ. Г. Ч. Гусейнова) // Эсхил. Трагедии: В пер. Вячеслава Иванова / Изд.

подгот. Н. И. Балашов и др. М.: Наука, 1989. С. 352. (Литературные памятники)).

¹ В августе 1909 г. истекал тридцатилетний срок 'беспорочной и усердной' педагогической службы Анненского. Пенсионное законодательство Российской Империи, действовавшее в конце XIX - начале XX вв., по общему правилу определяло срок выслуги пенсии для государственных служащих следующим образом: 25 и 35 лет. Чиновник, выслуживший 25 лет, имел право на пенсию в размере половинного оклада, в случае, если срок выслуги составлял 35 лет, пенсия была равна должностному окладу уходящего в отставку (ср. вводное прим. к тексту 169 <письмо О. П. Герасимову от 25.05.1908>).
Эта констатация Анненского - одно из свидетельств того, что к весне 1909 г. он, несмотря на перспективу вполне очевидных материальных потерь, принял решение не связывать себя на очередные пять лет служебными узами.

² Елена, прекраснейшая из женщин греческой мифологии, героиня II части 'Фауста' Гёте, не однажды упомянута в труде Вяч. Иванова 'Эллинская религия страдающего бога' (см. первопубликацию: Иванов Вячеслав. Эллинская религия страдающего бога // Новый путь. 1904. Февраль. С. 59-60, 62). Анненский посвятил этому 'поэтическому имени' специальную работу 'Елена и ее маски' (см. прим. 2 к тексту 170 <письмо Е. М. Мухиной от 20.06.1908>).
Говорить о том, какая трактовка этого образа была обозначена Ивановым в разговоре с Анненским, можно лишь с известной долей допущения, но нельзя не учитывать при этом точку зрения, высказанную в 'Эллинской религии страдающего бога' (и логикою вещей связанную с такими понятиями, как 'вечная женственность' и 'протохристианство'): 'То, что влечет умы к языческому полюсу нашей двойственной культуры, - не романтическая и мечтательная nostalgie du passé <ностальгия по прошлому (фр.)>, но жажда синтеза. Как исторический факт, можно установить, что европейская мысль постоянно и закономерно возвращается за новыми стимулами и оплодотворениями к гению Эллады. И тогда гений Эллады снова празднует свое возрождение. Недаром великое слово "Палингенесия" <возрождение (древнегр.)> было завещано умирающею Грецией ее достойнейшему наследнику, и христианская церковь была первою принявшею слово. Нам особенно прилично говорить о "возрождении", потому что мы говорим о Дионисе. "Сей есть бог возрождения", учили неоплатоники. Всегда Эллада была для европейского духа родником жизни и обновляемой молодости. Всегда была она страстно желаемой и страстию воскрешаемой из предела вечных "Матерей" Еленою для символического Фауста. И магическим золотым ключом Фауста всегда было - искусство' (Иванов Вячеслав.

Эллинская религия страдающего бога / Прим. и коммент. В. В. Сапова // Человек. 2006. ? 6 (ноябрь - декабрь). С. 173-174).
Ср. с суждениями Анненского из статьи 'Ион и Аполлонид', впервые опубликованной в 1899 г.: 'Мистический брак Елены с Фаустом кончается у Гёте печально. Моля Персефону, да примет богиня в свое царство ее и Евфроиона, Елена в последний раз обнимает Фауста и тает в воздухе, оставив в руках последнего из своих мужей божественный пеплос и покрывало. Не надо особенной проницательности, чтобы понять символический смысл этого брака и этой разлуки. Елена - античное искусство, Фауст - тревожная и пытливая мысль романтика. Плод их союза - новая поэзия. Божественные покровы Елены, это - классическая форма, завещанная нам древностью' (цит. по: Театр Еврипида 1906. С. 528).

⁴ Амиклы - город на полуострове Пелопоннес, расположенный неподалеку от Спарты, царем которой был Менелай, муж Елены. После смерти Елена по одной из версий мифа была перенесена на остров Левка (Белый) близ устья Дуная, где ее мужем стал сын нереиды Фетиды Ахилл, погибший у стен Трои.
Говоря об этом мотиве, отразившемся в 'Фаусте' Гёте, и ссылаясь на диалог Филострата ('Ηρϖϊκός, 745) и труд Павсания (Περιήγησις τής 'Ελλάδος, III, 19, 11-13), Анненский писал: 'Как бы ни освещалась жизнь Елены в Спарте, Трое, Египте, но это был для античного сознания все же лишь эпизод ее божественного существования. На одной грани этого эпизода стояло чудесное рождение Елены от Зевса, превращенного в лебедя, и Немесиды, которая стала лебедью и снесла Елену в яйце, найденном Ледой, или от Океана, а на другой - бессмертный брак Тинтариды с Ахиллом на Белом острове, к которому по воле Посидона с тех пор не дерзают приближаться люди, или ее апофеоз в эфире в виде блуждающего огня' (Анненский Иннокентий. Елена и ее маски // Театр Еврипида. Драмы / Перевод со введениями и послесловиями И. Ф. Анненского; Под ред. и с коммент. Ф. Ф. Зелинского. М.: Изд. М. и С. Сабашниковых, 1917. Т. 2. С. 216, 219).

⁵ Иронически-провокационный характер этой фразы эффектно подсвечивается свидетельством мемуаристки: <Е. К. Герцык, см. на странице>

Вяч. И. Иванов - И. Ф. Анненскому. 16 октября 1909 г.

Фрагмент письма приводился ранее в: ПК, прим. 255, с. 141.

И. Ф. Анненский - Вяч. И. Иванову. 17 октября 1909 г.

Я только что получил Ваше превосходное стихотворение, которое я и воспринимаю во всей цельности его сложного и покоряющего лиризма. Заглушаю в душе лирическое желание ответить - именно потому, что боюсь нарушить гармонию Вашей концепции и красоту мысли - такой яркой и глубинно-ласкающей, что было бы стыдно полемизировать против ее личного коррелята и еще стыднее говорить о себе в терминах, мистически связанных с "Тем - безглагольным, безответным"¹. Когда-нибудь в капризной беглости звука, то влажно <?> сшибаясь, то ропотно разбегаясь связанные и не знающие друг друга, мы еще продолжим возникшее между нами недоразумение². Только не в узкости личной полемики, оправданий и объяснений, а в свободной дифференциации, в посменном расцвечении волнующей нас обоих Мысли. О чем нам спорить? Будто мы пришли из разных миров? Будто в нас не одна душа - беглая гостья; душа, случайно нас озарившая, не наша, но Единая и Вечная и тем безнадежней любимая?

1 ...с "Тем - безглагольным, безответным". - Перефразированная строка из названного стихотворения В. Иванова. У Иванова: "Он пел: узнал я гимн заветный, - / Сам - безглагольный, безответный - / Немея в скинии земной".

2 ... возникшее между нами недоразумение. - Речь, по-видимому, идет о недовольстве В. Иванова разбором его стихотворений в статье Анненского "О современном лиризме".

Поздравляю тебя с Новым годом, будь светел и славен. Ты очень обрадовал меня дважды приветами из Швейцарии и тронул живою памятью обо мне в местах, где я был счастлив когда-то¹. С нетерпением жду твоего приезда. Жизнь моя течет тяжело и болезненно. Отпустить 'Cor Ardens' просто не было воли. И вовсе не потому, чтобы я его совершенствовал или пополнял по плану или, наконец, колебался обнародовать. Глубокое равнодушие оковывало меня. Но довольно писанных нелюбимых слов. Хочу тебя обнять. Благодарю тебя за 'Огненного ангела' - ты знаешь, я люблю твою книгу². Пожелай счастливого Нового года Иоанне Матвеевне. 'Общество ревнителей художественного словат тебя; тобою гордится как своим³. Настоящий состав Совета, который ведет 'Общество', его задачи и работы: ты, Зелинский (кооптированный на место И. Ф. Анненского)⁴, Блок, Кузмин и я, Маковский - 'администратор' - ведает 'тело' 'Общества', с своим помощником (секретарем редакции 'Аполлона'). Выбирает новых членов Совет-администратор. Такова организация. Отделение от 'Аполлона' полное, в смысле организации и юридическом. Я читал в этом семестре о метафоре и символе (три вечера) и потом о внутренних формах лирики, именно о 'reine Lirik'* и гимне⁵. Анненский был прерван - преждевременной, горькой - смертью! - на начале серий: 'Ритмы Пушкина и их судьба в нашей позднейшей лирике'. Зелинский в этом полугодии прочтет о законе клаузулы в прозаическом периоде и о элегическом ритме (дистихи) в антике и у нас. Твоего курса ждем с огромным интересом.

Членов у нас мало - часто мы, кажется, преувеличиваем осторожность - что, впрочем, отнюдь не значит, что у нас литературная elite.

Чуть-чуть было не уехал с Гумилевым в Африку⁶... но был болен, оцеплен делами и - беден, очень беден деньгами.

Публикация и комментарии С. С. Гречишкина, Н. В. Котрелева и А. В. Лаврова // Литературное наследство, том 85. Валерий Брюсов. М., "Наука", 1976. С. 523-524.

1 Путешествуя по Западной Европе осенью 1909 г., Брюсов послал Иванову две приветственные открытки - из Бриенца (2 сентября) и из Женевы (11 сентября).

2 Брюсов послал Иванову второе издание романа 'Огненный ангел' (М., 'Скорпион', 1909).

3 Осенью 1909 г. 'Поэтическая академия' (т. е. заседания на 'башне' Иванова, посвященные лекциям по теории стиха для молодых поэтов) была преобразована в 'Общество ревнителей художественного слова' с официальной программой лекций и поэтических вечеров. В его 'совет', состав которого Иванов перечисляет далее, входили писатели, группировавшиеся вокруг редакции журнала 'Аполлон' (СПб.; первый номер вышел в октябре 1909 г.). Административные функции взяли на себя редактор 'Аполлона' Сергей Константинович Маковский (1877-1962) и секретарь редакции этого журнала Евгений Александрович Зноско-Боровский (1884-1954). Брюсов один из первых получил приглашение прочесть курс лекций по теории стиха: 'Кроме вас, для той же цели пока приглашены г.г. Вячеслав И. Иванов, Иннокентий Ф. Анненский, в числе своих слушателей вы увидите всех молодых поэтов, живущих здесь. Главным инициатором является Н. С. Гумилев' (письмо Зноско-Боровского от 21 сентября 1909 г. - ГБЛ, ф. 386, карт. 86, ед. хр. 61). Брюсов ответил согласием (см. там же, письмо от 20 октября 1909 г.), однако с лекциями в 'Обществе' не выступал. О роли Иванова в этом 'Обществе' см.: Модест Гофман. Поэтическая академия ('Вестник литературы', 1909, ? 8).

5 Сохранились конспекты некоторых из этих лекций, написанные рукой М. М. Замятниной (см.: ГБЛ. Записки Отдела рукописей. Вып. 34. М., 1973, стр. 258. Опубликованы: Гаспаров М.Л. Лекции Вяч. Иванова о стихе в Поэтической Академии 1909 г. // НЛО. 1994. ? 10: Историко-литературная серия; Вып. I. Вячеслав Иванов: Материалы и публикации / Сост. Н. В. Котрелев. С. 89-106). Вероятно, задуманная им позже книга 'Введение в поэтику' должна была строиться на основе этого курса, а также лекций, прочитанных в 'Кружке поэзии' (ср.: 'Записи высказываний В. И. Иванова на занятиях 'Кружка поэзии', февраль-август 1920 г. Сост. Ф. И. Коган'. - ИМЛИ, ф. 55, оп. 1, ед. хр. 6). Книга не вышла, хотя была объявлена изд-вом 'Альциона' ('Печать и революция', 1922, кн. 2(5), стр. 402). а затем ошибочно указана в числе изданий, вышедших в свет (там же, кн. 7, стр. 158).

6 Н. С. Гумилев уехал в Абиссинию в ноябре 1909 г.

'Вечером был на редакционном собрании 'Аполлона'. Встретил, кроме Маковского и Анненского, Бенуа, Добужинского, Мейерхольда, Судейкина, Врангеля. Приехал с Гумилевым. Говорил с Волошиным, который был забавен, - по поводу его бранного фельетона обо мне'
Иванов Вячеслав. Собрание сочинений. Т. II. Брюссель, 1974. С. 783.
Цит. по: Переписка В. И. Иванова с С. К. Маковским / Подгот. текста Н. А. Богомолова и С. С. Гречишкина; Вступ. статья Н. А. Богомолова; Коммент. Н. А. Богомолова и О. А. Кузнецовой // НЛО. 1994. ? 10: Историко-литературная серия; Вып. I. Вячеслав Иванов: Материалы и публикации / Сост. Н. В. Котрелев. С. 153.

