Сокращения

Обновление: 05.09.2024

1899-1901     14 июня 1902 г.     1903-1905     1906-1908

14. VI 1902

Источник текста: Письма I. ? 88, с. 300-308. Подготовка текста  и комментарии А. И. Червякова: с. 308-318.

300

Ц<арское> С<ело>

Дорогая Анна Владимировна,

Вчера я кончил мою новую трагедию и, как Вы желали, тотчас пишу Вам о ней. Ее названье "Лаодамия"¹.

301

Не буду рассказывать самого мифа, а передам содержание по действиям.

Действие происходит в Филаке, в Фессалии, в лесистой горной местности, под осень. Оно начинается днем: по синему небу плавают густо-белые разорванные облака. Ветер. Тянутся в Африку птицы, стадами. На сцене никого. На орхестру группами приходят женщины. Это грустная и тревожная толпа: девушки, невесты, молодые жены, вдовы, старухи. Преобладают серые и лиловые тона одежды. В мелосах, которыми они открывают действие, чувствуется то мечта, то воспоминание, связанное с мыслью о женихах, мужьях - живых и мертвых. Вот уже четыре луны прошли с тех пор, как царь Иолай, только что женившийся на Лаодамии, внезапно, с брачного пира, уехал в Трою и увез с собою женихов и мужей всех этих женщин: они приходят к царице, вместе с нею ждут они новостей и жалеют свою молодую царицу. Но вот из дворца показывается сначала старая кормилица, потом сама Лаодамия, высокая тонкая блондинка, с белыми косами и в белом: в ней что-то мечтательно-девическое. Следует обмен строф с хором, потом разговор с кормилицей. Лаодамия вспоминает о прошлом и о своем слишком коротком счастье:

День был как сон... Но трепетной руки
Мне ласково не тронул царь... Вуаля
Он с розовых ланит моих не поднял
И яркий шлем надел...
                                Мои цветы
На мягкие ковры упали грустно...²

Но будущее представляется ей светлым. Она уверена, что сумеет сделать мужа счастливым.

Бывало, мать печальную не раз
Я ласками смеяться заставляла:
Улыбку я сумею и царю
На строгие уста его, как кистью,
Перевести горячим поцелуем.
Я арфой в нем желанье разбужу
На белые полюбоваться руки,
И зеркалом мне будет он, когда
Душистые свивать начну я волны
И белые...³

302

Царица заканчивает, призывая женщин к союзу - никогда не знать другой любви кроме "одного Гименея", будет ли он счастлив, или нет:

                                              Один
Пускай огонь священный Гименея
Сжигает нас, покуда, догорев,
Под пеплом мы его не станем, девы,
Старухами седыми...⁴

Она просит перелетных птиц лететь в Трою и нести туда желания их, покинутых жен, и чтобы эти желания защитили сердца мужей, которые там бьются с врагами⁵. Следует три песни. Первая - бубна, вторая - флейты, третья - арфы⁶. Между тем на дороге показывается облако, приходит вестник: он приносит весть о смерти Иолая - все остальные живы. Муж Лаодамии умер следующим образом: Гадатель предсказал, что герой, который первый выйдет на Троянский берег, будет убит. Иолай, веря в свою звезду, посмеялся над Гадателем и вышел первый. Он увлек за собою и других, и был убит обманом в единоборстве. Хотя рассказ совпадает некоторыми чертами с тем сном, который Лаодамия рассказывала в начале драмы⁷, но царица еще цепляется умом за возможность ошибки, обмана. Она закидывает вестника сомнениями, мольбами, упреками, вопросами: вместе с тем жадно вслушивается она в его второй рассказ. В душе ее происходит сложная борьба разных чувств, и эта борьба кажется вестнику желанием его обидеть, а женщинам - сумасшествием. Когда старуха-кормилица заикается было о трауре, Лаод<амия> останавливает ее: "Нет, известия слишком смутны, чтобы на них основываться". Она просит никого не следовать за нею и запирается в своей спальне⁸. Хор в первом антракте жалеет безумную:

Если умрет человек,
Душа на могиле
Пламенем синим мерцает,
          Но у безумного нет
          Света в душе -
          Холодно там и темно,
          И одни только тени,
          Как ночью черные тучи,
          Плывут и дымятся.⁹

303

Между тем кормилица подглядела и в наивном рассказе передает хору, чем занималась царица в уединении: она не молилась и не гадала, она будто играла: перед ней была восковая статуя мужа, с которой Лаодамия что-то говорила, которой она тихо пела, сыпала цветы, которую она, точно ребенка, одевала в разные одежды. Потом она легла и, кажется, грезит: долго не сводила она влюбленных глаз со своей странной игрушки¹⁰.

