|
|
|
| Начало \ Написано \ Л. С. Гейро, И. В. Платонова-Лозинская | |
|
Открытие: 05.02.2015 |
Обновление: 05.11.2021 |
|
Л. С.
Гейро,
И. В. Платонова-Лозинская
Источник текста и примечаний: Русский модернизм. Проблемы текстологии. Сб. статей / Отв. ред. О. А. Кузнецова. СПб.: Алетейя, 2001. С. 100-119. 100 'Вакхическая драма' Анненского 'Фамира-Кифарэд', написанная в 1906 году, как известно, при жизни автора не издавалась. Впервые она опубликована в 1913 году, затем - в 1919-м. Идентичность текста двух посмертных изданий 'Фамиры-Кифарэда' не подвергалась сомнению и казалась самоочевидной даже такому знатоку, публикатору и комментатору поэзии и критической прозы Анненского, как А. В. Федоров [1]. До недавнего времени не только не был поставлен вопрос об источнике существенных смысловых разночтений текста 'Фамиры-Кифарэда' 1913 и 1919 годов, но и сами они были обнаружены лишь в 1989 году, то есть спустя 70 лет со времени второго издания 'вакхической драмы', в процессе редакционной работы над томом 'Стихотворения и трагедии' Анненского в очередном выпуске Большой серии 'Библиотеки поэта'. Вот что писала по этому поводу ведущий редактор тома Л. С. Гейро А. В. Федорову 2 августа 1989 года: 'Снимая корректорские вопросы, я должна была побывать в ГПБ и там, взяв издание трагедии 'Фамира-Кифарэд' 1913 года, к ужасу своему обнаружила, что представленный Вами и входивший уже в предшествующее издание "Б-ки поэта" (1959) и худлитовское издание 1988 г. текст трагедии подготовлен Вами не по изданию 1913 г., как об этом говорится в соответствующих примечаниях, а по изданию 1919 г. <...> издание 1913 г., согласно примечаниям являющееся источником текста, резко отличается от представленного Вами <...>. разночтения начинаются буквально с первой страницы трагедии'. Далее следовали обширный перечень обнаруженных разночтений и выводы: '1) Представленный текст вне всяких сомнений подготовлен по изд. 1919 г., а не 1913. 2) Необходима аналитическая работа по сопоставлению этих двух (оба посмертные) источников с тем, чтобы определить, что должно быть положено в основу изд. "Библиотеки поэта". 3) Привести в соответствие с избранным источником примечания в их текстологической части' (письмо цитируется 101 в извлечениях по копии в личном архиве Гейро). В считанные дни, оставшиеся до сдачи тома в набор (подписан 2 ноября 1989 года) пришлось решать сложную текстологическую проблему: при отсутствии авторизованных источников (местонахождение рукописи 'Фамиры-Кифарэда' неизвестно) следовало определить, во-первых, какое из посмертных изданий нужно рассматривать как источник дефинитивного текста и, во-вторых, возможно ли и на каких основаниях исправление явных погрешностей, оказавшихся в тексте этих изданий. Ситуация осложнялась еще и тем, что в 1919 году вышли не одно, а два издания драмы, идентичные по тексту: одно под маркой издательства 'Гиперборей', второе - Издательства З. И. Гржебина. Этот факт также не находил к тому времени удовлетворительного объяснения. Принятое Федоровым решение так сформулировано в примечаниях (с. 599) к 'Фамире-Кифарэду' в томе 'Библиотеки поэта' 1990 года: 'Второе издание драмы в обеих публикациях (изд-ва "Гиперборей" и З. И. Гржебина) содержит по сравнению с первым довольно многочисленные разночтения, полностью совпадающие между собой и, очевидно, имеющие в основе один и тот же источник - рукопись (или копию), ранее прочитанную и воспроизведенную недостаточно внимательно, с опечатками, отдельными пропусками и т. п., что делает предпочтительным в качестве источника текста издание 1919 г., как осуществленное более квалифицированно (напомним, что руководителем издательства "Гиперборей" был такой авторитетный литератор и филолог, как М. Л. Лозинский)'. Было также решено привести в тексте примечаний 'некоторые разночтения издания 1913 г.', которые 'имеют смысловые и стилистические отличия' (с. 599), предоставив тем самым возможность исследователю и читателю познакомиться с особенностями обоих текстов. Прямым следствием только что изложенной текстологической ситуации явилось и то неожиданное для широкого читателя обстоятельство (впрочем, не столь уж уникальное), что текст 'Фамиры-Кифарэда', опубликованный в трех подготовленных одним исследователем авторитетных изданиях: в двух выпусках 'Библиотеки поэта' и в издательстве 'Художественная литература', - не идентичен.1 Вопрос об источнике текста 'Фамиры-Кифарэда' и