'Гумилев по просьбе Маковского читал мне и Кузмину стихи Анненского и Волошина, чтобы выбрать интереснейшие. Мы по обыкновению совпадали в приговоре'.

Иванов Вячеслав. Собрание сочинений. Т. II. Брюссель, 1974. С. 791.
Цит. по: Переписка В. И. Иванова с С. К. Маковским / Подгот. текста Н. А. Богомолова и С. С. Гречишкина; Вступ. статья Н. А. Богомолова; Коммент. Н. А. Богомолова и О. А. Кузнецовой // НЛО. 1994. ? 10: Историко-литературная серия; Вып. I. Вячеслав Иванов: Материалы и публикации / Сост. Н. В. Котрелев. С. 153.

Вяч. Иванов, вместе с Анненским и С.К. Маковским был учредителем Общества ревнителей художественного слова, которое они зарегистрировали 20 октября 1909 г. Этим была формально оформлена Академия стиха, возникшая при редакции журнала "Аполлон".

Анненский разбирает поэзию Вяч. Иванова в статье "О современном лиризме" (раздел "ОНИ"). Характеристика творчества Вяч. Иванова содержится также во втором разделе этой статьи - "ОНЕ".

Об отношении Вяч. Иванова к И. Анненскому - в письме А. А. Кондратьева не установленному лицу, фрагмент которого приведён в прим. 58 статьи Лаврова А. В. и Тименчика Р. Д. в ПК, с. 120.

О соперничестве Анненского и Вяч. Иванова в Академии стиха вспоминает Г. И. Чулков в книге "Годы странствий" (1998, с. 203).

В дневнике П. А. Журова от 31 декабря 1916 г. о Вяч. Иванове:

Он называл символистами лишь троих - Блока, себя и И. Анненского. Брюсов отошел от символизма. Он позитивен и не тонок, - эклектик.

Субботин С. И. '...мои встречи с Вами нетленны...'. Вячеслав Иванов в дневниках, записных книжках и письмах П. A. Журова. // НЛО. 1994. ? 10: Историко-литературная серия; Вып. I. Вячеслав Иванов: Материалы и публикации / Сост. Н. В. Котрелев. С. 213.

Исследования темы "Анненский и Вячеслав Иванов":

Капцев В. А. Художественный мир И. Анненского (мотив - мифологема - архетип). КД. Минск, 2002. В собрании есть копия Автореферата, в котором "оппозиция Анненский - Иванов" обозначена среди основных положений к защите.

Маковский С. К. Вячеслав Иванов. глава книги "Портреты современников"

Галина Маневич. Оправдание творчества. см. ниже

Сендерович С. Я. Ф. Ф. Зелинский и Вяч. Иванов. Начала и концы // Вячеслав Иванов. Исследования и материалы. Вып. 1 / Отв. редакторы К. Ю. Лаппо

Данилевский, А. Б. Шишкин. СПб.: Издательство Пушкинского Дома, 2010. С. 399.

"Вяч. Иванов не был единственным поэтом и исследователем античности. Таким был и Иннокентий Анненский; но к нему портрет, начертанный Зелинским, не подходит. Его наука и его поэзия идут по разным руслам, и, хотя античностью он занимался и как поэт в качестве переводчика и соперника Эврипида, не был он предан вакхизму, а, наоборот, тихой и утонченной очень индивидуальной рефлексии. Вяч. Иванов заметил, что Анненский относится к античности как ее декаданс ('О поэзии Иннокентия Анненского'; II, 579). Вяч. Иванов ничего не отрицал; наоборот, он стремился все включить в свой культурный синтез".

Тименчик Р. Д. Поэзия И. Анненского в читательской среде 1910-х годов // А. Блок и его окружение. Учен. зап. Тарт. ун-та, вып. 680. Блоковский сборник. VI. Тарту: Тартуский гос. ун-т. 1985. С. 103.

фрагменты первой части книги
"ПОЭТ (три типа служения)"

Источник текста: Галина Маневич. Оправдание творчества. М.: Прометей, 1990.
"Исследовательский центр Вячеслава Иванова в Риме", https://www.v-ivanov.it/

В предисловии "От автора", датированном январём 1983 г., сказано: "Данная книга включает в себя цикл статей (1980-1982 гг.), озабоченных одной проблемой проблемой творчества, как наследственной органической черты русской поэзии, которая стыдилась идеала 'чистой красоты' и всегда искала ему оправдания". Это, как и заглавие книги, перекликается с предисловиями Анненского к его "книгам отражений", что подтверждает и сноска 19.
Первая часть книги датирована автором: март - февраль 1980 г.

Другое имя, ранее отмеченное нами в контексте Пушкин - Достоевский*, - И. Анненский - современник В. Соловьева, переживший его всего на девять лет. В его поэзии связи с В. Соловьевым и самим Вяч. Ивановым действительно проходят едва заметно, по касательной. Однако через Пушкина, Фета и Тютчева, а главное, Достоевского здесь тоже можно обнаружить родственные тенденции. Уже упоминавшиеся рифмы В. Соловьева, обращенные к А. Фету

дают возможность прочитать сокрытый смысл посвященного Анненскому стихотворения Вяч. Иванова 'Ultimum Vale'. Оно создано в 1909 году, незадолго до смерти И. Анненского, и завершает большой поэтический цикл 'Пристрастия', включенный Вяч. Ивановым во Вторую книгу сборника 'Cor Ardens', выпущенного издательством 'Скорпион' в 1911 г.

* На с. 12. цитата из речи Анненского "Достоевский" о чтении Достоевским пушкинского "Пророка".

Понятно, почему именно в этот цикл Вяч. Иванов помещает в 1911 г. строфы, посвященные И. Анненскому. В 1909 г. он послал их поэту в письме. Надо осознать, как глубоко проникновение Вяч. Иванова в эту поэтическую судьбу. Напомним некоторые факты из биографии И. Анненского. Они достаточно известны, но от того не менее печальны¹⁹. Гений И. Анненского для многих современников существовал в трех разных лицах: переводчик, критик, автор-псевдоним 'Тихих песен'.

Во всей полноте еще при жизни И. Анненского истинное его лицо открывается Вяч. Иванову. Венчая свой цикл 'Пристрастия' стихотворением, посвященным И. Анненскому, Вяч. Иванов включает поэта в цепочку гениев русской поэзии, традиции которой мы и пытаемся прочертить.

19 И. Анненский почти всю свою зрелую жизнь проработал директором Царскосельской гимназии*. Занимался переводами античных авторов. Получил известность как переводчик эврипидовской 'Федры'**. В отличие от большей части своих литературных современников, вошел в их круги незадолго до смерти как критик ('Книги отражений')***.
В предисловии к 'Первой' книге И. Анненский как бы вторил И. Киреевскому, который в свое время писал: '...критика произведений образцовых должна быть не столько судом, сколько простым свидетельством, ибо зависит от личности и потому может быть произвольною и основана на сочувствии и потому должна быть пристрастною'*, так как заявлял, что 'само чтение поэта есть уж е творчество. Поэты пишут не для зеркал и не для стоячих вод', и далее - ко 'Второй': 'Мои отражения сцепила, нет, даже раньше их вызвала моя давняя тревога. И всех их проникает проблема творчества, одно волнение, с которым я, подобно вам, ищу оправдания жизни'**.
Глубоко личностный, глубоко творческий подход к пониманию роли критики, видимо, и привлек в 1909 г. к И. Аненскому С. Маковского - редактора нового журнала 'Аполлон'. И. Анненский был приглашен возглавить критический раздел журнала, однако для его стихов в первом выпуске места не находится. Изданный при жизни сборник стихов - 'Тихие песни' - вышел под псевдонимом - 'Ник. Т-о'. Автор - аноним.
И. Анненский, по-видимому, в осмыслении сущности творчества - 'темного мира бессознательного', 'чаши коллективного мыслестрадания' - предвосхитил идеи глубиной психологии К. Юнга. См. 'Бальмонт-лирик' и Письмо к Е. М. Мухиной (2.III.1908) - И. Анненский. 'Книги отражений'. См. статью К. Юнг 'Психология и поэтическое творчество'. УНИОН. М. 1979. Сб. 'Судьба искусства и культуры в западноевропейской мысли XX века'.

* И . Киреевский. О стихотворениях г. Языкова. Сб. И. В. Киреевский. Критика и эстетика. М. 'Искусство'. 1979.
** И. Анненский. Книги Отражений. Предисловие к Первой и Второй книгам. 'Наука'. М., 1979.

* Только 9 лет, с 1896 по 1905 гг.
** Трагедия Еврипида называется "Ипполит". Анненский получил некоторую известность как переводчик трагедий Еврипида в целом.
*** Как поэта его знали и Брюсов, и Блок. Как поэт прежде всего он стал известен и в кругу журнала "Аполлон".

На это посвящение И. Анненский с благодарностью отвечает, И его ответ нам бы хотелось назвать 'тихим' завещанием, как 'Тихие песни', извлеченным из бездонного 'Кипарисового ларца'. Но и величественным - как его трагедии. Необходимо привести его здесь дословно. <текст выше>²⁰ Тайно связанные вечным Законом поэзии, 'Пророком' Пушкина, читаемым Достоевским, 'подвигом поэтического молчания Тютчева', 'Душою, молящейся неведомым богам' В. Соловьева - И. Анненский и Вяч. Иванов засвидетельствовали свое родство. Их знакомство и ежедневные встречи

20 И. Анненский. Книги отражений. 'Наука'. М. 1979.

в августе - сентябре 1909 года происходили в Царском Селе, над которым до сих пор парит душа пушкинского гения. От 25 августа 1909 г. в дневнике Вяч. Иванова можно найти следующую запись: 'Я многим молодым какой-то друг, старший брат; меня, кажется, любят - так, что даже не боятся исповедоваться, и почтительны настолько, что никогда никто не спрашивает ничего личного обо мне, все со мною говорят о себе и своем. Я говорю немного о себе и своем - из вежливости, для равенства. И вот - неожиданно: встреча настоящая с Анненским, который вдруг до недр все угадал, увидел, понял'²¹. Поэтического сборника Вяч. Иванова 'Cor Ardens' И. Анненский читать не мог, однако, судя по письму к Вяч. Иванову, он был знаком со сборником статей и афоризмов 'По звездам'. Стихи Вяч. Иванова, посвященные И. Анненскому, - это воплощенная в гармонической словесно-поэтической форме квинтэссенция идей собственной книги и некая перекличка с книгами 'Отражений'.

Попробуем процитировать несколько основных тезисов сборника 'По звездам'²²: 'Источник всей силы и всей жизни (поэта) - это временное освобождение от себя и раскрытие души живым струям, бьющим из самых недр мира. Тогда человек, утративший свою личную волю, себя потерявший, находит свое предвечное истинное волнение и делается страдательным орудием живущего в нем Бога, ...волит творчески, значит волит безвольно'. ('Символика эстетических начал'). Затем - 'Верны своей святыне остались дерзнувшие творить свое отрешенное слово. Дух, погруженный в подслушивание и транс тайного откровения, не мог сообщаться с миром иначе, чем пророчествующая Пифия. Слово стало только указанием, только намеком, только символом, ибо только такое слово не было ложью' ('Поэт и чернь'); далее: '...Достоевский, создания которого принадлежат главным образом искусству демотическому, представляет особенности художника келейного'²³ ('Копье Афи-

21 Вяч. Иванов. Парерга и Паралипомена. 'Ultimun Vale'. Собрание соч., т. II. Брюссель. 1974.

22 Вяч. Иванов. По звездам (статьи и афоризмы). Изд. 'Оры'. С.-Петербург. 1909 г.

23 Вяч. Иванов 'келейным' называет 'искусство... центробежное в своем глубочайшем устремлении... Если интимное искусство очерчивает себя волшебным кругом, келейное хочет обладать магическим жезлом. Его замкнутость - вынужденная, замкнутость самозащиты и сосредоточения: творческая монада нового брожения обороняет себя непроницаемой броней, как бы уходит в свою раковину... Это катакомбное творчество 'пустынников духа'... психология (келейного художника) - психология молитвенного делания, родная созерцаниям браманов, знавших, что из энергии молитвенной таинственно и действенно возникает, доколе она длится, божество молитвы... Художник этого типа искусства, сознательно или бессознательно, живет убеждением, что 'нужен одинокий пыл неразделенного порыва'.