Но вот из дома выходит и сама Лаодамия, одетая все так же, только волосы ее развиты. Ей тяжело от солнца; сознание действительности давит ее вопросами, сомнениями: крылья мечты тают на солнце, как восковые крылья "надменного царя"¹¹ (т<о> е<сть> Икара).

"Неужели ваша правда, люди, - спрашивает она, - только в муках?"¹² Увидев ее более спокойною, кормилица и хор начинают уговаривать ее примириться с неизбежным и сделать для мужа траурное возлияние - иначе она берет на душу тяжкий грех.

          К о р м и л и ц а.
                           А если царь
Пред медными дверьми твоих молений
И жертвы ждет... И тяжело ему,
Как путнику усталому, который
Не вымолит ночлега?..¹³

Но Лаодамия просит дать ей еще эту ночь. Ум ее темен. Но она умеет желать, сердце говорит ей о чуде, в ее груди горит желанье самого Иолая - ей кажется, что он не только жив, но что он придет к ней, и брак их, так грубо прерванный, продолжится. Она уходит в чертог молиться, умоляя женщин, чтоб и они молились о чуде и, главное, желали его¹⁴. Она зовет тени, просит их скорее погасить этот насмешливый и пустой свод.

                     Дайте слышать,
Чего не слышит ухо, и глазам
Неясное, откройте сердцу, тени...¹⁵

Вот начало второго музыкального антракта, которым хор встречает тихо наступающую звездную ночь:

Замолкли колеса светила,
Холодная пала роса,
И синяя ночь распустила
Над миром свои паруса.

304

Далекие, нежные волны
Обвиты ее пеленой,
И к югу волна за волной;
Уносит крылатые челны.
Но флот ее царственный тих:
Во мраке триэры слилися,
И только на мачтах у них,
Как факелы, звезды зажглися.
А в полночь, прорвав пелену,
Всех ярче звезда загорится:
На щит золотую луну
В эфир поднимет Царица.¹⁶

Третье действие открывается новым появлением Лаодамии: она не может молиться, она звала ночь и тени, а теперь ей страшно; страшно не только от мрака, но и от тревожного сознания, что около нее что-то решается:

Я чувствую: глаза судьбы
На мне остановились...¹⁷

На сцену, куда не светит луна, скрывшаяся за тучей, приходят два путника.

Один из них оказывается Гермесом, другой Иолаем (или Протесилаем, как его назвали за то, что он первый вступил на Троянскую землю). Трагизм сцены заключается в том, что в душе Лаодамии борются в ее продолжении ряд сомнений: она хочет себя уверить, что это настоящий Иолай, только раненый, с повязанной головой, а не мертвый и не тень его, и не обман. Она уводит мужа в дом, и удивляется при этом, как у нее прибавились силы: она совсем не чувствует его прикосновенья, хотя царь и опирается об ее плечо. На царе лиловый хитон, который ей снился в виде лиловых цветов на бесконечном поле. Протесилай вымолил себе три часа для свидания с женой, и теперь Гермес отсчитывает их ударами, оставаясь на карауле у дома. В это время он ведет разговор с женщинами. Трудно передать содержание разговора: в него вложен мною весь мир религиозных представлений - древней Эллады, как я себе представляю его идеальную сторону¹⁸. Боюсь, что немногие поймут значение слов Гермеса, хотя они и свободны от всякого мифологического балласта: да и едва ли Мне удалось выразить с достаточной силой то, что просилось на бумагу. Но вот Гермес отбил три удара. "Лунный брак" кончился, уже

305

чуть брезжит рассвет. Лаод<амия> с мужем выходят из дворца. Гермес открывает ей тайну - она обнимала мертвого... С трудом удается Протесилаю выжать из себя последние слова. Петух уж прокричал. Еще несколько минут, и мертвый рассеется в воздухе. Пришельцы исчезают. Лаодамия тоже уходит, и пока хор поет о смутном и колеблющемся настроении, которое порождается в нем болезненной смесью света с тьмой и белого с черным в портике, Лаодамия решается испытать последнее средство; только это делается за сценой и становится известным лишь в 4-м действии. Закутав в лиловую пелену статую мужа и положив ее на постель, царица одевается вакханкой и молит Диониса оживить ей мужа. На сцену между тем выбегает с первыми лучами утра мальчик-раб. По обыкновению, он принес царице воды и цветов, но дверь оказалась запертой. Долго стоял он и хорошо, что догадался, наконец, заглянуть в щелку. Что же увидел он? Чашу с вином, увитый жезл

