"Мир Иннокентия Анненского": записки составителя

О лубке про кота 28 октября 2019

Два дополнительных примечания к "Оне" 31 августа 2019

"Среди этих скучных степных сказок": Анненский и былины 5 ноября 2018

28 октября 2019

Размышляя над недавно открытой статьёй Н.В. Дзуцевой PDF о поэтическом слове в представлении ИФА и обратившись к его статье "А. Н. Майков и педагогическое значение его поэзии" (1898), я остановился на этом месте:

"Если наша неслужилая сатира (вроде знаменитой "небылицы в лицах, как мыши кота погребали") давно обрела свой вечный приют в ларях букинистов и музеях, то служилая и не думала умирать. Кантемир, Фонвизин и Капнист отнюдь не более, конечно, могут называться ее представителями, чем Грибоедов, чем певец "Филантропа" и "Размышлений у парадного подъезда" или автор "Губернских очерков" и "Современной идиллии"."

Тут слово "служилая" по отношению к перечисленным мастерам не должно пугать, принимая во внимание определения, которые в этой же статье даёт Анненский. Но меня заинтересовала "неслужилая сатира", которую мы знаем как лубок, и именно упомянутый им пример. Эта картинка с подписями про кота и мышей (что-то вроде современного комикса) хорошо знакома и иногда попадается в печати (например, Неизвестная Сибирь. 2010. ? 4). И не только в печати - есть два мультфильма советского времени ("Как мыши кота хоронили" (1969), "Кот и компания" (1990)). Оба не совсем детские. Так что с "вечным приютом" Анненский поспешил. Но думаю, что ему была известна замечательная сказка В. А. Жуковского 'Как мыши кота хоронили', который, конечно, тоже отталкивался от русского лубка (хотя были и иноземные варианты этого сюжета), оставив только сказку.

Но Анненский говорит о сатире. Значит, он владел историей "вопроса". Дело в том, что в исходном лубке - изображение похорон Петра I, а в народе бытовало далеко не восторженное отношение к великому императору и к его реформам. На это намекают подписи лубка. Вот к одной из мышей:

"Мышь веселая в волынку ирает песни напевает кота проклинает".

Объяснил лубок удивительный человек, юрист и искусствовед, Дмитрий Александрович Ровинский (1824-1895), выпустивший в 1881 г. монументальный 9-томный труд 'Русские народные картинки', до сих пор остающийся непревзойдённым образцом в этой области. (Вообще объём и значение собранного и изданного Ровинским поражают - были такие люди!). Ровинский рассмотрел разные варианты лубка и подписей. Вот мышиный духовой оркестр: в России оркестр на похоронах появился как раз при Петре I, в том числе и на его похоронах; европейское новшество было, как сейчас говорят, шоком для населения и отразилось в творчестве. На одном из вариантов лубка изображена мышь с трубкой, одна белая в окружении серых, сидящая верхом на другой мыши, везущей бочонок с вином. А рядом: 'Мышка тянет табачишка'. Это о курении, которое также введено как официальное разрешение при Петре I (его предшественниками указами было запрещено и наказываемо). Так же, как и государственная торговля спиртным. Более позднее издание 1900-1901 гг. труда Ровинского можно посмотреть в "Президентской библиотеке", https://www.prlib.ru/item/363004 (качество сканов плохое, наполовину нечитаемое)*.

* Вот оцифрованные "Русские народные картинки": https://www.icon-art.info/bibliogr_item.php?id=3266.

Анненский, конечно, знал это книжное чудо. Ещё 17 января 1896 г. в письме к А. Ф. Кони он пишет о Ровинском, отзываясь на присланную ему адресатом некрологическую статью:

"А между тем мимоходом бросается свет и на очень любопытные явления общего характера: как, например, уживается в личности кабинетный труд с так называемой практической деятельностью? Мне кажется даже, что для меня теперь выясняется и любовь Ровинского к карикатуре...".

То есть к лубку. Упомянул Анненский "известную книгу Ровинского" и в одном из своих докладов в УК 8 ноября 1899 г. (УКР 1, ? 29. С. 179), причём, с конкретным указанием изображения.

И вот о чём я подумал: не идёт ли отсюда нить к стихотворению "Петербург", где ирония и в адрес Петра - "Уж на что был он грозен и смел", и в адрес "нас", да без "сказки" -

Сочинил ли нас царский указ?
Потопить ли нас шведы забыли?
Вместо сказки в прошедшем у нас
Только камни да страшные были.