ны'); 'Истинное содержание художественного изображения всегда шире его предмета. Творение гения говорит нам о чем-то ином, более глубоком, более трагическом, более божественном, чем то, что оно непосредственно выражает. В этом смысле оно всегда символично, но то, что оно объемлет своим символом, остается для ума необъятным и несказанным для человеческого слова' ('Предчувствия и предвестия').

Если сравнить текст стихотворения Вяч. Иванова и текст письма И. Анненского, мы сможем в несказанных и неизреченных словах того и другого услышать музыку идей сборника 'По звездам', лейтмотив книги 'Отражений'.

Статья 'Символы красоты у русских писателей' включена

И. Анненским во 'Вторую книгу отражений'. Мысль И. Анненского - 'Красота для поэта есть или красота женщины или красота как женщина' - подобно 'блоковскому варианту', не навеяна ли идеями и поэзией В. Соловьева, тем более, что основным материалом для анализа этой проблемы И. Анненскому служат образы пушкинской Татьяны, а также Грушеньки и Настасьи Филипповны Достоевского. Через Достоевского - к В. Соловьеву. Но это скорее - догадки.

Знакомство Вяч. Иванова с И. Анненским произошло, как мы знаем, незадолго до смерти автора 'Тихих песен' и уже после тяжелой утраты, постигшей Вяч. Иванова. Вяч. Иванова 'тихого', ушедшего из 'башни' и склоненного перед ликом святости, ликом Церкви. Именно в этот период и могло появиться стихотворение, посвященное И. Анненскому 'Зачем у кельи

ты подслушал', которое уже первой и последней - 'Будь, слышащий, благословен' - строчками связывает сонмом русских поэтов - 'кочевников Красоты', Красоты, 'мир спасающей'. Видится некая вертикаль - соборное строительство русского поэтического слова - понимание поэзии как свидетельского говорения о неизреченном, об Ином бытии и Ином нездешнем Слове.

Мы не говорим сейчас о поэтах, в творчестве которых не раскрылись пока для нас, не обнаружились взаимные 'прорастания' каждого со всеми. Эти поэты пока представляются связанными с отдельными звеньями, ранее намеченной вами цепочки: Пушкин - Достовский - В. Соловьев - Вяч. Иванов - И. Анненский; А. Фет - с Пушкиным и с В. Соловьевым, Ф. Тютчев - с И. Анненским и Вяч. Ивановым, А. Блок - с В. Соловьевым и так далее. Взаимообусловленность каждого предыдущего с каждым последующим и каждого со всеми явила нам себя пока в одной, на наш взгляд, - центровой своей части - в обращенности к русской святыне, к лику Христа. Здесь главной фигурой для нас является Ф. Достоевский. Поэтому и будем продолжать только к нему и от него ведущие нити: снова - Пушкин - Достоевский - В. Соловьев - Вяч. Иванов - И. Анненский.

В классификационной иерархической сетке служителей поэзии в сборнике 'По звездам' Вяч. Иванов высший чин служения назвал 'келейным' и причислил к нему только Достоевского. Стихи Вяч. Иванова 'Зачем у кельи ты подслушал' возвращают нас и к высветленному отображению образа Достоевского в критике И. Анненского, и к Анненскому - поэту, еще с юности заболевшему или, скорее, безвольно впустившему в себя состояние страдания, символом которого становится герой его драмы Фамира-кифаред, жестоко ослепляющий себя за своевольную гордость - сметь состязаться в пении с богами. И. Анненский всегда знал, что поэту уготована одна судьба и другой он выбрать не может -

Не только И. Анненский-критик, но И. Анненский-поэт обращается к образу Достоевского:

Контрапункт 'света' и 'мучительного огня', испепеляющего страдания, которое пронизывает все творчество Достоевского, проходит в поэзии самого И. Анненского. Для него характерно выявление метафизической жизни поэтических волнений, тоски припоминания:

Мы находим у Анненского шедевры, не вошедшие в поэтические сборники, где с особой остротой обнажается страдательность, перевоплощающаяся в само существо его поэзии.

'Тихие песни' И. Анненский завершил стихотворением 'Желание'.

Свое 'желание' поэт (скорее всего, не ведая того) осуществил уединенной несуетной жизнью вдали от поэтических кругов. Он слушал голоса страдающего, страстотерпного мира, улавливая намеки нездешнего Света и нездешней Красоты. Вот чему служил поэт безраздельно:

Эта 'безумная любовь' и роднит его жизнь, жизнь в поэзии, с монашеским служением, которому мечтает поэт посвятить свои последние дни. Вот почему Вяч. Иванов, написавший статью об И. Анненском по следам его смерти, по следам их встречи, по следам стихотворения 'Зачем у кельи ты подслушал' и по следам письма, полученного в ответ, встраивает И. Анненского в ряд 'келейных' поэтов. Статья 'О И. Анненском', напечатанная в четвертом номере 'Аполлона', затем была включена Вяч. Ивановым в сборник статей 'Борозды и межи'²⁶. В этом сборнике Вяч. Иванов выводит другую иерархическую лестницу, иную вертикаль, определяющую степень поэтического постижения миров Иных. Эстетическая категория келейного творчества здесь отсутствует. Но читаем: 'Естественным результатом этого обращения к тюремному мученичеству своего или чужого Я является в возможности, как последнее слово лирического порыва, целая гамма отрицательных эмоций - отчаяния, ропота, уныния, горького скепсиса, жалости к себе и своему соседу по одиночной камере. В поэзии Анненского из этой гаммы настойчиво слышится повсюду нота жалости. И именно жалость, как неизменная стихия всей лирики и всего

26 В я ч. И в а н о в . Борозды и межи. Москва, изд. 'Мусагет', 1916 г.

контрапункт Достоевского, должно было после него раздельно звучать и пробуждать отдаленные созвучия. В свою очередь Анненский становится на наших глазах зачинателем нового типа лирики, нового лада, в котором легко могут выплакать свою обиду на жизнь души хрупкие и надломленные, чувственные и стыдливые, дерзкие и застенчивые, оберегающие одиночество своего заветного уголка, скупые нищие жизни. Их магически пленяет изысканный стиль и стих Анненского, тонкий и надламывающийся, своенравно сотканный из сложных, отреченных гармоний и загадочных антиномических намеков. Уединенное сознание допевает в них свою тоску, умирая на пороге соборности, но только то в этой новой напевности будет живым и обогащающим жизнь, что сохранит в себе лучшую энергию мастера - любвеобильно излучающую силу его великого сердца'.

'Желание' поэта, высказанное в его финальных рифмах,

выплеснулось в мир, и в нем увидел Вяч. Иванов 'любвеобильно излучающуюся силу его великого сердца', великого сердца И. Анненского.

В поэтическом сборнике И. Анненского 'Складни' есть по разительное стихотворение 'Другому', некоторым образом перекликающееся своими смыслами с пушкинским 'Поэтом'. И. Анненский вскрывает антиномическую природу личности поэта. Но мы здесь встречаемся с иным, чем пушкинский, взглядом на предмет.

И. Анненский, с юности обожженный идеей страдания Достоевского, ежеминутно ощущающий себя перед порогом смерти - 'Я просто так, задвинутый на дроги', - предчувствовал великую трагедию и возлагал надежды, что именно эта, искривленная страданием ипостась его поэтического 'Я' будет отмечена 'другими' поэтами. У И. Анненского, как и у Достоевского, страдание дает билет на бессмертие, между тем как пушкинская интерпретация онтологии поэта: 'Мы рождены для вдохновенья, для звуков сладких и молитв'. И. Анненский пишет:

Мучающаяся душа И. Анненского, естественно излившая себя в поэзии и критике, на пороге смерти услышанная Вяч. Ивановым и М. Волошиным, в новой жизни была уловлена и полюблена поэтами более позднего поколения - Н. Гумилевым, О. Мандельштамом и А. Ахматовой.

Страдательный мир поэтического мышления И. Анненского, помноженный на крестный путь самой России, претворенный в экзистенциальном, мученическом опыте личности, и явит Рос-

сии поэта нового типа - поэта-страстотерпца - О. Мандельштама.

'Как удивительна судьба Анненского! - писал О. Мандельштам. - Прикасаясь к мировым богатствам, он сохранил для себя только жалкую горсточку, вернее, поднял горсточку праха и бросил ее обратно в пылающую сокровищницу Запада. Все спали, когда Анненский бодрствовал. Храпели бытовики. Не было еще 'Весов'. Молодой студент Вячеслав Иванович Иванов обучался у Момзена и писал по-латыни монографию о римских налогах. И в это время директор Царскосельской гимназии долгие ночи боролся с Еврипидом, впитывал в себя яд мудрой эллинской речи, готовил настой таких горьких, полынно-крепких стихов, каких никто ни до, ни после него не писал. И для Анненского поэзия была домашним делом, и Еврипид был домашний писатель, сплошная цитата и кавычки. Всю мировую поэзию Анненский воспринимал, как сноп лучей, брошенный Элладой. Он знал расстояние, чувствовал его пафос и холод и никогда не сближал внешне русского и эллинского мира. Урок творчества Анненского для русской поэзии не эллинизация, а внутренний эллинизм, адекватный духу русского языка, так сказать домашний эллинизм... Эллинизм - это сознательное окружение человека утварью, вместо безразличных предметов, превращение этих предметов в утварь, очеловечивание окружающего мира, согревание его телеологическим теплом. Эллинизм - это всякая печка, около которой сидит человек и ценит ее тепло, как родственное его внутреннему теплу. Наконец, эллинизм - это могильная ладья египетских покойников, в которую кладется все нужное для продолжения земного странствия человека, вплоть до ароматического кувшина, зеркальца и гребня. Эллинизм - это система в бергсоновском смысле слова, которую человек развертывает вокруг себя, как веер явлений, освобожденных от временной зависимости, со подчиненных внутренней связи через человеческое я'²⁷.

Таким эллинистическим полем для О. Мандельштама был русский язык, воспринятый им как 'воплощение и действие разумной и дышащей плоти'. Голос этой плоти О. Мандельштам слушал как в поэзии И. Анненского, так и в 'гуле наплывающего и ждущего своей очереди колокола народной речи, не звучащей так явственно' ни у кого, кроме Вяч. Иванова. По Мандельштаму, 'Архаика Вячеслава Иванова происходит не от выбора тем, а от неспособности к относительному мыш-

27 О. М а н д е л ь ш т а м . О природе слова. (Статья 1922 г.). Собр. сочинений в трех томах. Т. 2 'Международное литературное содружество'.
1971.

лению, то есть сравнению времен. Эллинистические стихи Вячеслава Иванова написаны не после и не параллельно с греческими, а раньше их, потому что ни на одну минуту он не забывает себя, говорящего на варварском родном наречии'²⁸.

Записи дневника С. П. Каблукова (1910-17), отражающие его встречи с молодым поэтом О. Мандельштамом, свидетельствуют, что у истоков поэтического гения О. Мандельштама стояла лира И. Анненского и Вяч. Иванова. За чтением стихов этих поэтов, в сокровенных беседах об их творчестве, обсуждая поэтические опыты самого О. Мандельштама, провел С. П. Каблуков в компании с подающим большие надежды поэтом не одну петербургскую зиму.

О. Мандельштам разглядел в лирике А. Ахматовой традиции 'тончайшего психологизма' русской прозы XIX столетия. Еще И. Анненский, их общий духовный учитель, включал эти традиции в сферу поэзии.

В этот период жизни все чаще мысли А. Ахматовой возвращают ее к учителям - Пушкину, И. Анненскому, Достоевскому. Через всю жизнь пронесла А. Ахматова любовь к творчеству и личности Пушкина. Потрясенная 'Кипарисовым ларцом' И. Анненского, бывшая воспитанница Царскосельской гимназии³⁹ вспоминала: '...я сразу перестала видеть и слышать, я не могла оторваться, я повторяла эти стихи днем и ночью... Они открыли мне новую гармонию'⁴⁰. Постоянно ощущая присутствие своих Царскосельских учителей, в январе сорокового года А. Ахматова скажет: 'Царское для меня такой источник слез'⁴¹.

39 К. И. Ч у к о в с к и й . Анна Ахматова.
...Мы, коренные петербургские жители, безошибочно узнавали людей, воспитанных Царским Селом. Такой же, кстати сказать, отпечаток я всегда чувствовал в голосе, манерах и жесте наиболее типичного из Царскоселов - Иннокентия Анненского. Приметы этой редкостной породы людей: повышенная восприимчивость к музыке, поэзии и живописи, тонкий вкус, безупречная правильность тщательно отшлифованной речи, чрезмерная (слегка холодноватая) учтивость в обращении с посторонними людьми, полное отсутствие запальчивых, резких, необузданных жестов, свойственных вульгарной развязности.
<...>

40 Л. Ч у к о в с к а я . Записки об Анне Ахматовой.