И не одну царицу на постели.¹²

Он позвал рабынь, весть об этом ужасе и сраме облетела в один миг и дом, и город. Хор в сомнении, что это значит, - но вот на сцену в трауре приходит Акаст, отец Лаодамии. Он только что приехал, и в городе его ждал целый град новостей. Вся Филака в волнении. Вельможи делят себе престол покойного. Царицу открыто порицают. Вестник, обиженный недоверием, переходит из дома в дом и смутьянит. Только что, наконец, разнеслась и преувеличенная словами рабынь весть о новом тайном браке, который заключен царицей. Акаст в негодовании, ужасе и отчаянии. Ядовитые и злобные укоры сыплются и на хор, и на кормилицу, а особенно на дочь, которая все еще спит в объятьях нового мужа. Наскоро царь распоряжается наложить траур, он велит также приготовить костер для жертвы мертвому. С горечью просит он у его тени прощения за свою преступную дочь, которой факел Гименея милей разорванных одежд и медной чаши. Желчный старик не хочет слышать никаких уверений и объяснений: на горе появившееся солнце не дает хору права произнести имя того таинственного пришельца, которого приводил Гермес ночью, - женщины боятся этим оскорбить святыню. Между тем из дому выбегает заплаканная старуха: она говорит, что она, кормилица, заслужила казни - царица потеряла рассу-

306

док и кружится в безумной пляске. По сцене с воплями и гимном проходит, направляясь к костру, погребальная процессия. Вопли ее мешаются с вакхическими возгласами Царицы за сценой. Она выходит, наконец: сначала, на минуту, охватывает ее стыд, но потом сила Диониса опять уносит Лаодамию к волшебным грезам. Она молит "синеглазого мужа Ариадны"²⁰ соединить на своем блаженном острове два сердца:

Живое с мертвым:
Как солнце с тьмою,
В душистой роще
Слила дриада
В отрадный сумрак...²¹

Разговор ее с отцом полон трагического юмора²². Грубый и желчный ум старика, как солнечный свет, разграничивает вещи и сливает все тени - всякая вещь имеет для него свое имя и свое неизменное место. То, что дочь говорит о своем лунном таинственном браке, он понимает буквально и осыпает ее укорами, которые как-то скользят по Лаодамии - она еще закутана сладким туманом божественной грезы. Но вот тот же мальчик-раб, который пустил о ней такую чреватую последствиями сплетню, желая угодить царю, приносит статую Иолая, завернутую в лиловые пеленки: ее нашли на ложе царицы. Царь в бешенстве, мальчишка не попал в цель: Акаст уверен, что его хотят морочить: любовника царицы подменили куклой. Между тем Лаодамия, когда ее тайна так грубо и неожиданно соприкоснулась с солнцем, с любопытной толпой и безудержной речью Акаста, как бы внезапно освобождается от своей грезы и от власти над собой чар Диониса. Когда Акаст грозит рабам тюрьмой и пыткой, Лаод<амйя> заступается за них - ведь рабы отданы под ее защиту богами. Но она не знает, долго ли будет видеть свет и сумеет ли она защитить слабых, и вот царица молит Гермеса, чтобы этот бог, который уже явил одно чудо, заступился теперь и за ее честь и за ее рабов, и дал ей знак. Налетает порыв ветра (Гермес - бог бури). Мальчишка от страха роняет статую и убегает, а ветер разматывает со статуи ее лиловые пеленки... Акаст дивится изображению царя... Нежные мольбы дочери, которая просит вернуть ей "ее мечту", вернуть вдове, "нетронутой ничьим прикосновеньем"²³, третьего из ее мужей (настоящий и при-

307

зрачный Иолай были первым и вторым), трогают сухое сердце. В рассудок царя невольно пробивается луч истины. Он отдает дочери статую, а она припала к его фаросу и плачет. Он еще гладит ее волосы и тихо просит ее и уговаривает смириться:

                ... Что ж делать? Нам
Ведь не одним терпеть... Ты черный жребий
Полюбишь свой, как к старости привык
Бессильной я, дитя... и бестолковой.
Поди к себе и черное надень
И волосы свои, мою отраду,
Железу дай скосить.
                   Потом печаль
Отрадную разделим мы.
                   С молитвой
И тихими слезами обовьешь
Ты полотном немое изваянье
И медною властителей почтив
Полнощных чашей, яркому огню
Последнее отдашь... Не надо мертвых
Мучительной мечтою огорчать
И их покой тревожить...²⁴ 

Лаодамия уходит. Она возвращается остриженной и в черных лохмотьях, Шествие направляется со статуей, изготовленной для сожжения, к костру. Лаод<амия> несет чашу и по щекам ее текут слезы. Чувства хора делятся: одно полухорие славит "печаль, которая дышит примиреньем". Другая часть женщин мучится сомнениями: поющим грезятся "взмахи рук и ланиты, полные смерти"²⁵.