Два дополнительных примечания к "Оне"

31 августа 2019

Во второй, "женской" части статьи 'О современном лиризме' - 'Оне' - период русской лирики между Пушкиным и своими современниками И. Ф. Анненский очень кратко назвал "легкой струей жорж-зандизма" и привёл два примечательных примера. Они не были прокомментированы в первой после 'Аполлона' (1909, ?3, с. 5-29) и единственной пока републикации 2002 г., а в 'Книги отражений' (1979) эта часть не вошла. Но Наталья Туймебаевна Ашимбаева, автор примечаний к статье в КО, готовила их и к этой части. Лет десять назад она передала их для собрания, и с тех пор они открыты (их раз в пять больше, чем в книге 2002 г.). Два примера, о которых речь, она отметила, но сообщила, что источников для них не нашла. Приведу их вместе со словами Анненского.

"Он тогда пел:

Дайте мне женщину, женщину дикую!

А она признавалась:

Не пылкий молодой повеса
Пленил неопытный мой взор,
В горах я встретила черкеса
И отдалась ему с тех пор."

Всегда при чтении 'Оне' было интересно, кто же автор этих стихов. Теперь можно дать примечания - в последние годы появились отдельные исследования обеих цитат. И из них получается, что это целые литературные истории. Может быть, одна история, но в мужском и женском варианте. Так что вывод Анненского о том, что "эти голоса у нас как-то не распелись" надо отнести на момент написания статьи.

Первый стих был известен в 1909 году; он, например, присутствует в романе А. В. Амфитеатрова "Дом свиданий" (1904):

"Первый же твой Сморчевский с ума сходил: 'Ах, - кричит, - это из Пьера Лоти!.. 'Дайте мне женщину, женщину дикую':"

Французский беллетрист тут, конечно, не при чём - он не писал стихов. Но Анненский ориентировался не на популярного и скандального Амфитеатрова (см. в письме С. К. Маковскому от 11.07.1909: "Пожалуй, еще с Бурениным меня смешают или с Амфитеатровым... Бр... р..."). И, думаю, не на пушкинскую речь Достоевского, хотя мы знаем, каким читателем Достоевского был Анненский. Он наверняка обращал внимание на фразу в речи, относящуюся к герою пушкинских 'Цыганов':

"Понятно, женщина, "дикая женщина", по выражению одного поэта, всего скорее могла подать ему надежду на исход тоски его..." (Достоевский в черновике своей речи точно выписывает строчку).

Именно с этой фразы начинается исследование В. А. Викторовича 'Четыре вопроса к пушкинской речи', опубликованное в сборнике 'Достоевский: Материалы и исследования' (2005, ?17). Первый "вопрос" исследования называется 'Откуда взялась "дикая женщина"?' Здесь устанавливается источник стиха - пародия Д. Д. Минаева 'Весенняя греза (Песня, подслушанная нами у Я. П. Полонского)'. Она была включена им в газетный фельетон, а также вошла в сборник стихотворений 'Думы и песни' (СПб., 1863. С. 392-393) под названием 'Дайте мне женщину, женщину дикую!..' Вот фрагмент:

Чем утолю свою жажду великую?
Рвется душа на простор...
Дайте мне женщину, женщину дикую,
Дочь первобытную гор,
Жарко я к сердцу прижму смуглоликую,
И обовьюсь вкруг нее повиликою...
Страстию дикой горя,
Сам обращусь в дикаря.

Скорее всего, этого "одного поэта" и читал Анненский в своё время, запомнил яркую строчку и использовал её в своей статье, вписавшись в "мифологему "дикой женщины"" (В. А. Викторович). Через несколько десятилетий цитата стала глухой, а по справедливому замечанию исследователя "глухая цитата - перемигивание автора со знающими людьми, головная боль для позднейших комментаторов".

Что касается второй цитаты, то поиск источника проведён в статье М. В. Строганова ''В горах я встретила черкеса': сатирическое осмеяние и история литературы' (2018). В нём автор начинает с фразы М. Е. Салтыкова-Щедрина, промелькнувшей в хронике 'Наша общественная жизнь' (ноябрь 1863 г.):

"...графиня Ростопчина, вместо того чтоб поблагодарить поэта за внимание и написать ему песенку вроде: 'В горах я встретила черкеса', сочинила совсем другой романс...".

Из чего следует, что "песенка" была известной. Вот первая строфа стихотворения-источника:

Не величавый кирасир,
Красавиц города кумир,
Не в ярком ментике повеса
Пленил мой простодушный взор, -
В горах я встретила черкеса
И предалась любви с тех пор!