Традицию - Пушкин - Достоевский - Вл. Соловьев - Вяч. Иванов - И. Анненский в нашу эпоху продолжили О. Мандельштам и Анна Ахматова. Они явили Иное свечение русской поэзии, откровение о ее вечно живой, преображающейся энергии духа, исполненной скорбью страстотерпного мира, обращенного к Лику Христа.

Обновление: 25.05.2024
АННЕНСКИЙ и ВЯЧЕСЛАВ ИВАНОВ Вячеслав Иванович Иванов (16 [28] февраля 1866 - 16 июля 1949) - поэт, переводчик, критик, теоретик символизма. Страница Википедии "Исследовательский центр Вячеслава Иванова в Риме", http://www.v-ivanov.it/ Сайт Вяч. И. Иванова в "Российской Литературной Сети", www.vacheslavivanov.org.ru

Фото, 1908. [1]	Портрет работы Н. П. Ульянова СПб., Русский музей, 1918 [4]	Портрет работы К. Ф. Юона, 1920 [4]	Рис. С. М. Городецкого, [5]	Силуэт работы Е. Кругликовой [3]
Общение Анненского с Ивановым было наиболее тесным в 1909 г. В этом же году Иванов бывал с С. К. Маковским у Анненского в Царском Селе. Маковский писал Анненскому 20.V 1909 г.: "Итак в пятницу мы будем в Вашем гостеприимном доме на Захаржевской. Я предвижу интересный обмен идей с В. Ивановым" (ЦГАЛИ, ф. 6 оп. 1, ед. хр. 347). КО, стр. 667. Анненский посвятил Вяч. Иванову два шуточных стихотворения под одним названием "Мифотворцу - на башню", где в квартире Вяч. Иванова регулярно бывал в 1909 г. (см. фото "башни" на странице), и стихотворение "Другому". Автор статьи "О поэзии Иннокентия Анненского", в ходе подготовки которой Вяч. И. Иванов не только узнал о существовании "Кипарисового ларца", но и впервые прочитал "Тихие песни". См. об этом: Тименчик Р. Д. Поэзия И. Анненского в читательской среде 1910-х годов // А. Блок и его окружение. Учен. зап. Тарт. ун-та, вып. 680. Блоковский сборник. VI. Тарту: Тартуский гос. ун-т. 1985. С. 103. Портрет справа выполнен К. А. Сомовым (1906). Вяч. Иванова можно также увидеть в собрании на групповом фото с Ф. Фр. Зелинским. Автор стихотворения, посвящённого Анненскому: Ultimum vale Зачем у кельи ты подслушал, Как сирый молится поэт, И святотатственно запрет Стыдливой пустыни нарушил? 'Не ты ль меж нас молился вслух, И лик живописал, и славил Святыню имени? Иль правил Тобой, послушным, некий дух?:' - Молчи! Я есмь; и есть - иной. Он пел; узнал я гимн заветный. Сам - безглагольный, безответный - Таясь во храмине земной. Тот миру дан; я - сокровен: Ты ж, обнажитель беспощадный, В толпе глухих душою хладной Будь, слышащий, благословен. С посвящением: "Инн. Ф. Анненскому", вошло в кн.: "Cor ardens". СПб., 1911 (Цикл "Пристрастия"). Ultimum vale - последнее прощание (лат.). Это стихотворение исследуется: Bazzarelli E. La poesia di Innokentij Annenskij. Milano, 1965. P. 46. Громов П. А. Блок, его предшественники и современники. М.; Л., 1966. С. 218-219. Alexander J. Annenskij and the 'Other': a Reading of 'Drugomu' // Canadian Slavonic Papers. 1982. V. 24. ? 3. P. 221-228. Kelly Catriona. Vjačeslav Ivanov as the 'Other': A contribution to the 'Drugomu' debate // Culture e I memoria. Atti del terzo Simposio Internazionale dedicato a Vjačeslav Ivanov. I: Testi in italiano. francese, inglese / A cura di Fausto Malcovati. Firenze, 1988. P. 151-161. Корецкая И. Вячеслав Иванов и Иннокентий Анненский. PDF Лавров А. В. "Вячеслав Иванов - "Другой" в стихотворении И. Ф. Анненского". Иванова О. Ю. Вяч. Иванов и И. Анненский: две точки зрения на картину Л. Бакста "Terror antiquus" (версия). Маневич Г. И. Оправдание творчества. фрагменты ниже Полонский В. В. Вяч. Иванов и И. Анненский: к проблеме двух "моделей античности" на рубеже веков. PDF Пурин А. А. Недоумение и Тоска. И. Ф. Анненский - Вяч. И. Иванову. 24 мая 1909 г. Источник текста: Письма II. ? 194. Подготовка текста и комментарии А. И. Червякова. 314 24 мая 1909. Многоуважаемый Вячеслав Иванович, Если бы можно было этими строками заменить разговор! Но они лишь утешают меня, да и то слабо, в невозможности придти к Вам сегодня, как я собирался было. Я так устал вперед (омерзительнейшая из форм усталости) от перспективы еще этой, хотя и одной из последних недель, моей службы¹, - что признаю неизбежным просидеть сегодня дома. Надо это... инстинктом чувствую, что надо. Знаете, как лошадь, на Кавказе: оступится, - и окаменевает - обращай- 315 тесь с нею, как с вещью. Всякому ведь еще хочется жевать и видеть, даже не видеть... а так... Опять это?.. Нет... перечитывал, наизусть знаю... нет, нет и нет! Елена Гете для нас, т<о> е<сть> для моего коллективного, случайного Я, не может быть тем чем сделало ее Ваше, личный и гордый человек²! И мы не выродились вовсе в своей безличности. Тогда было тоже... но оно еще не выявилось и не обострилось, не обвещилось так, как теперь. Вот и все. Елена, это - неполнота владения женщиной, и в ней две стороны. Елена культа, это - сознание женщины, а Елена мифа, это - желание мужчин. Призрачность же Елены - вовсе не покаянная песнь Тисии³ - хоро-становителя, а лишь - Роковая развеянность 'вечно-женского' по послушным и молящим, но быстро стынущим вожделениям. Вся Елена - из желаний: и в Амиклах на троне, и там - на Белом острове с загробно-торжествующим, но землею обагренным сыном Фетиды в виде жениха⁴, там среди белых птиц, крылатых желаний, пришедших следом и всюду за ней родящихся. Одевайте Елену в какие хотите философемы, но что-то в самой загадочности ее сидит мучительно- и неистощимо-грубое, чего не разложит даже электричество мысли, и всегда, всегда так было. Нет, я слишком дорого заплатил за оголтелость моего мира - не я, а Я, конечно - чтобы не сметь поставить... Стоп... потопим в чернильнице кощунство!⁵ Хотелось бы очень Вас послушать, именно послушать... молча... Но до менее взволнованно-больных минут, чем теперь, сейчас. Ваш И. Анне<нский> Печатается по тексту автографа, сохранившегося в архиве В. И. Иванова (НИОР РГБ. Ф. 109. К. 11. ? 43. Л. 1-2 об.). Письмо цитировалось впервые в работе, опубликованной дважды: Корецкая И. Вячеслав Иванов и Иннокентий Анненский // Культура и память: Третий международный симпозиум, посвящённый Вячеславу Иванову. II. Доклады на русском языке. Firenze: La Nuova Italia, 1988. С. 84. (Записки факультета литературы и философии Павийского университета; 45); Корецкая И. Вячеслав Иванов и Иннокентий Анненский // Контекст 1989: Литературно-тео- 316 ретические исследования / АН СССР; ИМЛИ им. А. М. Горького; отв. ред. А. В. Михайлов. М.: Наука, 1989. С. 60. В полном объеме впервые опубликовано в составе статьи А. В. Лаврова 'Вячеслав Иванов - "Другой' в стихотворении И. Ф. Анненского' (Иннокентий Анненский и русская культура ХХ века: Сб. научн. тр, / Музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме; Сост. и научн. ред. Г. Т. Савельевой. СПб.: Арсис, 1996. С. 113-114). Написано на почтовой бумаге: Иннокентий Феодорович Анненский, Царское Село. Захаржевская, д. Панпушко Иванов Вячеслав Иванович ( 1866-1949) - поэт, переводчик, критик, теоретик символизма. Различные аспекты взаимоотношений Анненского и Вяч. Иванова, внимательно и не без полемического начала следивших за творчеством друг друга (см, в частности, работы, оказавшие серьезное методологическое воздействие на восприятие наследия Анненского и Иванова литературной критикой и наукой: статьи Анненского 'О современном лиризме' (КО. С. 329-333, 336, 337, 355, 357, 359-360, 380, 381, 382) и Иванова 'О поэзии Иннокентия Анненского' (Иванов Вячеслав. Собрание сочинений / Под ред. Д. В. Иванова и О. Дешарт; С введением и прим. О. Дешарт. Брюссель: Fоуег Oriental Chrétien, 1974. Т. II. С. 573-586; см, там же с. 21, 354-355, 659, 667, 742, 783, 816-817), стихотворения Анненского 'Другому', 'Мифотворцу - на башню' и Иванова 'Ultimum vale'), вызвали массу комментариев, им посвящена обширная научно-критическая литература (библиографический перечень, приведенный мною ранее (см.: УКР III. С. 132-134), надлежит пополнить следующими позициями: - Stammler Heinrich A. Vjačeslav Ivanov's Image of Man // Wiener Slavistisches Jahrbuch. Graz; Wien; Koln, 1967/68. Bd. 14. S. 128-142; - Alexander Jean. Annenskij and the 'other': A reading of 'Drugomu' // Canadian Slavonic Papers. 1982. Vol. XXIV. ? 3. P. 221-228; - Кондратьев Александр. Письма к Амфитеатровым / Публ., вступ. слово и прим. Вадима Крейда // НЖ. 1990. Кн. 181. Декабрь. С. 170-171; - Маневич Галина. Оправдание творчества. М.: Прометей, 1990. С. 18-32; - Мусатов В. В. К истории одного спора: (Вячеслав Иванов и Иннокентий Анненский) // Творчество писателя и литературный процесс: Нравственно-философская проблематика в русской литературе XX века: Межвуз. сборник научн. трудов / Ивановский гос. ун-т. Иваново, 1991. С. 26-38; - loannidou Alexandra. Humaniorum studiorum cultores. Die Gräkophilie in der russischen Literatur der Jahrhundertwende am Beispiel von Leben und 317 Werk Innokentij Annenskijs und Vjačeslav Ivanovs. Frankfurt am Main: Lang, 1992. 285 S. (Heidelbcrger Publikationen zur Shvistik. In: Litera-turwissenschaftliche Reihe, 2); - Хан Анна. 'Ассоциативный символизм' И. Анненского в оценке Вяч. Иванова // Studia Slavica / Асаdemiae Scientiarum Hungaricae. 1996. Vol. 41. ? 1-4. С. 247-278; - Koрецкая И. В. Вячеслав Иванов и 'Парнас' // Вячеслав Иванов: Материалы и исследования / РАН; ИМЛИ им. А. М. Горького. М.: Наследие, 1996. С. 281-285, 290, 291; - Богомолов Н. А. Русская литература первой трети XX века: Портреты; Проблемы; Разыскания: Томск: Водолей, 1999. С. 495-496,499; - Обатнин Геннадий. Иванов - мистик: Оккультные мотивы в поэзии и прозе Вячеслава Иванова. М.: Кафедра славистики Университета Хельсинки; НЛО, 2000. С. 69-71, 199-200. (НЛО. Научное приложение; Вып. XXIV); - Иванова О. Ю. Вяч. Иванов и Ин. Анненский: Две точки зрения на картину Л. Бакста 'Terror Antiquus': (версия) // Вячеслав Иванов: Творчество и судьба: К 135-летию со дня рождения / РАН; Научн. совет по истории мировой культуры; Античная комиссия; Культурно-просв. об-во 'Лосевские беседы'; Отв. ред. А. А. Тахо-Годи, Е. А. Тахо-Годи. М.: Наука, 2000. С. 128-135; - Сестры Герцык. Письма / Сост. и коммент. Т. Н. Жуковской. СПб.; М.: ИИА Пресс; Дом-Музей Марины Цветаевой, 2002. С. 196-197, 202, 454-455; - Асоян А. А. Вячеслав Иванов и орфическая тема в культуре серебряного века; Нива Ж. Вячеслав Иванов - птицелов; Ронен О. Темы из Гейне в творчестве Вячеслава Иванова // Вячеслав Иванов - Петербург - мировая культура: Материалы международной научной конференции 9-11 сентября 2002 г.: Посвящается 300-летию Санкт-Петербурга / РАН; ИРЛИ (ПД). Томск; М.: Водолей Publishers, 2003. С. 27-33, 70-72, 75-77, 80). Лично Анненский и Иванов познакомились, вероятно, осенью 1906 г. на чтении 'Сатирессы' А. А. Кондратьева (см.: Два письма А. А. Кондратьева к В. И. Иванову / Публ. Н. А. Богомолова // НЛО. 1994. ? 10: Историко-литературная серия; Вып. I. Вячеслав Иванов: Материалы и публикации / Сост. Н. В. Котрелев. С. 107-113), но вряд ли их общение до весны 1909 г. было сколько-нибудь активным (во всяком случае, документальными свидетельствами об их встречах в 1907-1908 гг. я не располагаю). Рабочий контакт между двумя мэтрами был установлен в значительной мере благодаря усилиям Маковского привлечь влиятельного в литературных кругах Иванова к деятельному сотрудничеству в журнале 'Аполлон'. Маковский и был инициатором визита Иванова в Царское Село, впечатления от которого отразились в публикуемом письме (телеграмма Маковского печатается по архивному источнику: РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. ? 