Между тем за сценой происходит смятение. Оно отзывается на восклицаниях хора... Вот доносятся уже ясные крики, голоса, слова. Там кого-то спасают, раскидывают костер. На сцену выходит Акаст с обгоревшими волосами, опаленным лицом и сразу постаревший до неузнаваемости. Лаодамия бросилась в костер...

... Молча... молча,
Как черная овца, она в огонь,
За мужем кинулась...²⁶

Последний разговор и почти циническое отчаяние старика страшны²⁷ (так мне кажется по крайней мере). Трагедия окан-

308

чивается следующими стихами хора, который под их пение покидает орхестру.

                     С т р о ф а
          Если нить у слепой развилась,
          Ей не свиться, как раньше, вовеки...
Но на белый и нежный атлас
Вы зачем же струитесь из глаз
По ланитам, горячие реки?
Если старцам мечта тяжела,
Точно бремя лесистое Эты, -
Лунной ночью ты сердцу мила,
О, мечты золотая игла,
А безумье прославят поэты.²⁸

До свидания или письма. Отзовитесь.

Ваш И. Ан<ненский>

Печатается по тексту автографа, сохранившегося в фонде И. Ф. Анненского (РО РНБ. Ф. 24. Оп. 1. No 8. Л. 10-19 об.).
Впервые опубликовано в полном объеме с рядом корректурных недочетов в КО: С. 449-450.

1 Трагедия 'Лаодамия', посвященная сыну, В. И. Анненскому-Кривичу, впервые увидела свет лишь в 1906 г.: Анненский И. Ф. Лаодамия: Лирическая трагедия в 4-х действиях и с музыкальными антрактами // Сборник 'Северная речь': Анненский И. Ф. Лаодамия. Загуляев П. М. Волки. Кривич. Ночью. Пашка. Стихотворения. Полознев Д. Счастливый брак. Коковцев Д., Никто, Гумилев Н. С. Стихотворения. СПб.: Издание редакции 'Северной Речи'; Тип. Ц. Крайз,1906. с. 137-208.
В силу того, что в архиве Анненского не сохранилось ни автографа 'Лаодамии', ни авторизованных списков этой трагедии, письмо это является одним из немногих источников для установления канонического текста трагедии и текстологического анализа публикации (первые попытки обозначить эту проблему см.: Зельченко В. В. К тексту 'Лаодамии' PDF // Древний мир и мы: Классическое наследие в Европе и России. СПб.: Алетейя, 2003. [Вып.] 3. С. 317-322).
Датировка 6 октября 1906 г. дарственной надписи А. А. Блоку на вырезке из 'Северной Речи' (см.: Блок Александр. Собрание сочинений: В 8-ми т. М; Л.: ГИХЛ, 1963. Т. 8: Письма 1899-1921 / Подг. текста и прим. М. И. Дикман. С. 579; Литературное наследство / АН СССР; ИМЛИ им. А.М.Горького. М: Наука, 1981. Т. 92. Кн. 2. С. 318) дала возможность комментатору КО утверждать, что в этот

309

день 'Анненский посылает Блоку свою только что вышедшую трагедию "Лаодамия"' (КО. С. 657). Впрочем, даже время публикации рецензий на сборник 'Северная Речь' показывает, что книга эта была известна читателям уже летом 1906 г. (см.: Брюсов В. Я. [Рец.] // Весы. 1906. ? 6. С. 64. Подпись: Аврелий. Рец. на кн.: Сборник Северная речь (Волки, драма П. Загуляева. - Ночью, очерк Кривича. - Счастливый брак, рассказ Д. Полознева. - Лаодамия, трагедия И. Анненского. - Стихи Кривича, Н. Гумилева, Д. Коковцева и Никто). СПб., 1906; Евгеньев-Максимов В. Е. Писатели-Царскоселы // Царскосельская жизнь. 1906. ? 1. 18 авг. С. 4. Подпись: М. Рец. на кн.: Северная речь. СПб., 1906; Василевский Л. М. [Рец.] // Образование. 1906. Т. XV. ? 9. Паг. 2. С. 94. Подпись: Л. Вас-ий. Рец. на кн.: Маяк: Литературно-публицистический сборник. Изд. А. Лугового; 'Северная речь'. Сборник), а письмо Н. С. Гумилева от 8 мая 1906 г., адресованное В. Я. Брюсову, позволяет констатировать, что она увидела свет в конце апреля - начале мая 1906 г. (см.: Переписка с Н. С. Гумилевым (1906-1920) / Вступ. статья и коммент. Р. Д. Тименчика и Р. Л. Щербакова; Публ. Р. Л. Щербакова // Валерий Брюсов и его корреспонденты / РАН; ИМЛИ им. А. М. Горького. М.: Наука, 1994. Кн. 2 / Отв. ред. Н. А. Трифонов. С. 411, 413. (Литературное наследство; Т. 98)).
Сюжет, положенный в основу этой лирической трагедии, был востребован в славянских литературах в начале XX в., о чем Анненский писал и в предисловии к драме. Через некоторое время после публикации 'Лаодамии' в одной из рецензий Анненский вернулся к этой теме, отстаивая собственный приоритет: 'Мотив Лаодамии, которому Ф. Фр. Зелинский посвятил блестящую статью "Античная Ленора", как-то особенно интересовал славянских писателей за эти последние годы. Ранее "Античной Леноры" вышла в свет написанная в Эсхиловских тонах драма покойного Ст. Выспянского на мотив мифа Лаодамии; другая, уже русская трагедия, в связи с попыткой угадать концепцию Еврипида, была написана мною, и, кажется, ранее "Античной Леноры", хотя и напечатана позже ее (в сборнике "Северная речь"). Наконец, после "Античной Леноры" и под ее несомненным влиянием появилась драма Ф. Сологуба "Дар мудрых пчел"' (Анненский И. [Рец.] // Гермес. 1908. Т. III. ? 19 (25). 1 дек. С. 494. Рец. на кн.: Из жизни идей: Научно-популярные статьи проф. С.-Петербургского университета Ф. Зелинского. Изд. второе, исправленное и дополненное. С.-Петербург. 1908).
Нужно отметить, что проблема освоения Анненским, Брюсовым и Сологубом этого сюжета привлекала особое внимание литературоведов. См., в частности:

Дукор И. Проблемы драматургии символизма // Литературное наследство. М: Журнально-газетное объединение, 1937. Т. 27-28. С. 117, 120, 123, 124-139, 147-150, 154, 166;

310

Setschkareff Vsevolod. Laodamia in Polen und Russland: (Studien zum Verhältnis des Symbolismus zur Antike) // Zeitschrift für slawische Philologie. Heidelberg, 1958. Bd. XXVII. Heft 1. S. 1-32;
Силард Лена. Античная Ленора в XX веке: К вопросу об античном наследии в русском символизме // Hungaro-Slavica. Budapest, 1978. С. 327, 328, 331-335, 336;
Denisoff N. La guerre de Troie dans la theatre simboliste russe: Annensky, Brjusov, Sologub // Revue des Etudes Slaves. Paris, 1978. Vol. 51. P. 65-69;
Силард Лена. Античная Ленора в XX веке // Studia Slavica. Budapest, 1982. Vol. XXVIII. С. 320-329;
Страшкова О. К. Три интерпретации мифа // Брюсовские чтения 1980 года: Сб. статей / Ереванский гос. пед. ин-т русского и иностр. языков им. В. Я. Брюсова. Ереван, 1983. С. 77-90;
Андреасян П. Г. Драматургия B. Я. Брюсова: (Предшественники и современники) // Брюсовские чтения 1983 года: (Сб. статей) / Ереванский гос. пед. ин-т русского и иностр. языков им. В. Я. Брюсова. Ереван: Советакан грох, 1983. C. 131-133;
Любимова М. Ю. Драматургия Федора Сологуба и кризис символистского театра // Русский театр и драматургия начала XX века: Сб. научн. тр. Л., 1984. С. 68-76;
Федоров А. В. Иннокентий Анненский: Личность и творчество. Л.: Художественная литература; Ленинградское отделение, 1984. С. 231-232;
Пустыгина Н. Г. Драматургия Федора Сологуба 1906-1909 гг.: (Статья вторая) // Ученые записки Тартуского гос. ун-та. Тарту, 1986. Вып. 683: Труды по русской и славянской филологии: Литература и публицистика: Проблема взаимодействия. С. 97-98; фрагменты
Шелогурова Г. Н. Об интерпретации мифа в литературе русского символизма // Из истории русского реализма конца XIX - XX века / Под ред. А. Г.Соколова. М.: Издательство Московского ун-та, 1986. С. 122-135;
Герасимов Ю. К. Драматургия символизма // История русской драматургии: Вторая половина XIX - начало XX века: до 1917 г. / АН СССР; ИРЛИ (ПД). Л.: Наука, 1987. С. 559-562, 592, 593, 596-598, 605;
Хрусталева О. О. Античный миф в драматургии русских символистов: Автореферат дисс. ... канд. искусствоведения. Л., 1988. С. 3-5, 9-13, 16-23;
Андреасян Н. Г. Драматургия В. Я. Брюсова: (1907-1917 годов) // Русский театр и драматургия 1907-1917 годов: Сб. научн. трудов. Л., 1988. С. 22, 28-29; фрагмент
Венцлова Томас, Тень и статуя: К сопоставительному анализу творчества Федора Сологуба и Иннокентия Анненского // Studia litteraria polonoslavica: 1. Srebrny wek w literaturze rosyjskiej. Warszawa, 1993. S. 15-27;
Бугров Борис. Двойное бытие: Драматургия в теории и художественной практике русского символизма // Дар мудрых пчел: Пьесы русских символистов: В 2-х кн. М.: Московский рабочий, 1996. Кн. 1. С. 23-36. фрагменты