Стихотворение впервые напечатано в альманахе 'Утренняя заря' 1840 года, изданном В. Владиславлевым (СПб.: тип. А. Плюшара, 1840). Оно подписано Долороза и датировано 1938 г. Затем М. В. Строганов пишет:

"В 1891 г. стихотворение 'Не величавый кирасир:' было опубликовано среди "неизданных стихотворений Василия Ивановича Туманского" (Письма Василия Ивановича Туманского и неизданные его стихотворения. Чернигов: гр. Г. А. Милорадович, 1891). Между тем эта атрибуция вызывает большие сомнения (Недоброво Н. В. Несколько замечаний на книгу: В. И. Туманский. Стихотворения и письма. Редакция, биографический очерк и примечания С. Н. Браиловского. СПб.: Изд. А. С. Суворина, 1912 // Известия Отделения русского языка и словесности Императорской Академии наук. СПб., 1912. Т. XVII. Кн. 3. С. 357-363)".

То есть Туманскому приписано некое "народное" стихотворчество. Вариант его, несколько более прямой и использовал Анненский в своей статье. Может быть, это его собственный вариант.

"Среди этих скучных степных сказок": Анненский и былины

5 ноября 2018

Среди размышлений Анненского о Тургеневе в статье 'Символы красоты у русских писателей' остановлюсь вот на чём:

"<...> символ любви Тургенева вы найдете разве в былинах. Среди этих скучных степных сказок, где раздвоенные стихи чередуются бесконечно и томительно, точно покачивания верблюда или люлька казацкого седла, - есть одна, в которой изображается удалая поляница. Богатырь ошарашивает ее раз по разу своей шалыгою подорожной, а красавице чудится, что это комарики ее покусывают. И вот, чтобы прекратить это надоевшее ей щекотанье, Настасья Микулична опускает богатыря и с его конем в свой глубокий карман. Приехав на отдых, она, впрочем, уступила женскому любопытству и, найдя богатыря по своему вкусу, предложила ему тут же сотворить с нею любовь. Конец был печален, но не в конце дело. Богатырь, посаженный в женский карман да еще вместе с лошадью, вот настоящий символ тургеневского отношения к красоте. Красота у него непременно берёт, потому что она - самая подлинная власть."

Прямо по поговорке: "красота - страшная сила". Иннокентий Фёдорович решил украсить ход мыслей подвернувшейся в памяти сказочной историей. Казалось бы - случайно. Но он ничего не пишет просто так. Чем дольше я вчитываюсь в этот текст, тем бóльший смысловой объём открывается. И, как всегда, читая А., остаются вопросы. Первый: почему "скучные" былины вызывают у него такой яркой пересказ?

"Степные", "верблюд" и "казацкое седло" быстро поясняются Википедией по слову "поляница". Там говорится: "Б. А. Рыбаков связывал обилие женских воинственных персонажей в сказках и несколько былинных сюжетов, в которых действует поленица, с дотатарским степным миром скифо-сарматского происхождения". Получается, что ещё А. связывал, и с научным основанием.

В отношении "раздвоенных стихов" надо пояснить: так былины печатались раньше; в поздних изданиях я этого не видел. Вот как звучит эта история:

Он догнал поляницу да ведь в третий раз,
Он ударил своей палицей булатнею
Тую поляницу в буйну голову.
Поляница та назад да приоглянется,
Сама говорит да таково слово:
- Я думала комарики покусывают?
Ажно русьские могучие богатыри пощалкивают.
Ухватит-то Добрыню за желты кудри,
Положит-то Добрыню во глубок карман.
Во глубок корман Добрынюшку с конём цело,
А везла она Добрынюшку трои сутки.
Испровещится как ейной добрый конь
Ейно голосом да человеческим:
- Молода Настасья, дочь Никулична!
Что конь у богатыря да сопротив меня,
Сила у богатыря да сопротив тебя:
Не могу везти я больше вас с богатырем!
Говорит Настасья дочь Никулична:
- Ежели богатырь да он старыи,
Я богатырю да голову срублю.
Ежели богатырь да он младыи,
Я богатыря да во полон возьму.
Ежели богатырь мне в любовь придёт,
Я теперь ведь за богатыря за муж пойду.
Вынимает-то богатыря да из карманчика.
Тут ёй богатырь да понравился.

И т. д.*

* Добрыня Никитич и Алеша Попович. М.: "Наука", 1974. С. 170-171 ("Литературные памятники").