347. Л. 2): 318 Иннокентию Федоровичу Анненскому Захаржевская Дом Панпушко Ц/Село Ц/Село <из> Петербурга 19/V 1909 Можно ли приехать к Вам с Вячеславом Ивановым <в> пятницу двухчасовым поездом<?> Привет Маковский Текст ответной телеграммы Анненского не сохранился, но судя по письму Маковского, отправленному 19 мая Вяч. Иванову (цит. по: Переписка В. И. Иванова с С. К. Маковским / Подгот. текста Н. А. Богомолова и С. С. Гречишкина; Вступ. статья Н. А. Богомолова; Коммент. Н. А. Богомолова и О. А. Кузнецовой // НЛО. 1994. ? 10: Историко-литературная серия; Вып. I. Вячеслав Иванов: Материалы и публикации / Сост. Н. В. Котрелев. С. 139-140), Анненский сразу же откликнулся и выразил согласие принять гостей: Многоуважаемый Вячеслав Иванович, Только что я получил телеграмму от Ин. Фед. Анненского: он очень рад будет видеть нас у себя в пятницу. Итак, я надеюсь, что мы встретимся в этот день, в 2 часа, на Царскосельском вокзале. Я уверен, что Вы не пожалеете об этом маленьком путешествии, а мне доставите настоящую радость. <...> Предполагаемая встреча у Анненского в пятницу 22 мая была одной из самых важных тем следующего письма Маковского (печатается по тексту автографа, сохранившегося в фонде Анненского: РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. ? 347. Л. 8-9): <см. на странице писем С. К. Маковского> 319 Показателем того, что в беседе Иванова и Анненского затрагивались не только вопросы организации журнала, но и их штудии в области культа Диониса, является содержание телеграмм, обмен которыми состоялся между Анненским и Ивановым вскоре после упомянутой встречи. В архиве Анненского (РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. ? 328. Л. 1) отложилась телеграмма Иванова следующего содержания: Иннокентию Федоровичу Анненкову <так! - А. Ч.> 24 V 1909 Можете ли одолжить Рейша Дионис<?> Таврическая 25 Вячеслав Иванов Упомянутый в тексте Райш (Reisch) Эмиль (1863-1933) - немецкий филолог-классик, историк, археолог, автор ряда монографических работ, посвященных дионисийской проблематике, среди которых следует особо выделить следующие труды: Reisch Emil. Der Dionysos des Alkamenes. Wien, 1893; Dörpfeld Wilhelm, Reisch Emil. Das griechische Theater: Beiträge zur Geschichte des Dionysos-Theaters in Athen und anderer griechischer Theater. Athen, 1896. На авторитет Райша Анненский не раз ссылался в своих лекциях по античной литературе (см., в частности: ИАД. С. 26, 103, 136). Трудно поэтому предположить, что он просто перепутал издание, посылая ответную телеграмму (сохранилась в архиве Иванова (НИОР РГБ. Ф. 109. К. 11. ? 43. Л. 5), почтовый штемпель 25 мая): Таврич<еская> 25 С.-П<етер>б<ург> Вячеславу Ивановичу Иванову <из> Царского Села К сожалению девятый полутом у меня взят. Анненский Речь идет о девятом полутоме знаменитой 'Реальной энциклопедии классических древностей' Паули-Виссова, включающем в себя статью о Дионисе Отто Керна (см.: [Kern О.] Dionysos: 2) Der Gott // Paulys Realencyclopädie der classischen Altertumswissenschaft: Neue Bearbeitung / Unter Mitwirkung zahlreicher Fachgenossen hrsg. von Georg Wissowa. Stuttgart: J. B. Metzlersche Verlag, 1903. Neunter Halbband: Demogenes-Donatianus. Sp. 1010-1046), которую Анненский, между прочим, использовал, готовясь к лекциям (см.: Зельченко В. В. Примечания // ИАД. С. 340, 341, 348, 349). Стоит отметить, что эта работа упоминалась и Вяч. Ивановым в более поздних его трудах, посвященных дионисийской проблематике (см., в частности: Иванов Вяч. И. Дионис и прадионисийство: Фрагменты книги (публ. Г. Ч. Гусейнова) // Эсхил. Трагедии: В пер. Вячеслава Иванова / Изд. 320 подгот. Н. И. Балашов и др. М.: Наука, 1989. С. 352. (Литературные памятники)). 22 мая 2019 ¹ В августе 1909 г. истекал тридцатилетний срок 'беспорочной и усердной' педагогической службы Анненского. Пенсионное законодательство Российской Империи, действовавшее в конце XIX - начале XX вв., по общему правилу определяло срок выслуги пенсии для государственных служащих следующим образом: 25 и 35 лет. Чиновник, выслуживший 25 лет, имел право на пенсию в размере половинного оклада, в случае, если срок выслуги составлял 35 лет, пенсия была равна должностному окладу уходящего в отставку (ср. вводное прим. к тексту 169 <письмо О. П. Герасимову от 25.05.1908>). Эта констатация Анненского - одно из свидетельств того, что к весне 1909 г. он, несмотря на перспективу вполне очевидных материальных потерь, принял решение не связывать себя на очередные пять лет служебными узами. ² Елена, прекраснейшая из женщин греческой мифологии, героиня II части 'Фауста' Гёте, не однажды упомянута в труде Вяч. Иванова 'Эллинская религия страдающего бога' (см. первопубликацию: Иванов Вячеслав. Эллинская религия страдающего бога // Новый путь. 1904. Февраль. С. 59-60, 62). Анненский посвятил этому 'поэтическому имени' специальную работу 'Елена и ее маски' (см. прим. 2 к тексту 170 <письмо Е. М. Мухиной от 20.06.1908>). Говорить о том, какая трактовка этого образа была обозначена Ивановым в разговоре с Анненским, можно лишь с известной долей допущения, но нельзя не учитывать при этом точку зрения, высказанную в 'Эллинской религии страдающего бога' (и логикою вещей связанную с такими понятиями, как 'вечная женственность' и 'протохристианство'): 'То, что влечет умы к языческому полюсу нашей двойственной культуры, - не романтическая и мечтательная nostalgie du passé <ностальгия по прошлому (фр.)>, но жажда синтеза. Как исторический факт, можно установить, что европейская мысль постоянно и закономерно возвращается за новыми стимулами и оплодотворениями к гению Эллады. И тогда гений Эллады снова празднует свое возрождение. Недаром великое слово "Палингенесия" <возрождение (древнегр.)> было завещано умирающею Грецией ее достойнейшему наследнику, и христианская церковь была первою принявшею слово. Нам особенно прилично говорить о "возрождении", потому что мы говорим о Дионисе. "Сей есть бог возрождения", учили неоплатоники. Всегда Эллада была для европейского духа родником жизни и обновляемой молодости. Всегда была она страстно желаемой и страстию воскрешаемой из предела вечных "Матерей" Еленою для символического Фауста. И магическим золотым ключом Фауста всегда было - искусство' (Иванов Вячеслав. 321 Эллинская религия страдающего бога / Прим. и коммент. В. В. Сапова // Человек. 2006. ? 6 (ноябрь - декабрь). С. 173-174). Ср. с суждениями Анненского из статьи 'Ион и Аполлонид', впервые опубликованной в 1899 г.: 'Мистический брак Елены с Фаустом кончается у Гёте печально. Моля Персефону, да примет богиня в свое царство ее и Евфроиона, Елена в последний раз обнимает Фауста и тает в воздухе, оставив в руках последнего из своих мужей божественный пеплос и покрывало. Не надо особенной проницательности, чтобы понять символический смысл этого брака и этой разлуки. Елена - античное искусство, Фауст - тревожная и пытливая мысль романтика. Плод их союза - новая поэзия. Божественные покровы Елены, это - классическая форма, завещанная нам древностью' (цит. по: Театр Еврипида 1906. С. 528). ³ Речь идет о Стесихоре и его 'палинодии' (см. прим. 2 к тексту 170 <письмо Е. М. Мухиной от 20.06.1908>). ⁴ Амиклы - город на полуострове Пелопоннес, расположенный неподалеку от Спарты, царем которой был Менелай, муж Елены. После смерти Елена по одной из версий мифа была перенесена на остров Левка (Белый) близ устья Дуная, где ее мужем стал сын нереиды Фетиды Ахилл, погибший у стен Трои. Говоря об этом мотиве, отразившемся в 'Фаусте' Гёте, и ссылаясь на диалог Филострата ('Ηρϖϊκός, 745) и труд Павсания (Περιήγησις τής 'Ελλάδος, III, 19, 11-13), Анненский писал: 'Как бы ни освещалась жизнь Елены в Спарте, Трое, Египте, но это был для античного сознания все же лишь эпизод ее божественного существования. На одной грани этого эпизода стояло чудесное рождение Елены от Зевса, превращенного в лебедя, и Немесиды, которая стала лебедью и снесла Елену в яйце, найденном Ледой, или от Океана, а на другой - бессмертный брак Тинтариды с Ахиллом на Белом острове, к которому по воле Посидона с тех пор не дерзают приближаться люди, или ее апофеоз в эфире в виде блуждающего огня' (Анненский Иннокентий. Елена и ее маски // Театр Еврипида. Драмы / Перевод со введениями и послесловиями И. Ф. Анненского; Под ред. и с коммент. Ф. Ф. Зелинского. М.: Изд. М. и С. Сабашниковых, 1917. Т. 2. С. 216, 219). ⁵ Иронически-провокационный характер этой фразы эффектно подсвечивается свидетельством мемуаристки: <Е. К. Герцык, см. на странице> Вяч. И. Иванов - И. Ф. Анненскому. 16 октября 1909 г. 321 Приводится полностью и комментируется в прим. 28 к статье: Лавров А. В. "Вячеслав Иванов - "Другой" в стихотворении И. Ф. Анненского". К письму прилагалось стихотворение "Зачем у кельи Ты подслушал..." с посвящением: "Инн. Ф. Анненскому". Фрагмент письма приводился ранее в: ПК, прим. 255, с. 141. И. Ф. Анненский - Вяч. И. Иванову. 17 октября 1909 г. Дорогой Вячеслав Ив<анович>. Я только что получил Ваше превосходное стихотворение, которое я и воспринимаю во всей цельности его сложного и покоряющего лиризма. Заглушаю в душе лирическое желание ответить - именно потому, что боюсь нарушить гармонию Вашей концепции и красоту мысли - такой яркой и глубинно-ласкающей, что было бы стыдно полемизировать против ее личного коррелята и еще стыднее говорить о себе в терминах, мистически связанных с "Тем - безглагольным, безответным"¹. Когда-нибудь в капризной беглости звука, то влажно <?> сшибаясь, то ропотно разбегаясь связанные и не знающие друг друга, мы еще продолжим возникшее между нами недоразумение². Только не в узкости личной полемики, оправданий и объяснений, а в свободной дифференциации, в посменном расцвечении волнующей нас обоих Мысли. О чем нам спорить? Будто мы пришли из разных миров? Будто в нас не одна душа - беглая гостья; душа, случайно нас озарившая, не наша, но Единая и Вечная и тем безнадежней любимая? Ваш И. А. КО, с. 493. Автограф: ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, ед. хр. 284. Это письмо - ответ на предыдущее. Ср. текст в статье Ивановой О. Ю. "Вяч. Иванов и И. Анненский: две точки зрения на картину Л. Бакста "Terror antiquus" (версия)", где есть разночтения. 1 ...с "Тем - безглагольным, безответным". - Перефразированная строка из названного стихотворения В. Иванова. У Иванова: "Он пел: узнал я гимн заветный, - / Сам - безглагольный, безответный - / Немея в скинии земной". 2 ... возникшее между нами недоразумение. - Речь, по-видимому, идет о недовольстве В. Иванова разбором его стихотворений в статье Анненского "О современном лиризме". Вяч. И. Иванов - В. Я. Брюсову. 