на сегодняшний день остается открытым: основной (дефинитивный) текст этой драмы нельзя считать установленным. В текстологическом аспекте положение 1 В томе 'Библиотеки поэта' 1959 года - контаминированный текст изданий 1913 и 1919 годов. (Два примера. в сцене восемнадцатой текст: 'Филаммон! Вельможный!' (с. 572) - принадлежит изданию 1913 года - см. об этом ниже. Во вступительной ремарке к той же восемнадцатой сцене эпитет 'слабый' (с. 569) заимствован из текста 1913 года (С. 111), в издании 1919 года (с. 80) - 'смешанный'). В томе, вышедшем в издательстве 'Художественная литература' (1988), неточно воспроизведен текст 1919 года; наконец, в издании 'Библиотеки поэта' (1990) - первая попытка критического прочтения текста обоих посмертных изданий и установления дефинитивного текста. В примечаниях к изданиям 1959 года (см. с. 630) и 1988 года (см. с. 692) второе посмертное издание 'Фамиры-Кифарэда' в обоих его 'изводах': 'Гиперборея' и Гржебина - не упоминается. 102 несколько напоминает ситуацию 'Кипарисового ларца': находка Р. Д. Тименчиком в 1978 году [2] списка О. П. Хмара-Барщевской и разногласия исследователей в оценке этого списка привели к тому, что сегодня читатель располагает двумя структурными 'изводами' сборника: один, в редакции В. И. Кривича (Федоров считает ее наиболее адекватной замыслу Анненского), и другой - по списку Хмара-Барщевской, положенному в 1987 году в основу 'Избранного' Анненского (изд-во 'Гlравда') И. И. Подольской, а затем - в 1990 в 1992 годах Н. А. Богомоловым (отдельное издание сборника 'Кипарисовый ларец') [3]. История текста 'Фамиры-Кифарэда' просто менее известна и менее приметна (учтем, что трагедии Анненского в отличие от его лирики издавались за последние 75 лет всего три раза). Дальнейшее изучение истории издания и комментирования 'вакхической драмы' с 1913-го по 1990-й год включительно, проведенное авторами данной статьи после выхода в свет упомянутого тома Большой серии, показало, что каждый следующий документ, источник, свидетельство усложняют картину, заставляют выходить за пределы собственно текстологических разысканий. Решающее значение в прояснении и уточнении отдельных эпизодов этой запутанной истории имеют впервые вводимые в научный оборот материалы архива М. Л. Лозинского, хранительницей которого в настоящее время является И. В. Платонова-Лозинская [4]. Специалисты по творчеству Анненского несомненно дополнят и уточнят сказанное в данной статье, обратившись к документам, содержащимся в государственных архивохранилищах. Мы же рассмотрим лишь отдельные эпизоды непростой и длительной истории посмертных изданий 'Фамиры-Кифарэда'. Ни один из них не может считаться исчерпанным, и поэтому назовем их 'эпизодами с продолжением'. Каждый заключает в себе вопрос, ответа на который современный читатель 'вакхической драмы' или вовсе не найдет в текстологическом и реальном комментарии к ней, или ответ может показаться ему неудовлетворительным. Эпизод первый В 1913 году в Москве в издательстве В. П. Португалова 'Порывы' выходит в свет первое посмертное издание 'Фамиры-Кифарэда' в количестве 100 нумерованных экземпляров. Оно открывается небольшой вступительной заметкой (без подписи, помещена на 5-й странице), вызвавшей в следующем, 1914 году, возражение Арсения Альвинга.1 Затем следует предисловие 'От автора' и, наконец, текст драмы. 1 Рецензируя издание Португалова и откликаясь на слова безымянного интерпретатора творчества поэта: 'Талант, расцветший на закате, одинокий, стыдливый талант, чуждый суеты, боящийся признания, не знавший одобрений', - Альвинг писал: '...Поражает ненужностью пятая страница, пытающаяся разъяснить, что Иннокентий Анненский был "талант, 103 расцветший на закате" <курсив рецензента>. Во-первых, это не так, а, во-вторых, - к чему?' [5]. В Российской национальной библиотеке хранится экземпляр под номером 12, в архиве Лозинского - экземпляр ? 100 (в обоих номера проставлены от руки). Работая над архивом Лозинского, И. В. Платонова-Лозинская обнаружила газетную вырезку - сообщение о раритетах, хранящихся в библиотеке Гос. Литературного музея. Автор заметки 'Редкие книги', подписавшийся: А. К., среди прочего сообщал: 'Незадолго до первой империалистической войны был скуплен и изъят из продажи наследником автора почти весь тираж (100 экземпляров) книги Иннокентия Анненского '"Фамира-Кифарэд". Вакхическая драма. Издание посмертное. Москва. 