Может быть, указанный источник использовала И. И. Подольская, комментатор статьи*. В свою очередь, составители книги былин Ю. Г. Смирнов и В. Г. Смолицкий взяли текст из 4-го издания (1949-51) трёхтомника 'Онежских былин' А. Ф. Гильфердинга. Их комментарий к тексту начинается фразой: "Былина о женитьбе Добрыни на полянице (богатырше) бытовала только на русском Севере...". И это сразу направляет к первой филологической статье А. 'Из наблюдений над языком и поэзией русского Севера' (1883)** PDF, которая не воспроизводилась со времени публикации.

* Анненский И. Книги отражений. М., "Наука", 1979 ('Литературные памятники'). Далее КО.
** Сборник статей по славяноведению, составленный и изданный учениками В. И. Ламанского по случаю двадцатипятилетия его ученой и профессорской деятельности. СПб.: Тип. ИАН, 1883. С. 196-211.

Но былина-то повествует о степных, южных местах. И можно вспомнить про дипломную работу А. 'Язык Галицкой и Угорской Руси на основании Сборника песен Галицкой и Угорской Руси, собранного Я. Ф. Головацким'. В Библиографии А. И. Червякова она - первая среди публикаций в периодической печати и сборниках, и найти её мне очень затруднительно. А хотелось бы. За неё А. получил золотую университетскую медаль и окончательное согласие Надежды Валентиновны Хмара-Барщевской выйти за него замуж (по воспоминаниям сына)*.

* В библиографии профессора Петербургского университета В. И. Ламанского, подготовленной П. Д. Драгановым для 'Нового сборника статей по славяноведению, составленном и изданном учениками В. И. Ламанского при участии их учеников по случаю 50-летия его учено-литературной деятельности' (1905), "впервые описано изложение Ламанским студенческого медального сочинения Анненского: под ? 176 там значится 'Отзыв о сочинении Николая <так. - А. Ч.> Анненского: Язык Галицкой Руси на основании песен Галицкой и Угорской Руси, собр. Я. Ф. Головацким' (А. И. Червяков, Письма I, с. 376).

Дипломная работа А. явилась итогом его студенческих занятий под руководством декана факультета, почитаемого преподавателя и главы семьи, в которой Анненский начинал свой педагогический путь, академика И. И. Срезневского. В его архиве сохранились студенческие работы А., среди которых: 'Очерк фонетических особенностей северно-русского языка (по сборнику Онежских былин, составленному А. Ф. Гильфердингом)'. Вот он, первоисточник былинных штудий А., в то время новейшее издание замечательного собирателя и исследователя (1-е, 1873). Фрагмент из него и был приведён выше. На этот труд А. опирается в статье 'Из наблюдений над языком и поэзией русского Севера'. Гильфердинг упоминается Анненским в первой педагогической статье "Стихотворения Я. П. Полонского как педагогический материал" (1887). Не обходится без "степных сказок", конечно, и вторая его педагогическая статья "Сочинения гр. А. К. Толстого, как педагогический материал" (1887):

"<...> может быть, еще сильнее <чем любовь к лесу> звучит в его <А. К. Толстого> поэзии любовь к вольному простору степей. Степи навеяли на него эти чудные образы богатырей, на которые былины могли дать ему только намеки. В степях развились эти ширь и удаль, которые, нет-нет, да и зазвучат в его лирике. Степи навеяли на него и ту безотчетную грусть, которая сродни его поэзии".

Интерес Анненского к былинному фольклору наглядно воплотился в его ранней рецензии на книгу Е. В. Барсова 1887 г. 'Слово о полку Игореве, как художественный памятник Киевской дружинной Руси' (1888) PDF. Она показывает, насколько глубоко он был погружен в изучение этой тематики. К ней А. неоднократно обращается в своих учёно-комитетских рецензиях, когда рассматривает вопросы отечественного фольклора и не только*.

* Например: Рецензия PDF на кн.: Д. Н. Овсянико-Куликовский, проф. Харьковского университета. Синтаксис русского языка. С.-Пб.
// ЖМНП. 1903. Ч. CCCXXXXVII. Май. Паг. 2. С. 228-232. При этом пишет: "В языке былин, которым мне приходилось заниматься...".

Конечно, нельзя не сказать и о ярком примере былинного влияния на собственное творчество А. - кантату в честь А. С. Пушкина 'Рождение и смерть поэта'. В первой же ремарке одного из автографов (которые, кстати, установилось приводить лишь в примечаниях, и то - в лучшем случае), читаем: "на былинный мотив в сопровождении гуслей". И далее А. делает сноску об использовании "былинной формулы".

Добавлю, что вместе с А. золотую медаль по окончании университета получил Ф. М. Истомин. Он стал известным фольклористом, историком литературы и собирателем, на работы которого А. также опирался в своих служебных рецензиях.