3 января 1910 г. <Петербург> 3.I.1910 Дорогой Валерий, Поздравляю тебя с Новым годом, будь светел и славен. Ты очень обрадовал меня дважды приветами из Швейцарии и тронул живою памятью обо мне в местах, где я был счастлив когда-то¹. С нетерпением жду твоего приезда. Жизнь моя течет тяжело и болезненно. Отпустить 'Cor Ardens' просто не было воли. И вовсе не потому, чтобы я его совершенствовал или пополнял по плану или, наконец, колебался обнародовать. Глубокое равнодушие оковывало меня. Но довольно писанных нелюбимых слов. Хочу тебя обнять. Благодарю тебя за 'Огненного ангела' - ты знаешь, я люблю твою книгу². Пожелай счастливого Нового года Иоанне Матвеевне. 'Общество ревнителей художественного словат тебя; тобою гордится как своим³. Настоящий состав Совета, который ведет 'Общество', его задачи и работы: ты, Зелинский (кооптированный на место И. Ф. Анненского)⁴, Блок, Кузмин и я, Маковский - 'администратор' - ведает 'тело' 'Общества', с своим помощником (секретарем редакции 'Аполлона'). Выбирает новых членов Совет-администратор. Такова организация. Отделение от 'Аполлона' полное, в смысле организации и юридическом. Я читал в этом семестре о метафоре и символе (три вечера) и потом о внутренних формах лирики, именно о 'reine Lirik'* и гимне⁵. Анненский был прерван - преждевременной, горькой - смертью! - на начале серий: 'Ритмы Пушкина и их судьба в нашей позднейшей лирике'. Зелинский в этом полугодии прочтет о законе клаузулы в прозаическом периоде и о элегическом ритме (дистихи) в антике и у нас. Твоего курса ждем с огромным интересом. Любящий тебя В я ч е с л а в. Членов у нас мало - часто мы, кажется, преувеличиваем осторожность - что, впрочем, отнюдь не значит, что у нас литературная elite. В. Чуть-чуть было не уехал с Гумилевым в Африку⁶... но был болен, оцеплен делами и - беден, очень беден деньгами. * чистой лирике (нем.). Публикация и комментарии С. С. Гречишкина, Н. В. Котрелева и А. В. Лаврова // Литературное наследство, том 85. Валерий Брюсов. М., "Наука", 1976. С. 523-524. 1 Путешествуя по Западной Европе осенью 1909 г., Брюсов послал Иванову две приветственные открытки - из Бриенца (2 сентября) и из Женевы (11 сентября). 2 Брюсов послал Иванову второе издание романа 'Огненный ангел' (М., 'Скорпион', 1909). 3 Осенью 1909 г. 'Поэтическая академия' (т. е. заседания на 'башне' Иванова, посвященные лекциям по теории стиха для молодых поэтов) была преобразована в 'Общество ревнителей художественного слова' с официальной программой лекций и поэтических вечеров. В его 'совет', состав которого Иванов перечисляет далее, входили писатели, группировавшиеся вокруг редакции журнала 'Аполлон' (СПб.; первый номер вышел в октябре 1909 г.). Административные функции взяли на себя редактор 'Аполлона' Сергей Константинович Маковский (1877-1962) и секретарь редакции этого журнала Евгений Александрович Зноско-Боровский (1884-1954). Брюсов один из первых получил приглашение прочесть курс лекций по теории стиха: 'Кроме вас, для той же цели пока приглашены г.г. Вячеслав И. Иванов, Иннокентий Ф. Анненский, в числе своих слушателей вы увидите всех молодых поэтов, живущих здесь. Главным инициатором является Н. С. Гумилев' (письмо Зноско-Боровского от 21 сентября 1909 г. - ГБЛ, ф. 386, карт. 86, ед. хр. 61). Брюсов ответил согласием (см. там же, письмо от 20 октября 1909 г.), однако с лекциями в 'Обществе' не выступал. О роли Иванова в этом 'Обществе' см.: Модест Гофман. Поэтическая академия ('Вестник литературы', 1909, ? 8). 4 И. Ф. Анненский скоропостижно скончался 30 ноября 1909 г. Фаддей Францевич Зелинский (1859-1944) - филолог-классик, профессор Петербургского университета; друг Иванова. О "кооптированности" Зелинского см. письмо М. А. Кузмина к А. А. Блоку от 10.12.1909 и ответ на него. 5 Сохранились конспекты некоторых из этих лекций, написанные рукой М. М. Замятниной (см.: ГБЛ. Записки Отдела рукописей. Вып. 34. М., 1973, стр. 258. Опубликованы: Гаспаров М.Л. Лекции Вяч. Иванова о стихе в Поэтической Академии 1909 г. // НЛО. 1994. ? 10: Историко-литературная серия; Вып. I. Вячеслав Иванов: Материалы и публикации / Сост. Н. В. Котрелев. С. 89-106). Вероятно, задуманная им позже книга 'Введение в поэтику' должна была строиться на основе этого курса, а также лекций, прочитанных в 'Кружке поэзии' (ср.: 'Записи высказываний В. И. Иванова на занятиях 'Кружка поэзии', февраль-август 1920 г. Сост. Ф. И. Коган'. - ИМЛИ, ф. 55, оп. 1, ед. хр. 6). Книга не вышла, хотя была объявлена изд-вом 'Альциона' ('Печать и революция', 1922, кн. 2(5), стр. 402). а затем ошибочно указана в числе изданий, вышедших в свет (там же, кн. 7, стр. 158). 6 Н. С. Гумилев уехал в Абиссинию в ноябре 1909 г. Анненский говорит о Вяч. Иванове в письме Волошину 6 марта 1909 г. Анненский говорит о Вяч. Иванове в письме Маковскому 31 августа 1909 г. (см. также прим. 5). Переписка С.К. Маковского и Вяч. Иванова в отношении к Анненскому, свидетельствующая об их разногласиях и косвенно - о разногласиях Иванова с Анненским (особенно письмо от 2 февраля 1910 г.). Запись в дневнике Вяч. Иванова от 5 августа: 'Вечером был на редакционном собрании 'Аполлона'. Встретил, кроме Маковского и Анненского, Бенуа, Добужинского, Мейерхольда, Судейкина, Врангеля. Приехал с Гумилевым. Говорил с Волошиным, который был забавен, - по поводу его бранного фельетона обо мне' Иванов Вячеслав. Собрание сочинений. Т. II. Брюссель, 1974. С. 783. Цит. по: Переписка В. И. Иванова с С. К. Маковским / Подгот. текста Н. А. Богомолова и С. С. Гречишкина; Вступ. статья Н. А. Богомолова; Коммент. Н. А. Богомолова и О. А. Кузнецовой // НЛО. 1994. ? 10: Историко-литературная серия; Вып. I. Вячеслав Иванов: Материалы и публикации / Сост. Н. В. Котрелев. С. 153. Запись в дневнике Вяч. Иванова от 17 августа: 'Гумилев по просьбе Маковского читал мне и Кузмину стихи Анненского и Волошина, чтобы выбрать интереснейшие. Мы по обыкновению совпадали в приговоре'. Иванов Вячеслав. Собрание сочинений. Т. II. Брюссель, 1974. С. 791. Цит. по: Переписка В. И. Иванова с С. К. Маковским / Подгот. текста Н. А. Богомолова и С. С. Гречишкина; Вступ. статья Н. А. Богомолова; Коммент. Н. А. Богомолова и О. А. Кузнецовой // НЛО. 1994. ? 10: Историко-литературная серия; Вып. I. Вячеслав Иванов: Материалы и публикации / Сост. Н. В. Котрелев. С. 153. Запись в дневнике Вяч. Иванова от 24 августа о "скучноватых толках", т.е. о "Пчёлах и осах Аполлона", см. в прим. 1 к письму Маковского к Иванову от 29 июля 1909 г. Вяч. Иванов, вместе с Анненским и С.К. Маковским был учредителем Общества ревнителей художественного слова, которое они зарегистрировали 20 октября 1909 г. Этим была формально оформлена Академия стиха, возникшая при редакции журнала "Аполлон". Анненский разбирает поэзию Вяч. Иванова в статье "О современном лиризме" (раздел "ОНИ"). Характеристика творчества Вяч. Иванова содержится также во втором разделе этой статьи - "ОНЕ". Анненский характеризует Вяч. Иванова в черновике доклада "Поэтические формы современной чувствительности". Анненский упоминает "Тантал" Вяч. Иванова в 17-й (18-й) лекции курса "История античной драмы". Об отношении Вяч. Иванова к И. Анненскому - в письме А. А. Кондратьева не установленному лицу, фрагмент которого приведён в прим. 58 статьи Лаврова А. В. и Тименчика Р. Д. в ПК, с. 120. О соперничестве Анненского и Вяч. Иванова в Академии стиха вспоминает Г. И. Чулков в книге "Годы странствий" (1998, с. 203). О встрече Анненского и Вяч. Иванова на "башне" вспоминает Е. К. Герцык. В дневнике П. А. Журова от 31 декабря 1916 г. о Вяч. Иванове: Он называл символистами лишь троих - Блока, себя и И. Анненского. Брюсов отошел от символизма. Он позитивен и не тонок, - эклектик. Субботин С. И. '...мои встречи с Вами нетленны...'. Вячеслав Иванов в дневниках, записных книжках и письмах П. A. Журова. // НЛО. 1994. ? 10: Историко-литературная серия; Вып. I. Вячеслав Иванов: Материалы и публикации / Сост. Н. В. Котрелев. С. 213. Исследования темы "Анненский и Вячеслав Иванов": Баскер М. Ранний Гумилев: путь к акмеизму. фрагмент главы 4 Бройтман С.Н. Образные языки в поэтике Вячеслава Иванова. Бройтман С.Н. Поэтика русской классической и неклассической лирики. фрагменты монографии Бугров Борис. Двойное бытие: Драматургия в теории и художественной практике русского символизма. фрагменты с сопоставлением трагедий "Тантал" и "Прометей" с трагедией "Лаодамия" Гаспаров М.Л. Лекции Вяч. Иванова о стихе в Поэтической Академии 1909 г. фрагмент Гинзбург Л.Я. Вещный мир. глава книги Дзуцева Н. В. "Время заветов: проблемы поэтики и эстетики постсимволизма" Иоанниду А. (Греция) Греция в русском символизме: (Поэтическое преподавание древнегреческого языка Иннокентием Анненским и Вячеславом Ивановым). Капцев В. А. Художественный мир И. Анненского (мотив - мифологема - архетип). КД. Минск, 2002. В собрании есть копия Автореферата, в котором "оппозиция Анненский - Иванов" обозначена среди основных положений к защите. Колобаева Л. А. Русский символизм. С. 119, 128, 137, 222. Корецкая И. В. Вячеслав Иванов и Иннокентий Анненский. PDF Лукницкий П. Н. фрагменты 3, 9, 16 из т. 1; фрагмент 12 из т. 2. Маковский С. К. Вячеслав Иванов. глава книги "Портреты современников" Маковский С. К. Константин Случевский (1837-1904). из главы книги "На Парнасе "Серебряного века"" Галина Маневич. Оправдание творчества. см. ниже Молчанова Н. А. 'Вакхическая драма' И. Ф. Анненского 'Фамира-кифарэд' в эстетическом восприятии В. Брюсова, К. Бальмонта и Вяч. Иванова. В составе сборника материалов конференции 2005 г. PDF 4,0 MB Мусатов В. В. Пушкинская традиция в русской поэзии первой половины ХХ века. Петрова Г. В. О 'Театре Еврипида' Иннокентия Анненского. PDF Подворная А. В. Особенности поэтической онтологии И. Анненского. АКД. PDF Полонский В. В. Вяч. Иванов и И. Анненский: к проблеме двух "моделей античности" на рубеже веков. PDF Пурин А. А. Недоумение и Тоска. Сендерович С. Я. Ф. Ф. Зелинский и Вяч. Иванов. Начала и концы // Вячеслав Иванов. Исследования и материалы. Вып. 1 / Отв. редакторы К. Ю. Лаппо Данилевский, А. Б. Шишкин. СПб.: Издательство Пушкинского Дома, 2010. С. 399. "Вяч. Иванов не был единственным поэтом и исследователем античности. Таким был и Иннокентий Анненский; но к нему портрет, начертанный Зелинским, не подходит. Его наука и его поэзия идут по разным руслам, и, хотя античностью он занимался и как поэт в качестве переводчика и соперника Эврипида, не был он предан вакхизму, а, наоборот, тихой и утонченной очень индивидуальной рефлексии. Вяч. Иванов заметил, что Анненский относится к античности как ее декаданс ('О поэзии Иннокентия Анненского'; II, 579). Вяч. Иванов ничего не отрицал; наоборот, он стремился все включить в свой культурный синтез". Смирнов И. П. Знак сближается с вещью. Стояновский М. Ю. Культура как миф в творчестве Вяч. Иванова и И. Анненского. В составе сборника материалов конференции 2005 г. PDF 4,0 MB Тименчик Р. Д. Поэзия И. Анненского в читательской среде 1910-х годов // А. Блок и его окружение. Учен. зап. Тарт. ун-та, вып. 680. Блоковский сборник. VI. Тарту: Тартуский гос. ун-т. 1985. С. 103. Чабан А. А. Гумилев - критик поэтов-символистов: динамика оценок и эволюция критического языка. фагменты диссертации Эрберг Конст. О воздушных мостах критики. Галина Маневич Оправдание творчества фрагменты первой части книги "ПОЭТ (три типа служения)" Источник текста: Галина Маневич. Оправдание творчества. М.: Прометей, 1990. "Исследовательский центр Вячеслава Иванова в Риме", https://www.v-ivanov.it/ В предисловии "От автора", датированном январём 1983 г., сказано: "Данная книга включает в себя цикл статей (1980-1982 гг.), озабоченных одной проблемой проблемой творчества, как наследственной органической черты русской поэзии, которая стыдилась идеала 'чистой красоты' и всегда искала ему оправдания". Это, как и заглавие книги, перекликается с предисловиями Анненского к его "книгам отражений", что подтверждает и сноска 19. Первая часть книги датирована автором: март - февраль 1980 г. Кочевники красоты 18 Другое имя, ранее отмеченное нами в контексте Пушкин - Достоевский, - И. Анненский - современник В. Соловьева, переживший его всего на девять лет. В его поэзии связи с В. Соловьевым и самим Вяч. Ивановым действительно проходят едва заметно, по касательной. Однако через Пушкина, Фета и Тютчева, а главное, Достоевского здесь тоже можно обнаружить родственные тенденции. Уже упоминавшиеся рифмы В. Соловьева, обращенные к А. Фету Подслушал ты на царственных вершинах Живую песнь умолкнувших певцов - дают возможность прочитать сокрытый смысл посвященного Анненскому стихотворения Вяч. Иванова 'Ultimum Vale'. Оно создано в 1909 году, незадолго до смерти И. Анненского, и завершает большой поэтический цикл 'Пристрастия', включенный Вяч. Ивановым во Вторую книгу сборника 'Cor Ardens', выпущенного издательством 'Скорпион' в 1911 г. На с. 12. цитата из речи Анненского "Достоевский" о чтении Достоевским пушкинского "Пророка". <...