1913'. Наследник автора Кривич признал это издание самочинным, выпущенным вопреки его категорическому запрещению и напечатанным к тому же с непроверенного текста' [6]. Исследователям творчества Анненского, от внимания которых эта заметка, видимо, ускользнула, предстоит выяснить, каковы источники цитируемого сообщения. А мы, заметив попутно, что Лозинский мимо него не прошел, с анализа данного текста начнем свои рассуждения. В том, что В. И. Анненский-Кривич (1880-1936) на самом деле не имел отношения к изданию 1913 года, позволительно усомниться. Каким же иным способом мог попасть к издателю текст 'вакхической драмы' как не через посредство Кривича, 'единоличного публикатора и редактора произведений отца'? [7]. Вспомним, что тот же Португалов годом ранее 'Фамиры-Кифарэда' издал сборник стихотворений самого Кривича 'Цветотравы' с посвящением: 'Светлой памяти ушедшего отца моего'. Отношения и переписку с Португаловым Кривич не прервал и после выхода в свет не удовлетворившего его издании 'Фамиры-Кифарэда' 1913 года [8]. Позволительно предположить, что условием издания малозначительного авторского сборника Кривича служило обещание сына поэта отдать в книгоиздательство 'Порывы' 'вакхическую драму'. Что Кривич и сделал, не озаботясь достоверностью источника и не потрудившись исправить безобразные смысловые ошибки набора.1 Между тем именно Кривич говорил о 'вакхической драме' Анненского как о 'самой напряженной и самой любимой' автором вещи [9]. Не постигла ли издание 'Фамиры-Кифарэда' та же судьба, что и другие посмертные книги Анненского? Вспомним, к примеру, отрицательное суждение об издательской деятельности Кривича в письме Д. С. Усова к Е. Я. Архиппову от апреля 1925 года: 'Валентин Иннокентьевич спросил меня, какого я мнения о его редакторской деятельности, и я совершенно прямо 1 В качестве примера лишь две особо выразительные. Реплика Нимфы в конце второй сцены: 'Но лгать как вы, не надо нам. 'Не лгу я' - в издании 1913 года (с. 25) читается: '<...> мать, как вы. Не лгу я'. В сцене девятнадцатой ослепший Фамира, осторожно снимая с плеча птицу, в которую превращена его мать Нимфа, спрашивает: 'Откуда ж ты, пичужка? И кровавых / Как не боишься ям?' В издании 1913 года (с. 123): 'И гористых / Как не боишься ям?' 104 высказал ему все наше общее недоумение и огорчение и по поводу 'Кипарисового ларца' и по поводу посмертного сборника, и по поводу Еврипида... [10]. Он 'единственный, - говорил Усов о Кривиче, - через которого до нас еще доходит голос Иннокентия Анненского; в этом смысле мы должны считаться с ним - но и только в этом смысле' [11]. Усов же привел и оправдания Кривича: '...Стихи я очень спешно переиздал - у меня, знаете ли, времени уж очень мало было...' [12]. Вполне вероятно, что Лозинский был осведомлён о небрежности Кривича и, принимая решение переиздать в 'Гиперборее' 'Фамиру-Кифарэда', с особым тщанием и присущей ему во всех случаях жизни ответственностью приступил к подготовке текста последней драмы Анненского. Эпизод второй Недавно стало известным прямое свидетельство Лозинского о его участии в подготовке этого издания: дарительная надпись на именном экземпляре 'Фамиры-Кифарэда' 1919 года: 'Левкию Ивановичу Жевержееву с приветом и конфиденциальным сообщением, что редакция текста принадлежит нижеподписавшемуся. СГI6. 30.V.19. М. Лозинский'. Ее текст опубликован впервые в описании собрания М. С. Лесмана [13]; в настоящее время этот экземпляр находится в Музее Анны Ахматовой в Фонтанном Доме. Свидетельство Лозинского объясняет, по-видимому, появление серьезных разночтений в тексте 1919 года по сравнению с текстом первого посмертного издания. Можно предположить, что они явились следствием проведенной Лозинским редакции текста, иначе говоря - его исправления. Но такой вывод был бы слишком поспешным и поверхностным. Не мог Михаил Леонидович с его фантастической скрупулезностью, с высочайшим уважением не только к букве (в прямом смысле) авторского текста, но и к знакам препинания, к техническому оформлению книги, в частности, к верстке, и, разумеется, в первую очередь к документу, позволить себе вторжение в текст Анненского, не имея на то документальных оснований. Их следовало искать, и тем самым ответить на вопрос, что подразумевал Лозинский, говоря о 'редакции' текста. Второй вопрос: почему он счел необходимым письменно зафиксировать факт своего участия в редактуре текста. И, наконец, третий вопрос: почему он сделал это признание именно Жевержееву. Ответить на последний вопрос проще, чем на другие. Напомним, что Жевержеев (род. в 1881, умер в январе 1942 в блокадном Ленинграде) был владельцем (далее цитируем Юрия Алянского) знаменитой - 'одной из лучших в Петербурге - библиотеки', собирательством он начал заниматься в 1900 году, и его коллекция 'с каждым годом включала все более уникальные печатные и рукописные тексты редких пьес, эскизы декорации и костюмов <...