А также:

Евзлин М. Пчелы, мед и трагедия: И. Анненский и Ф. Сологуб. // Филологические записки. Вестник литературоведения и языкознания. 2014-2015. Выпуск 32. Часть 1. Воронеж, 2015. С. 96-151. PDF 1,2 MB
Страшкова О. К. Миф о Протесилае и Лаодамии в рецепции символистов. // Les reflets de l'antiquité grecque à l'âge d'argent. Modernités russes 15. Lyon, 2015. С. 289-306.

В архиве Анненского сохранилось письмо одного из переводчиков упоминавшейся трагедии Выспянского - историка литературы, журналиста, библиографа, библиотечного деятеля Владимира Николаевича Тукалевского (1881-1936), напрямую связанное с публикацией 'Лаодамии' в сборнике 'Северная речь' (печатается по тексту

311

автографа, сохранившегося в архиве Анненского: РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. ? 370. Л. 1-1 об.):

Милостивый Государь
Иннокентий Федорович,

Простите - я очень извиняюсь, что затрудняю Вас своей справкой. Мне бы хотелось знать, когда и кем был издан сборник 'Северная Речь', в котором помещена Ваша пьеса 'Лаодамия' - о чем я прочел указание на обложке Вашей 'Книги отражений'. Я спрашивал во всех крупных магазинах, - справок об этом сборнике мне дать не могли, так как и самой книги у них не имеется. В публичной библиотеке мне ответили, что книга находится 'в чтении'.
Возможно, что сборник был издан в провинции - тогда я просил бы Вас сообщить мне адрес издателя.
Еще раз извиняюсь - что приходится беспокоить Вас - но я хотел бы ознакомиться с Вашей 'Лаодамией', не только потому, что вообще интересуюсь мифом о Протесил<ае> и Лаодамии, но и потому что мной переведена на русск<ий> язык (правда, еще не напечатана) трагедия Выспянского - трактующая тот же миф.
Еще раз прошу, не поставить себе в труд ответить мне по адресу: С.-Петербург, Поварской пер., д. ? 5, кв. 10, Владимиру Николаевичу Тукалевскому.

С истинным к Вам уважением
Влад. Тукалев<ский>

Спб. 24.IX.909.

26 сентября Анненский ответил Тукалевскому письмом, см. публикацию: Соболев А. Л. Неизвестное письмо И. Ф. Анненского.

2 Действие первое, явление второе. Цитата сверена по первопубликации трагедии (см.: Сборник 'Северная речь'. С. 152) и по почти полностью совпадающему с ним самому авторитетному научному изданию текста (СиТ 90. С. 424). Отмечу наличие в печатном издании в процитированном фрагменте некоторых корректурных отличий в размещении стихотворных строк.
Далее в примечаниях ссылки даются лишь на последнее издание, кроме тех случаев, когда в этих публикациях есть разночтения.

3 Действие первое, явление второе (С. 423). В опубликованном тексте седьмая из этих строк читается иначе: 'На нежные полюбоваться руки...'.

4 Действие первое, явление второе (С. 424). В опубликованном тексте третья из этих строк читается иначе: 'Сжигает вас, покуда, Догорев...'.

5 Речь идет о следующих строках (С. 424):

Вы ж, белые и быстрые, эфир
Рассекшие крылами... вас молю...

312

Желания мои и этих горьких
Несите в даль эфирную, туда
На берега Троянские... от меди
Безжалостной пусть оградят сердца
Суровые... и нежные... и наши....

6 См.: С. 424-426.

7 Речь идет о следующих строках (С. 421):

Я видела, что будто босиком
Я по траве иду... Такой Филака
Не видела, и в Иолке нет такой.
Густая и высокая, цветами
Лиловыми поросшая, она
Мне резала босые ноги. Свод
Над головой алел, как от пожара,
День или ночь, понять, на небесах -
Я не могла... И не было кругом
Ни дерева, ни птицы и ни тени...
Лишь человек высокий - кто он был,
Не знала я, - мне долго шлем свой тяжкий
На белые надеть старался косы
И путал их, взбивая... С головой
Я уходила в каску, было душно
И страшно мне, и кожей пахла медь.
Хотела я кричать, сопротивляться,
Но голоса не издавала грудь
И мягкие мои не гнулись руки,
И только слез горячие ручьи,
Когда проснулась я, со щек катились.