> 20 Понятно, почему именно в этот цикл Вяч. Иванов помещает в 1911 г. строфы, посвященные И. Анненскому. В 1909 г. он послал их поэту в письме. Надо осознать, как глубоко проникновение Вяч. Иванова в эту поэтическую судьбу. Напомним некоторые факты из биографии И. Анненского. Они достаточно известны, но от того не менее печальны¹⁹. Гений И. Анненского для многих современников существовал в трех разных лицах: переводчик, критик, автор-псевдоним 'Тихих песен'. Во всей полноте еще при жизни И. Анненского истинное его лицо открывается Вяч. Иванову. Венчая свой цикл 'Пристрастия' стихотворением, посвященным И. Анненскому, Вяч. Иванов включает поэта в цепочку гениев русской поэзии, традиции которой мы и пытаемся прочертить. 19 И. Анненский почти всю свою зрелую жизнь проработал директором Царскосельской гимназии. Занимался переводами античных авторов. Получил известность как переводчик эврипидовской 'Федры'. В отличие от большей части своих литературных современников, вошел в их круги незадолго до смерти как критик ('Книги отражений')*. В предисловии к 'Первой' книге И. Анненский как бы вторил И. Киреевскому, который в свое время писал: '...критика произведений образцовых должна быть не столько судом, сколько простым свидетельством, ибо зависит от личности и потому может быть произвольною и основана на сочувствии и потому должна быть пристрастною', так как заявлял, что 'само чтение поэта есть уж е творчество. Поэты пишут не для зеркал и не для стоячих вод', и далее - ко 'Второй': 'Мои отражения сцепила, нет, даже раньше их вызвала моя давняя тревога. И всех их проникает проблема творчества, одно волнение, с которым я, подобно вам, ищу оправдания жизни'*. Глубоко личностный, глубоко творческий подход к пониманию роли критики, видимо, и привлек в 1909 г. к И. Аненскому С. Маковского - редактора нового журнала 'Аполлон'. И. Анненский был приглашен возглавить критический раздел журнала, однако для его стихов в первом выпуске места не находится. Изданный при жизни сборник стихов - 'Тихие песни' - вышел под псевдонимом - 'Ник. Т-о'. Автор - аноним. И. Анненский, по-видимому, в осмыслении сущности творчества - 'темного мира бессознательного', 'чаши коллективного мыслестрадания' - предвосхитил идеи глубиной психологии К. Юнга. См. 'Бальмонт-лирик' и Письмо к Е. М. Мухиной (2.III.1908) - И. Анненский. 'Книги отражений'. См. статью К. Юнг 'Психология и поэтическое творчество'. УНИОН. М. 1979. Сб. 'Судьба искусства и культуры в западноевропейской мысли XX века'. И . Киреевский. О стихотворениях г. Языкова. Сб. И. В. Киреевский. Критика и эстетика. М. 'Искусство'. 1979. ** И. Анненский. Книги Отражений. Предисловие к Первой и Второй книгам. 'Наука'. М., 1979. * Только 9 лет, с 1896 по 1905 гг. Трагедия Еврипида называется "Ипполит". Анненский получил некоторую известность как переводчик трагедий Еврипида в целом. * Как поэта его знали и Брюсов, и Блок. Как поэт прежде всего он стал известен и в кругу журнала "Аполлон". 21 <текст стихотворения 'Ultimum Vale', см. выше> На это посвящение И. Анненский с благодарностью отвечает, И его ответ нам бы хотелось назвать 'тихим' завещанием, как 'Тихие песни', извлеченным из бездонного 'Кипарисового ларца'. Но и величественным - как его трагедии. Необходимо привести его здесь дословно. <текст выше>²⁰ Тайно связанные вечным Законом поэзии, 'Пророком' Пушкина, читаемым Достоевским, 'подвигом поэтического молчания Тютчева', 'Душою, молящейся неведомым богам' В. Соловьева - И. Анненский и Вяч. Иванов засвидетельствовали свое родство. Их знакомство и ежедневные встречи 20 И. Анненский. Книги отражений. 'Наука'. М. 1979. 22 в августе - сентябре 1909 года происходили в Царском Селе, над которым до сих пор парит душа пушкинского гения. От 25 августа 1909 г. в дневнике Вяч. Иванова можно найти следующую запись: 'Я многим молодым какой-то друг, старший брат; меня, кажется, любят - так, что даже не боятся исповедоваться, и почтительны настолько, что никогда никто не спрашивает ничего личного обо мне, все со мною говорят о себе и своем. Я говорю немного о себе и своем - из вежливости, для равенства. И вот - неожиданно: встреча настоящая с Анненским, который вдруг до недр все угадал, увидел, понял'²¹. Поэтического сборника Вяч. Иванова 'Cor Ardens' И. Анненский читать не мог, однако, судя по письму к Вяч. Иванову, он был знаком со сборником статей и афоризмов 'По звездам'. Стихи Вяч. Иванова, посвященные И. Анненскому, - это воплощенная в гармонической словесно-поэтической форме квинтэссенция идей собственной книги и некая перекличка с книгами 'Отражений'. Попробуем процитировать несколько основных тезисов сборника 'По звездам'²²: 'Источник всей силы и всей жизни (поэта) - это временное освобождение от себя и раскрытие души живым струям, бьющим из самых недр мира. Тогда человек, утративший свою личную волю, себя потерявший, находит свое предвечное истинное волнение и делается страдательным орудием живущего в нем Бога, ...волит творчески, значит волит безвольно'. ('Символика эстетических начал'). Затем - 'Верны своей святыне остались дерзнувшие творить свое отрешенное слово. Дух, погруженный в подслушивание и транс тайного откровения, не мог сообщаться с миром иначе, чем пророчествующая Пифия. Слово стало только указанием, только намеком, только символом, ибо только такое слово не было ложью' ('Поэт и чернь'); далее: '...Достоевский, создания которого принадлежат главным образом искусству демотическому, представляет особенности художника келейного'²³ ('Копье Афи- 21 Вяч. Иванов. Парерга и Паралипомена. 'Ultimun Vale'. Собрание соч., т. II. Брюссель. 1974. 22 Вяч. Иванов. По звездам (статьи и афоризмы). Изд. 'Оры'. С.-Петербург. 1909 г. 23 Вяч. Иванов 'келейным' называет 'искусство... центробежное в своем глубочайшем устремлении... Если интимное искусство очерчивает себя волшебным кругом, келейное хочет обладать магическим жезлом. Его замкнутость - вынужденная, замкнутость самозащиты и сосредоточения: творческая монада нового брожения обороняет себя непроницаемой броней, как бы уходит в свою раковину... Это катакомбное творчество 'пустынников духа'... психология (келейного художника) - психология молитвенного делания, родная созерцаниям браманов, знавших, что из энергии молитвенной таинственно и действенно возникает, доколе она длится, божество молитвы... Художник этого типа искусства, сознательно или бессознательно, живет убеждением, что 'нужен одинокий пыл неразделенного порыва'. 23 ны'); 'Истинное содержание художественного изображения всегда шире его предмета. Творение гения говорит нам о чем-то ином, более глубоком, более трагическом, более божественном, чем то, что оно непосредственно выражает. В этом смысле оно всегда символично, но то, что оно объемлет своим символом, остается для ума необъятным и несказанным для человеческого слова' ('Предчувствия и предвестия'). Если сравнить текст стихотворения Вяч. Иванова и текст письма И. Анненского, мы сможем в несказанных и неизреченных словах того и другого услышать музыку идей сборника 'По звездам', лейтмотив книги 'Отражений'. <...> Статья 'Символы красоты у русских писателей' включена 24 И. Анненским во 'Вторую книгу отражений'. Мысль И. Анненского - 'Красота для поэта есть или красота женщины или красота как женщина' - подобно 'блоковскому варианту', не навеяна ли идеями и поэзией В. Соловьева, тем более, что основным материалом для анализа этой проблемы И. Анненскому служат образы пушкинской Татьяны, а также Грушеньки и Настасьи Филипповны Достоевского. Через Достоевского - к В. Соловьеву. Но это скорее - догадки. 27 Знакомство Вяч. Иванова с И. Анненским произошло, как мы знаем, незадолго до смерти автора 'Тихих песен' и уже после тяжелой утраты, постигшей Вяч. Иванова. Вяч. Иванова 'тихого', ушедшего из 'башни' и склоненного перед ликом святости, ликом Церкви. Именно в этот период и могло появиться стихотворение, посвященное И. Анненскому 'Зачем у кельи 28 ты подслушал', которое уже первой и последней - 'Будь, слышащий, благословен' - строчками связывает сонмом русских поэтов - 'кочевников Красоты', Красоты, 'мир спасающей'. Видится некая вертикаль - соборное строительство русского поэтического слова - понимание поэзии как свидетельского говорения о неизреченном, об Ином бытии и Ином нездешнем Слове. Мы не говорим сейчас о поэтах, в творчестве которых не раскрылись пока для нас, не обнаружились взаимные 'прорастания' каждого со всеми. Эти поэты пока представляются связанными с отдельными звеньями, ранее намеченной вами цепочки: Пушкин - Достовский - В. Соловьев - Вяч. Иванов - И. Анненский; А. Фет - с Пушкиным и с В. Соловьевым, Ф. Тютчев - с И. Анненским и Вяч. Ивановым, А. Блок - с В. Соловьевым и так далее. Взаимообусловленность каждого предыдущего с каждым последующим и каждого со всеми явила нам себя пока в одной, на наш взгляд, - центровой своей части - в обращенности к русской святыне, к лику Христа. Здесь главной фигурой для нас является Ф. Достоевский. Поэтому и будем продолжать только к нему и от него ведущие нити: снова - Пушкин - Достоевский - В. Соловьев - Вяч. Иванов - И. Анненский. В классификационной иерархической сетке служителей поэзии в сборнике 'По звездам' Вяч. Иванов высший чин служения назвал 'келейным' и причислил к нему только Достоевского. Стихи Вяч. Иванова 'Зачем у кельи ты подслушал' возвращают нас и к высветленному отображению образа Достоевского в критике И. Анненского, и к Анненскому - поэту, еще с юности заболевшему или, скорее, безвольно впустившему в себя состояние страдания, символом которого становится герой его драмы Фамира-кифаред, жестоко ослепляющий себя за своевольную гордость - сметь состязаться в пении с богами. И. Анненский всегда знал, что поэту уготована одна судьба и другой он выбрать не может - И грани ширишь бытия Иль формы вымыслом ты множишь, Но в самом Я от глаз - Не Я Ты никуда уйти не можешь. ("Поэту") как не может отказаться от своего дара. <текст стихотворения 'Третий мучительный сонет' из цикла 'Тихие песни'> 29 Не только И. Анненский-критик, но И. Анненский-поэт обращается к образу Достоевского: В нём Совесть сделалась пророком и поэтом, И Карамазовы, и бесы жили в нём, - Но что для нас теперь сияет мягким светом, То было для него мучительным огнём. Контрапункт 'света' и 'мучительного огня', испепеляющего страдания, которое пронизывает все творчество Достоевского, проходит в поэзии самого И. Анненского. Для него характерно выявление метафизической жизни поэтических волнений, тоски припоминания: Отчего ж я фату навсегда, Светлый нимб навсегда полюбил? ('Светлый нимб' из цикла 'Кипарисовый ларец'). Весь я там в невозможном ответе, Где миражные буквы маячут... ...