>, старинные афиша, книги, альбомы, всевозможные эпистолярные цензурные документы'. О собирательской деятель- 105 ности Жевержеева Лозинский был несомненно осведомлен. Достаточно сказать, что в Петербурге 1915 года прошла выставка 'Памятники русского театра', целиком составленная из экспонатов коллекции Жевержеева, о которой 'за пятнадцать декабрьских дней' появилось в петербургских и московских газетах '50 статей и заметок' [14]. Можно с уверенностью сказать, что, надписывая в 1919 году экземпляр 'Фамиры-Кифарэда' Жевержееву, Лозинский рассчитывал на то, что его свидетельство со временем (вспомним уточнение 'конфиденциально') станет достоянием историков литературы. Что же внес Лозинский в текст 'Фамиры-Кифарэда'? Ответ на этот вопрос могли дать только материалы его архива. По интересующей нас теме пока (архив полностью не разобран), помимо уже упомянутого экземпляра за ? 100 португаловского издания 'Фамиры-Кифарэда' 1913 года, обнаружены следующие документы. Рассмотрим их в хронологическом порядке. 1. Различные материалы, связанные с уникальным художественным оформлением издания 1919 года (напомним участников: Н. Радлов, В. Белкин, А. Б. (Бенуа?), Д. Митрохин, С. Судейкин), в том числе оттиски иллюстраций, соображения по макету издания и проч. Есть свидетельства о том, что оформление было поручено акционерному товариществу Р. Р. Голике и А. И. Вильборга, бывшему одним из лучших полиграфических предприятий России (ныне -- типография им. Ивана Федорова).1 1 Ср. помету от 5 сентября 1918 года в записной книжке А. Блока: 'Алянский звонил, что Голике и Вильбор национализированы' [15]. 2. Гранки текста - а) правленные: устранение типографских ошибок, в том числе технических, опечаток и проч.; заметки Лозинского - красным карандашом: 'Мои поправки', синим карандашом: 'Предлагаемые поправки'. Словесных исправлений (кроме устранения опечаток) нет; б) корректурная правка черными чернилами; в) практически без правки. Все гранки со штампом: 'Военная типография' и датой: '12 августа 1918'. 3. Корректура. На титульном листе надпись: 'С.-Петербург. Издательство "Гиперборей"'. В дате: '1918' синим карандашом зачеркнута цифра '8' и вписана - '9'. На обложке штамп (красный овал): 'Военная типография' и датой: '7 окт. 1918'. Правка рукой Лозинского: синим карандашом исправлены типографские ошибки и сделаны пометы, уточняющие верстку. Указание рукой Лозинского: 'Переверстать так, чтобы все заголовки сцен приходились на одной высоте. Оттиснуть корректуру с виньетками'. 4. Макет (наклеенные на бумагу в формате будущей книги корректурные листы) - образец верстки. Рукой Лозинского (черные чернила):
С.-Петербург 106 На обороте обложки макета надпись: 'Экземпляр ?'. Синим карандашом - эскизы виньеток и прочего оформления. Оставлен лист для перечня иллюстраций. На особом листе запись рукой Лозинского:
Настоящее издание 5. 'I верстка' (помета Лозинского). Несколько экземпляров; из них два без исправлений, один неполный, последняя страница ? 64 (начало пятнадцатой сцены). Надпись (чернила) рукой Лозинского: 'Подверстать так, чтобы все заголовки сцен приходились, по возможности, на одной и той же высоте!'. Надпись синим карандашом: 'Еще корректуру, М. Лозинский. 12. IX. 1918'. 6. Двойной листок (малого формата, т. е. формата издания 3. И. Гржебина). Титульный лист с оборотом и с. 29 (оборот - 30). На титульном листе:
Фамира-Кифарэд Слова: 'Издательство "Гиперборей"' вычеркнуты простым карандашом и рукой Лозинского с помощью корректурных знаков исправлено: 'Издание З. И. Гржебина'. 7. Листок с записями Лозинского о том, что сделано им при подготовке издания; среди них: 'Считано с рукописью все'. 8. Прикидка-перечень рассылки именных экземпляров, в том числе бесплатных (в частности, Ахматовой и Гумилеву) и платных (среди других - Жевержееву). Подводя итоги. Из материалов архива Лозинского следует: 1) вся работа по подготовке изданий - от контроля за оформлением и до расчетов с типографией и рассылки готовых экземпляров велась Лозинским; 2) оформление осуществлялось акционерным товариществом 'Голике и Вильборг', а набор текста - Военной типографией; 3) книга практически была готова в октябре 1918 года, но по неизвестным пока причинам в этом году не вышла. В 1918 году 'Гиперборей' прекратил свое существование, тираж осуществлен Издательством З. И. Гржебина, организованным в Петрограде в 1919 году; 4) набор книги исполнялся для 'Гиперборея', то есть в книгах с маркой '"Гиперборей" 1919' и с маркой 'Издание З. И. Гржебина' помещен один и тот же текст. Если нужны дополнительные доказательства, то они есть: в обоих изданиях одинаковые огрехи набора;1 5) очевидны значительные различия в оформлении между именными экземплярами (марка "Гиперборей"), некоторым (каким - чуть позже) количеством неименных экземпляров с маркой "Гиперборей" и остальной частью тиража, маркирован- 1 На с. 57 обоих изданий 'марашка' в скобке, открывающей ремарку: 'Подавая Нимфе руку', на с. 77 смазан номер страницы, то же - на с. 84 и 85; на с. 85 еще и грязный набор. 107 ной как 'Издание З. И. Гржебина'. Во-первых, марка "Гиперборей" в именных экземплярах вынесена на обложку (во всех остальных она помещена на титульном листе); во-вторых, формат именных экземпляров больше, чем нумерованных, резко отличается бумага (в именных - плотнее и толще), и, наконец, бросающееся в глаза отличие: в именных экземплярах есть фронтиспис: изображение Аполлона, во всех других он отсутствует. Гржебинский тираж 'одет' в ту же обложку, что гиперборейский малого формата, и отличить их можно только по марке на титульном листе. Итог: издание 1919 года существует как бы в трех 'изводах' - именные экземпляры с маркой "Гиперборей", нумерованные экземпляры с той же маркой и 'массовые' экземпляры с маркой 'Издание З. И. Гржебина'. 9. Теперь о количестве неименных и ненумерованных экземпляров с маркой "Гиперборей", но в гржебинском формате. В основном фонде Российской национальной библиотеки находится экземпляр издания 'Фамиры-Кифарэда' малого (гржебинского) формата с выходными данными: 'С.-Петербург. Издательство "Гиперборей". 1919', имеющий карандашную помету: 'Один из десяти экземпляров, отпечатанных с маркой "Гиперборей" (название подчеркнуто); дата: "6.II.1919", подпись: "М. Лозинский"'. Аналогичная помета и на экземпляре такой же книги в архиве Лозинского. Пришло время приступить к самому главному в данном эпизоде. Тут два аспекта. Первый: никаких текстуальных изменений, которые свидетельствовали бы о том, что Лозинский вносил смысловую правку, в тексте перечисленных корректурных материалов не обнаружено. Надо полагать, следовательно, что интересующие нас разночтения издания 1919 года по сравнению с изданием 1913 года присутствовали и в не известной нам 'рукописи', упомянутой в заметках Лозинского. И второй: если высказанное предположение соответствует действительности, то в понятие 'редакция' текста Лозинский вкладывал, видимо, выбор источника текста между изданием 1913 года и имевшейся в его распоряжении 'рукописью'. А может быть, еще проще: он имел в виду свою работу над подготовкой издания 1918-1919 годов.
К лету 1994 года этим исчерпывались сведения о материалах архива Лозинского, связанных с историей издания 'Фамиры-Кифарэда' в 1918-1919 годах, сообщенные Гейро на конференции 'Иннокентий Анненский и русская культура ХХ века', организованной Музеем Анны Ахматовой в Фонтанном Доме. За истекшее с той поры время Платонова-Лозинская, продолжая работу по описанию архива Лозинского, обнаружила новые материалы, значение которых трудно переоценить. Это цитированная выше заметка в 'Литературной газете' об отношении Кривича к изданию 'Фамиры-Кифарэда' 1913 года, но - самое главное - правленый экземпляр этого издания, по всей вероятности положенный в основу издания 1919 года под 'редакцией' Лозинского. Это разобранная на 'тетради' для раздачи наборщикам (об этом свидетельствуют пометы - фамилии на первой странице каждой 'тетради') книга 108 1913 года. Вот ее описание. На форзаце датированная надпись - автограф Кривича (подпись: Анненский): 'Настоящий экземпляр исправлен по подлинной рукописи. Анненский. VI.918'. На титульном листе штамп: 'Типография Екатерины Великой. 31 июль 1918. Заказ ? 