8 См.: С. 435-436.

9 Действие первое, явление четвертое (С. 436-437). В публикации после строки '...Душа на могиле' напечатана строка 'В темную ночь'.

10 Действие второе, явление пятое (С. 438-439).

11 Речь идет о следующих строках (Действие второе, явление шестое) (С. 440):

          (К солнцу)
                           О светило
Жестокое и жаркое! Зачем
Мои мечты ты топишь, точно крылья
Надменного царя?.. Тот нежный бог,
Их навевая сердцу, улыбался...
Иль боги лгут? Или недуг один
Рождает в нас надежду и желанье?..

313

Отмечу, что в первопубликации (Сборник 'Северная речь'. С. 169) начало этого фрагмента монолога пунктуационно было оформлено иначе: после слова 'светило' стоит восклицательный знак, а после слова 'жаркое' - запятая.

12 Действие второе, явление шестое (С. 440):

Эфир... пустой эфир, и так тяжел...
Иль ваша правда, люди, только в муках?

13 Действие второе, явление шестое (С. 440). В опубликованном тексте во второй строке после слова 'дверьми' стоит тире.

14 Действие второе, явление шестое (С. 441):

                            Пусть для вас
Безумною останусь я и грешной,
Я брака жду сегодня... в эту ночь,
Иль смерти... я не знаю. Ум мой темен,
Но Иолай придет - он обещал...

Солнце закатывается... последние бледные сумерки.

О жены, о невесты... все желайте!
Вы, вдовы, слез подруги, все со мной
Зовите ночь желаньем... Крылья бога
Меня сейчас обвеяли... Он жив...
В моей груди горит его желанье...
О тени... вас зову я... всею вас
Зову я кровью сердца... и биеньем
Зову вас сердца каждым... Этот свод
Скорее погасите...

Отмечу, что в первопубликации ремарки Анненским последовательно заключались в круглые скобки, в том числе и в процитированном фрагменте (см.: Сборник 'Северная речь'. С. 171).

15 Действие второе, явление шестое (С. 441).

16 Действие второе, явление шестое (С. 442). В опубликованном тексте есть пунктуационные разночтения, корректурные отличия, слово 'прорвав' заменено на 'порвав'. В ином виде напечатана и последняя строка: '...Над миром поднимет царица'.

17 Действие третье, явление седьмое (С. 445).

18 Действие третье, явление девятое (С. 449-452). Речь в первую очередь идет, очевидно, преимущественно о репликах, вложенных в уста Гермеса, 'пасущего мертвых', насыщенных не только мифологическим содержанием, но и бросающих блики на представление Анненского о Царскосельском парке:

314

О женщина, что значат ваши слезы
Пред муками богов? Слыхала ль ты
Когда о Прометее? Поколенья
Сменялись тридцать раз - и в тридцать раз,
Чем тридцать, больше, роща риз зеленых
Переменить успела, а титан
Прикованный висел, и коршун печень
Выклевывал ему, но что ни день,
Она для клюва кровью набухала...
А Иксион бессмертный?.. А Сизиф?..
А Тантал?.. - все они еще страдают...
Увы, жена... Я видел столько мук,
Что жалости не стало б места в сердце.
Утешится вдова или умрет,
Что значит лист - опавший иль на ветке
До времени живой, дрожащий лист? (С. 450-451)

<...>

Корифей

О бог, ужель страданья наши точно
Для вас игра?
                     А жертвы? А мольбы?

Гермес

Они нужны, но вам... Свободны боги,
И этот мир, о женщины, для нас -
Раскрытая страница книги, только...

Корифей

Живете ж вы, небесные, тогда,
О Гермий, чем? Пирами и любовью?

Гермес

О нет! Пиры нам скучны, как и вам,
Иль тем из вас, кто мудр, а пир Эрота
Нас тешит очень редко...
                                      На пиру
За свитком мы. Нам интересен пестрый
И шумный мир. Он ноты нам дает
Для музыки и краски для картины:
В нем атомы второго бытия...
И каждый миг, и каждый камень в поле,
И каждая угасшая душа,
Когда свою она мне шепчет повесть,
Мне расширяет мир... И вечно нов
Бессмертному он будет...
                                       А потом,
Когда веков минует тьма и стану
Я мраморным и позабытым богом,
Не пощажен дождями, где-нибудь

315

На севере, у варваров, в аллее
Запущенной и темной, иногда
В ночь белую или июльский полдень,
Сон отряхнув с померкших глаз, цветку
Я улыбнусь или влюбленной деве,
Иль вдохновлю поэта красотой
Задумчивой забвенья... (С. 451-452).

В первопубликации (см.: Сборник 'Северная речь'. С. 183) начальная строка одной из них выглядит по-иному:

Они нужны, но вам - свободны боги.