Так что совсем не просто так Анненский, античник и поклонник французского модернизма, пересказал "скучную сказку" в одном из своих отражений. Я бы даже осмелился сказать, что поэтическое становление А. начиналось именно с этих "сказок", задолго до того, как он стал переводчиком и исследователем античности, а затем и французских поэтов. Будучи уже сам сложившимся поэтом и мастером художественной критики, А. сохранял интерес к былинам и отечественному фольклору до последнего года своей жизни*. Уместно вспомнить в связи с этим рассказ в письме О. А. Федотовой к брату, поэту Вс. А. Рождественскому от 28.03.1969: "Один paз, и только один раз, я видела И. Ф. Анненского веселым, смеющимся и очень простым человеком - это когда он пригласил в сад 'Петрушку'. Пришли в сад бродячие артисты с куклами, расставили ширмы у моего окна, и я видела, как Ин. Фед. сидел с мальчиком (племянником Хмара-Барщевским) и оба от души смеялись".

Возвращаясь к пересказу А. былинного сюжета в статье 'Символы красоты у русских писателей', есть у меня вопрос: почему он считал печальным конец этой истории? Ведь по возвращении из своей многолетней боевой экспедиции Добрыня, застав свадьбу жены, взгрел и жениха, своего названного братца Алёшу Поповича, и высказал князю Владимиру с его женой, устроителям свадьбы, что он об этом думает, и, может быть, "приласкал" обманутую жёнушку, бывшую богатыршу, после чего счастливо удалился с нею в палаты своей матушки.

Замечание 1. В текстах былин нередко встречаются крепкие, в том числе ненормативные, выражения. Некоторые повторяются в разных вариантах текстов, независимо от места записи, являясь, видимо, кульминационными и востребованными у старинных слушателей (например, обращение Добрыни к князю Владимиру на свадебном пиру: "Свою жену так сам ... / А чужую другим даёшь!"). Разумеется, это читал и Анненский. Это к тому, что ничто человеческое ему не было чуждо, вопреки образу, который иногда рисуют до сих пор.

Замечание 2. Общеизвестно, что былины (стáрины) произносились и передавались устно, проговаривались нараспев. А сказители были кем-то вроде нынешних рэперов. О полноценном пении тут говорить, конечно, не приходится, рэперы и сами это понимают, предпочитая слову "петь" термин "говорить текстá". Анненскому, как утонченному меломану, вагнерианцу, может, потому и казались былины "скучными" и "томительными". Но это могут быть и просто контрастные "фигуры речи"; зачем бы он интересовался смолоду скучным и всю жизнь время от времени возвращался к этому письменно.

Еще вопрос. В статье 'Бальмонт - лирик' А. пишет про "златоверхие палаты былинного Владимира", переносясь "к тем заезжим молодцам, каждое движение которых ведется по-писаному и по-ученому, к щепетливому Чуриле, к затейливым наигрышам скоморохов и к белизне лица Запавы, которую не смеет обвеять и ветер." Запава - это Забава?

И последнее. Посмотрев на различные изображения Настасьи Никуличны, я задержался только на двух. Первое - Н. К. Рериха (1943), хранящееся, кстати, рядом, в Новосибирском художественном музее. Вижу яркую индивидуальную манеру. Вижу почему-то две человеческих фигуры на рукавице, хотя одна должна быть конь. Вижу неславянскую внешность и одежду поляницы. Но это так и должно быть: сарматы не славяне, и у них были очень воинственные женщины, которые через битву устраивали своё семейное счастье (пережиток матриархата). Но у Рериха богатырша явно восточного происхождения. Наверное, в силу его интересов и предпочтений. Второе изображение - А. П. Рябушкина. Это журнальная иллюстрация к былине (1898, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург). Здесь дама вполне славянская. Жаль, что не нарисовали Настасью Никуличну ни В. М. Васнецов, ни И. Я. Билибин.

Добавлю, что и у Рериха, и у Рябушкина, и у Анненского - Микулична. Так чаще всего и по сей день. А в былинах - Никулична. Анненский это знал, конечно. Но к его времени закрепился южный, малороссийский вариант.

* Анненский о народной поэзии:

стихотворения:

Ванька-ключник в тюрьме (ТП)

Рождение и смерть поэта (кантата) (ТП)

[Отзыв о реферате Т. И. Филиппова 'О преподавании церковно-славянского языка в средних учебных заведениях'] (1887) [465] [480]


Начало \ Записки составителя, 2019	Сокращения
Открытие: 20.01.2023	Обновление: 05.03.2024