1498'. Так в распоряжение исследователей поступают две даты: завершения работы Кривича над подготовкой текста драмы и времени начала типографских работ над будущим изданием 1919 года. На титульном листе зачеркнуто: 'Изд. В. П. Португалова. М., 1913', на обороте титульного листа вычеркнуто: 'Настоящее издание выпущено в свет в количестве 100 нумерованных экземпляров', а на шмуцтитуле - слово 'Предисловие' и самый текст 'Предисловия'. В конце книги зачеркнуты: рекламный шмуцтитул 'Книги И. Ф. Анненского', сняты перечень книг, шмуцтитул 'Каталог книгоизд-ва "Порывы"' и текст каталога. На с. 78 над заголовком 'Сцена двенадцатая' на верхнем поле запись-автограф (подпись: Анненский) Кривича: 'В подлиннике стоит "откуда". Очевидно - описка'. Это замечание относится к ремарке: 'С той стороны, куда ушел Фамира, слышны голоса и показывается Кифарэд'. Этим правка рукой Кривича не исчерпывается. Но основной массив правки, соответствующей разночтениям издания 1919 года по сравнению с изданием 1913 года, внесен в текст 1913 года рукой неизвестного нам лица (мелкий аккуратный почерк, чернила). Таким образом, на данной стадии работы по разборке и описанию архива Лозинского можно обоснованно утверждать: 1) правка, внесенная в издание 1913 года, санкционирована Кривичем; 2) источник правки, согласно помете Кривича на форзаце описанного выше экземпляра 1913 года, - авторская рукопись; 3) перенос правки из рукописи в экземпляр 1913 года Кривич поручил неизвестному нам лицу; наконец, 4) 'редакция' Лозинского, видимо, заключалась в тщательной проверке текста 1913 года, правленного по рукописи, и контроле за всеми стадиями производственного процесса. О местонахождении самой рукописи, упомянутой в записке Лозинского, нам пока ничего неизвестно. Можно лишь предположить, что словом 'рукопись' Лозинский условно обозначил для себя правленное издание 1913 года, отданное в его распоряжение Кривичем. Но и здесь остаются неясности. Несколько отличий в тексте издания 1919 года по сравнению с текстом издания 1913 года не находят подтверждений в исправленном Кривичем 'по подлинной рукописи' экземпляре португаловского издания. Наиболее яркое обнаружено в тексте вводной ремарки к 'вакхической драме'. В издании 1913 года читаем: 'Чуть брезжит рассвет. Тени еще прозрачны и лежат, но местами уже зыблются' (с. 15). Этот фрагмент не подвергся правке в кривичевском экземпляре. Но в тексте издания 1919 года (с. 10) иначе: 'Чуть брезжит рассвет. Прозрачные тени еще лежат, но местами уже зыблются'. Источник этого исправления неизвестен. Из мелких, так же не соответствующих кривичевскому экземпляру, укажем на такие. В сцене четвертой (исповедальный монолог Нимфы) строка 'Сцепленье и распалость. <...> Предо мною...' разбита ремаркой: 'Приоткрывает 109 фату <...> с недоверием'; издание Португалова (с. 39) дает нарушающее стихотворный размер чтение предлога: 'Передо мною...'; в издании 1919 года (с. 29) точнее (неполногласие): 'Предо мною...'. Однако в кривичевском экземпляре исправлений нет. Еще одно разночтение, не подтвержденное этим экземпляром, - в сцене четвертой (с. 42). Отвечая Нимфе, Фамира говорит, акцентируя слово: 'моей' (вообще, такого рода 'подчеркивания' нередки в тексте драмы). В издании Лозинского (с. 31) курсив показан, у Кривича - не показан: 'В моей судьбе / Ни матери, ни сестрам, ни отцу / Нет места, сладкозвучная'. И, наконец, сцена седьмая. В издании 1913 года и, соответственно, кривичевском экземпляре его (с. 55) читаем: 'Сатир с розовой ленточкой'. В издании 1919 года (с. 41) 'Сатир в розовой ленточке', - по-видимому, типографская опечатка, не замеченная издателем (ср. в списке действующих лиц: 'Два сатира - один с голубой, другой с розовой ленточкой в волосах', в сцене восемнадцатой (с. 83 издания 1919 года): 'Сатир с розовой ленточкой'). На этом пока остановимся и перейдем к следующему эпизоду. Эпизод третий Перечень вариантов, приведенных в примечаниях к изданию Анненского в томе Большой серии 'Библиотеки поэта' (1990), дает вполне наглядное, хотя и неполное представление о разночтениях двух посмертных изданий. Попробуем их классифицировать, учитывая как названные, так и не включенные в примечания к тому 1990 года варианты текста. Начнем со структурных изменений, внесенных в текст 1919 года по сравнению с текстом 1913 года, а в заключение остановимся на самых, с нашей точки зрения, существенных. В первом посмертном издании 'Фамиры-Кифарэда' вступительная заметка 'От автора' подписана: 'И. Анненский' и датирована: 'Царское Село. 1906'. Соответственно на шмуцтитуле, предваряющем