19 Действие четвертое, явление двенадцатое (С. 458).

20 Действие четвертое, явление шестнадцатое (С. 463).

                      Ио! Ио! Эван! Эвоэ!
О, златокудрый, о, бог,
Дважды рожденный!
Тебе влюбленных
Объятье сладко.
О, Дионис,
О, синеглазый...
Муж Ариадны.

21 Действие четвертое, явление семнадцатое (С. 466). Этим строкам трагедии предшествуют следующие:

О Дионис!..
Своей рабыне,
Которой смерти
Презренны ковы,
Очарованье
Ты ниспошли.
На дальней Ниссе,
В лазурном море
Обетованной,
Где в кинамонах
Пестреют птицы,
Два сердца, боже,
Соедини.

22 Действие четвертое, явление семнадцатое (С. 464-466). 'Юмористическое' начало и здесь основано в первую очередь на контрасте. См. фрагмент диалога (С. 465-466):

Лаодамия

                  Горе! Горе!

Акаст

Не горестен наряд твой... Где твой муж?

316

Лаодамия

У Гермия спроси, старик...

Акаст

                      А с кем же
Ласкалась ты?

Лаодамия

                    О, горький брак! Увы!

Акаст

Да горький и преступный... Но счастливец?
Ужель бежал?

Лаодамия

                      Меж нежных рук моих
Как мертвый он лежал, ребенок, долго,
И я согреть лобзаньем не могла
Его ланит...

<...>

Акаст

                                             Ловок
Подвох ее... А... может быть, пьяна:
Глаза горят, и щеки раскраснелись.

В первопубликации (Сборник 'Северная речь'. С. 200) сравнительный оборот 'как мертвый' был выделен запятыми.

23 Действие четвертое, явление восемнадцатое (С. 469):

Лаодамия

                      О, нет, молю тебя
Я всем, что здесь святого есть... Отрады
Моей не тронь последней...
                                           Если мать
Когда-нибудь мою благословлял ты
И надо мной, отец, когда-нибудь
С улыбкою склонялся, детский сон
Лелея мой. Молю: оставь со мною
Последнего из трех мужей.
                                          Вдове,
Не тронутой ничьим прикосновеньем,
Оставь мечту...

24 Действие четвертое, явление восемнадцатое (С. 470). В опубликованном тексте трагедии в состав этого фрагмента, содержащего некоторые пунктуационные и корректурные отличия, включены ремарки.

25 Действие четвертое, явление девятнадцатое (С. 470-471). Речь идет о следующих строках:

317

Первое полухорие

Тихой отрады полна,
Грудь не дрожит от рыданий,
И за волною волна
В ней улеглася страданий...
Бога ль, немого луча ль
Сердце мелодию слышит,
Благословенна печаль,
Если прощением дышит.

Второе полухорие

Нет, задушить не могу
В сердце я странной тревоги:
Там, у костра, на лугу
Что-то готовят нам боги:
Взмахи мне чудятся рук,
Полные смерти ланиты.
Нити безумья и мук
В узел таинственный свиты.

26 Действие четвертое, явление двадцатое (С. 472). В опубликованном тексте две последние строки читаются иначе: '... она в костер // За мужем прыгнула...'.

27 Действие четвертое, явление двадцатое (С. 473). Речь, очевидно, идет о последнем монологе Акаста:

Акаст

Да, женщина! Не надо ран моих
Тебе щадить... И сладки мне укоры,
Коль что-нибудь отрадное еще
Под солнцем быть Акасту может... Спросят,
Зачем за ней я не ушел? Кому
Еще нужна сухая трость и этот
Согнувшийся старик? Увы!
Могилы я боюсь, чем ближе к черной...
А муки что? Умеют уверять
Они еще сердца: от жизни будто
Остался след... и в пепле сером... Вы,
О граждане Филаки... Этот дом
И царство все сейчас возьмете... Ветки
От дерева усохшего искать
Не будете, я знаю... Но позвольте
Оплакать мне усопшую... в ее
Оставленном чертоге... Пусть отрадой
Последнею терзаюсь я, что жив
Над памятью сгоревшего ребенка.

28 Действие четвертое, явление двадцатое (С. 473). Опубликованный текст отличается в пунктуационном отношении, обозначе-

318

ние 'Строфа' в нем снято, одно из слов ('безумье') не выделено курсивом, а 6-я строка сверху читается по-другому: 'Если дума плечам тяжела...'
'Бремя лесистое Эты' - отсылка к мифу о смерти Геракла и о принятии его в сонм олимпийских богов (см.: УКР II. С. 55, 60).

вверх

1899-1901     14 июня 1902 г.     1903-1905     1906-1908