Я люблю, когда в доме есть дети И когда по ночам они плачут. ('Тоска припоминания' из цикла 'Кипарисовый ларец'). Я люблю на бледнеющей шири В переливах растаявший цвет... Я люблю всё, чему в этом мире Ни созвучья, ни отзвука нет. ('Я люблю' из цикла 'Кипарисовый ларец'). 30 Мы находим у Анненского шедевры, не вошедшие в поэтические сборники, где с особой остротой обнажается страдательность, перевоплощающаяся в само существо его поэзии. <тексты стихотворений 'Ноша жизни светла и легка мне...', 'В небе ли меркнет звезда...'> 'Тихие песни' И. Анненский завершил стихотворением 'Желание'. <текст стихотворения 'Желание'> 31 Свое 'желание' поэт (скорее всего, не ведая того) осуществил уединенной несуетной жизнью вдали от поэтических кругов. Он слушал голоса страдающего, страстотерпного мира, улавливая намеки нездешнего Света и нездешней Красоты. Вот чему служил поэт безраздельно: <текст стихотворения 'Творящий дух и жизни случай...' (Поэзия)> Эта 'безумная любовь' и роднит его жизнь, жизнь в поэзии, с монашеским служением, которому мечтает поэт посвятить свои последние дни. Вот почему Вяч. Иванов, написавший статью об И. Анненском по следам его смерти, по следам их встречи, по следам стихотворения 'Зачем у кельи ты подслушал' и по следам письма, полученного в ответ, встраивает И. Анненского в ряд 'келейных' поэтов. Статья 'О И. Анненском', напечатанная в четвертом номере 'Аполлона', затем была включена Вяч. Ивановым в сборник статей 'Борозды и межи'²⁶. В этом сборнике Вяч. Иванов выводит другую иерархическую лестницу, иную вертикаль, определяющую степень поэтического постижения миров Иных. Эстетическая категория келейного творчества здесь отсутствует. Но читаем: 'Естественным результатом этого обращения к тюремному мученичеству своего или чужого Я является в возможности, как последнее слово лирического порыва, целая гамма отрицательных эмоций - отчаяния, ропота, уныния, горького скепсиса, жалости к себе и своему соседу по одиночной камере. В поэзии Анненского из этой гаммы настойчиво слышится повсюду нота жалости. И именно жалость, как неизменная стихия всей лирики и всего 26 В я ч. И в а н о в . Борозды и межи. Москва, изд. 'Мусагет', 1916 г. 32 контрапункт Достоевского, должно было после него раздельно звучать и пробуждать отдаленные созвучия. В свою очередь Анненский становится на наших глазах зачинателем нового типа лирики, нового лада, в котором легко могут выплакать свою обиду на жизнь души хрупкие и надломленные, чувственные и стыдливые, дерзкие и застенчивые, оберегающие одиночество своего заветного уголка, скупые нищие жизни. Их магически пленяет изысканный стиль и стих Анненского, тонкий и надламывающийся, своенравно сотканный из сложных, отреченных гармоний и загадочных антиномических намеков. Уединенное сознание допевает в них свою тоску, умирая на пороге соборности, но только то в этой новой напевности будет живым и обогащающим жизнь, что сохранит в себе лучшую энергию мастера - любвеобильно излучающую силу его великого сердца'. 'Желание' поэта, высказанное в его финальных рифмах, А когда надо мной зазвонит Медный зов в беспросветной ночи, Уронить на холодный гранит Талый воск догоревшей свечи - выплеснулось в мир, и в нем увидел Вяч. Иванов 'любвеобильно излучающуюся силу его великого сердца', великого сердца И. Анненского. Поэт-страстотерпец В поэтическом сборнике И. Анненского 'Складни' есть по разительное стихотворение 'Другому', некоторым образом перекликающееся своими смыслами с пушкинским 'Поэтом'. И. Анненский вскрывает антиномическую природу личности поэта. Но мы здесь встречаемся с иным, чем пушкинский, взглядом на предмет. 33 <текст 5, 6, 7 четверостишия ст. "Другому"> И. Анненский, с юности обожженный идеей страдания Достоевского, ежеминутно ощущающий себя перед порогом смерти - 'Я просто так, задвинутый на дроги', - предчувствовал великую трагедию и возлагал надежды, что именно эта, искривленная страданием ипостась его поэтического 'Я' будет отмечена 'другими' поэтами. У И. Анненского, как и у Достоевского, страдание дает билет на бессмертие, между тем как пушкинская интерпретация онтологии поэта: 'Мы рождены для вдохновенья, для звуков сладких и молитв'. И. Анненский пишет: <текст 8, 9, 10 четверостишия ст. "Другому"> Мучающаяся душа И. Анненского, естественно излившая себя в поэзии и критике, на пороге смерти услышанная Вяч. Ивановым и М. Волошиным, в новой жизни была уловлена и полюблена поэтами более позднего поколения - Н. Гумилевым, О. Мандельштамом и А. Ахматовой. Страдательный мир поэтического мышления И. Анненского, помноженный на крестный путь самой России, претворенный в экзистенциальном, мученическом опыте личности, и явит Рос- 34 сии поэта нового типа - поэта-страстотерпца - О. Мандельштама. 'Как удивительна судьба Анненского! - писал О. Мандельштам. - Прикасаясь к мировым богатствам, он сохранил для себя только жалкую горсточку, вернее, поднял горсточку праха и бросил ее обратно в пылающую сокровищницу Запада. Все спали, когда Анненский бодрствовал. Храпели бытовики. Не было еще 'Весов'. Молодой студент Вячеслав Иванович Иванов обучался у Момзена и писал по-латыни монографию о римских налогах. И в это время директор Царскосельской гимназии долгие ночи боролся с Еврипидом, впитывал в себя яд мудрой эллинской речи, готовил настой таких горьких, полынно-крепких стихов, каких никто ни до, ни после него не писал. И для Анненского поэзия была домашним делом, и Еврипид был домашний писатель, сплошная цитата и кавычки. Всю мировую поэзию Анненский воспринимал, как сноп лучей, брошенный Элладой. Он знал расстояние, чувствовал его пафос и холод и никогда не сближал внешне русского и эллинского мира. Урок творчества Анненского для русской поэзии не эллинизация, а внутренний эллинизм, адекватный духу русского языка, так сказать домашний эллинизм... Эллинизм - это сознательное окружение человека утварью, вместо безразличных предметов, превращение этих предметов в утварь, очеловечивание окружающего мира, согревание его телеологическим теплом. Эллинизм - это всякая печка, около которой сидит человек и ценит ее тепло, как родственное его внутреннему теплу. Наконец, эллинизм - это могильная ладья египетских покойников, в которую кладется все нужное для продолжения земного странствия человека, вплоть до ароматического кувшина, зеркальца и гребня. Эллинизм - это система в бергсоновском смысле слова, которую человек развертывает вокруг себя, как веер явлений, освобожденных от временной зависимости, со подчиненных внутренней связи через человеческое я'²⁷. Таким эллинистическим полем для О. Мандельштама был русский язык, воспринятый им как 'воплощение и действие разумной и дышащей плоти'. Голос этой плоти О. Мандельштам слушал как в поэзии И. Анненского, так и в 'гуле наплывающего и ждущего своей очереди колокола народной речи, не звучащей так явственно' ни у кого, кроме Вяч. Иванова. По Мандельштаму, 'Архаика Вячеслава Иванова происходит не от выбора тем, а от неспособности к относительному мыш- 27 О. М а н д е л ь ш т а м . О природе слова. (Статья 1922 г.). Собр. сочинений в трех томах. Т. 2 'Международное литературное содружество'. 1971. 35 лению, то есть сравнению времен. Эллинистические стихи Вячеслава Иванова написаны не после и не параллельно с греческими, а раньше их, потому что ни на одну минуту он не забывает себя, говорящего на варварском родном наречии'²⁸. Записи дневника С. П. Каблукова (1910-17), отражающие его встречи с молодым поэтом О. Мандельштамом, свидетельствуют, что у истоков поэтического гения О. Мандельштама стояла лира И. Анненского и Вяч. Иванова. За чтением стихов этих поэтов, в сокровенных беседах об их творчестве, обсуждая поэтические опыты самого О. Мандельштама, провел С. П. Каблуков в компании с подающим большие надежды поэтом не одну петербургскую зиму. Муза плача 46 О. Мандельштам разглядел в лирике А. Ахматовой традиции 'тончайшего психологизма' русской прозы XIX столетия. Еще И. Анненский, их общий духовный учитель, включал эти традиции в сферу поэзии. 48 В этот период жизни все чаще мысли А. Ахматовой возвращают ее к учителям - Пушкину, И. Анненскому, Достоевскому. Через всю жизнь пронесла А. Ахматова любовь к творчеству и личности Пушкина. Потрясенная 'Кипарисовым ларцом' И. Анненского, бывшая воспитанница Царскосельской гимназии³⁹ вспоминала: '...я сразу перестала видеть и слышать, я не могла оторваться, я повторяла эти стихи днем и ночью... Они открыли мне новую гармонию'⁴⁰. Постоянно ощущая присутствие своих Царскосельских учителей, в январе сорокового года А. Ахматова скажет: 'Царское для меня такой источник слез'⁴¹. 39 К. И. Ч у к о в с к и й . Анна Ахматова. ...Мы, коренные петербургские жители, безошибочно узнавали людей, воспитанных Царским Селом. Такой же, кстати сказать, отпечаток я всегда чувствовал в голосе, манерах и жесте наиболее типичного из Царскоселов - Иннокентия Анненского. Приметы этой редкостной породы людей: повышенная восприимчивость к музыке, поэзии и живописи, тонкий вкус, безупречная правильность тщательно отшлифованной речи, чрезмерная (слегка холодноватая) учтивость в обращении с посторонними людьми, полное отсутствие запальчивых, резких, необузданных жестов, свойственных вульгарной развязности. <...> 40 Л. Ч у к о в с к а я . Записки об Анне Ахматовой. 59 Традицию - Пушкин - Достоевский - Вл. Соловьев - Вяч. Иванов - И. Анненский в нашу эпоху продолжили О. Мандельштам и Анна Ахматова. Они явили Иное свечение русской поэзии, откровение о ее вечно живой, преображающейся энергии духа, исполненной скорбью страстотерпного мира, обращенного к Лику Христа. ИСТОЧНИКИ 1. Максимилиан Волошин. Стихотворения. М., "Книга", 1989 (серия "Из литературного наследия"). 2. Владислав Ходасевич. Колеблемый треножник. М., "Советский писатель", 1991. 3. Максимилиан Волошин. Путник по вселенным. Москва, "Советская Россия", 1990. 4. http://www.vacheslavivanov.org.ru/ 5. РП 2. Вклейка.


Начало \ Именной указатель \ Анненский и Вяч. И. Иванов	Сокращения