собственно текст драмы, нет римской цифры 'МСМVI', повторяющей дату под текстом заметки. В 1919 году вступительная заметка никак не озаглавлена, под ней нет ни подписи, ни даты и пометы, а дата создания 'вакхической драмы' вынесена на шмуцтитул вместе с латинским эпиграфом, точная же дата и помета перенесены в конец 'вакхической драмы'. Значительный пласт вариантов возник, по всей вероятности, вследствие ошибок набора 1913 года. Однако из-за отсутствия авторской рукописи с абсолютной уверенностью утверждать это нельзя. Это относится и к мельчайшим вариантам, например: 'Крови, нимфа, Не только что людской, оленей крови / Он вида не выносит...' (23, ср. 16 и 480).1 В 1919 году - 'оленьей крови'. Аналогичный пример - разночтения 1 Здесь и далее последовательно перечисляются страницы издании 1913 года, затем - после указания: 'ср.' - 1919 и, наконец, 1990 годов. 110 в следующем фрагменте: 'Тебя / Запомнила еще я. Если только / Воспоминанье - это, а не бред, / Но прежнего позорней - и бессмертней...' (40, ср. 29 и 491). Более вероятно чтение 1919 года: 'и бессмертный' (бред). Но возможна ведь и сравнительная степень? Сложнее оценить такой вариант: 'Невластная уйти от мягкой ласки / Лучей, листвой томимых...' (37, ср. 27 и 489). В 1919 году - 'листвой таимых', что безусловно точнее и правдоподобнее, и все же? Или в ремарке: '(тихо, но вразумительно)' (118, ср. 85 и 536); в 1919 году: '...выразительно'. Некоторые разночтения всего скорее являются следствием не механической ошибки наборщика, но сознательно проведенной им правки. Сюда, вероятно, можно отнести вариант 'вообще' / 'вобще'. Дважды: 'Телесный вред вобще недопустим' (в сочетании с соседним просторечием в реплике Сатира: 'Условие1 зараньше') и 'Вобще - цветок без аромата' (94, ср. 68 и 522) в 1913 году читается литературное 'вообще', разрушающее стихотворный размер и противоречащее стилистике эпизода. Более похожи на авторские стилистические варианты, нежели на искажения в процессе набора, такие разночтения, как например, 'Лицо его обезображено' (121, ср. 87 и 537), в 1919 году - '...окровавлено', или как указание Гермеса '(Движением пальца птице)': 'Смой гарь с его лица...' (127, ср. 92 и 540), в 1919 году: 'Смой кровь с его лица...'. И то, и другое возможно, но первое натуралистично, второе - относительно нейтрально. 1 В 1913 году: 'Условия' (68, ср. 49 и 508). Пропуск двух строк в конце 'Ариозо Томного сатира': 'О, злая Парка! / Сегодня ночью / Нам будет жарко' (88, ср. 63 и 519) - в 1919 году читается: 'О, злая Парка! Сегодня ночью / Мы будем вместе, / Сегодня ночью / Нам будет жарко' - может быть отнесен как на счет обычных ошибок наборщика при наличии повторяющихся слов,2 так и (менее вероятно) - на счет уступок издателя книги 1913 года цензуре нравов. Но едва ли возможно отнести безоговорочно к ошибкам наборщика такой вариант в конце пятнадцатой сцены:
Голос сатира Братцы ... женщина... Другой погуще, но еще тонкий голос Плохо вижу я, папаша. Густой голос
Не наша? (90, ср. 6о и 519-520). 2 См. о типичных ошибках набора: Томашевский Б. В. Писатель и книга: Очерк текстологии. Изд. 2-е. М., 1959. С. 32-66. 111 В 1919 году читаем:
Голос сатира Братцы ... женщина... Другой, погуще Не наша? Тонкий голос Плохо вижу я, папаша. Густой голос Проберитесь по кустам <...> Можно предположить, что в данном случае в двух посмертных изданиях воспроизведены разные слои авторского текста, иначе говоря, издателем книги 1913 года плохо разобрана рукопись Анненского. Вторжение наборщика здесь маловероятно. Так же трудно безоговорочно отнести к дефектам набора следующие разночтения. В ремарке, заключающей одиннадцатую сцену, вместо '...вырисовывается абрис улыбающегося Зевсова лица' (так в 1919 году, с. 55), в 1913 году было: 'облик <...> 3евсова лица' (с. 77). Скорее это авторский недосмотр, исправленный в рукописном источнике, но не отчетливо, потому и не разобранный издателем. К тому же типу разночтений принадлежит, по всей вероятности, и дважды допущенная ошибка: превращение в ремарку реплики действующих лиц. В той же одиннадцатой сцене Нимфа говорит (издание 1919 года, с. 55):
Да, да
- позор Фамиры... 'Связная выключка' 'Про себя' была, возможно, принята издателем 1913 года (с. 76) за ремарку и соответственно оформлена:
Да, да
- позор Фамиры... То же на с. 112 издания 1913 года (сцена восемнадцатая). Напечатано:
Нимфа Боюсь назвать... И ошибиться страшно...
Фамира Нет... о нет - не может быть! 112 В издании 1919 года (с. 81) так:
Нимфа
Боюсь назвать... И ошибиться страшно... (приближается к тени, та отодвигается) Нет... о нет - не может быть! Из далеко не исчерпывающе приведенных здесь примеров можно сделать вывод о том, что только вопиющей небрежностью, проявленной издателем книги 1913 года, нельзя объяснить значительную часть отличий текста 1913 года от текста года 1919-го. Вопрос о происхождении чисти вариантов остается открытым. В заключение выскажем гипотезу о происхождении еще одного разночтения, относительно небольшого по объему, и подробнее остановимся на самом объемном. В сцене восемнадцатой 'Сатир с голубой ленточкой' пытается 'разговорить' тень Филаммона. В издании 1913 года (с. 117) он обращается к тени со словами: 'Филаммон! Вельможный!' А в издании 1919 года (с. 84): 'Филаммон! Ваше Величество!' Думается, что в связи со следующей строкой, где 'тени' предлагается отведать 'кровки! / Или молочка с винцом? - титулование, пусть даже мифического царя, 'Величеством', не могло в 1913 году пройти цензуру. Возможно, Кривичем или Португаловым было произведено исправление, упреждающее цензурные придирки. Самый же значительный и содержательный вариант текста 1919 года обращает на себя внимание буквально на первой странице, в авторском вступлении. Дело в том, что в издании 1913 года (вступление 'От автора') отсутствуют строки: 'А. А. Кондратьев сделал мне честь посвятить мне написанную им на ту же тему прелестную сказку, где музы выкалывают Фамире глаза своими шпильками. Он рассказывал мне о своем замысле уже года полтора тому назад, причем я также сообщил ему о мысли моей написать трагического 'Фамиру', но почти ничего не сказал ему при этом о характере самой трагедии, так как никогда ранее не говорю никому о планах своих произведений, - во всяком случае ни со сказкой г. Кондратьева, ни, вероятно, с драмой Софокла мой Фамира не имеет ничего общего, кроме мифических имени вышеупомянутого остова сказки'. В издании 1990 года ('Библиотека поэта') данный факт зафиксирован, но никак не комментируется. Между тем читателю многое неясно. Из примечаний (с. 603) он узнает, кто такой Кондратьев, и только. Ту же скудную информацию дают комментарии к изданию критической прозы Анненского, вышедшему в серии 'Литературные памятники' в 1979 году [16]. А вопросов возникает множество. Например, опубликовал ли Кондратьев свою 'прелестную' сказку; если да, то при жизни или после смерти Анненского? Где? Как она называлась?* * Это выяснено А. И. Червяковым в прим. 13 к письму 43, см.: Письма 1, с. 181-182. Приходится приступать к самостоятельным поискам. Оказывается, сказку 'Фамирид' Кондратьев опубликовал трижды. Впервые - в 1906 го- 113 ду в газете 'Слово' [17] со словами: '(Посвящается И. Ф. Анненскому)'1 и с подзаголовком '(Древнегреческий миф)' в сокращенной редакции (купюры отмечены строками точек); затем - и журнале 'Золотое Руно' (1908, ?? 1, 2), со словами: '(Посвящаю дорогому учителю Иннокентию Федоровичу Анненскому)' и, наконец, - в составе сборника рассказов 'Улыбка Ашеры' (СПб., 1911) с чуть измененным посвящением, но без указания на факт смерти поэта: '(Дорогому учителю Иннокентию Федоровичу Анненскому)'. 1 Ср. замечание Анненского в письме к А. В. Бородиной от 2 августа 1906 года: '...В этом году, весной, мой ученик написал на этот же миф прелестную сказку под названием 'Фамирид'. Он мне ее посвятил. Еще года полтора тому назад Кондратьев говорил мне об этом намерении, причем я сказал ему, что и у меня в голове набросан план 'Фамиры', - но совсем вином роде - трагического' [18]. В 1925 году Кривич писал: 'Для А. А. Кондратьева, к которому до конца жизни отец сохранил искреннее и большое сердечное расположение, и который, как это он и сам всегда говорил, именно ему, главным образом, обязан своей исключительной любовью к древнему миру, отец со школьных времен так и остался "дорогим учителем", и этот эпитет А. А. Кондратьев всегда неизменно прибавлял к имени отца во всех своих к нему обращениях. Каждую свою вещь А. А. Кондратьев, конечно, вручал отцу, и о каждой книге отец всегда сообщал ему свой подробный и серьезный отзыв, причем сердечнее чувство, которое хранил он к "Милой музе", нисколько не мешало тому, что мнение о продукте творчества Кондратьева могло подчас и не состоять из одних комплиментов. Но и поощрял и журил он бывшего ученика своего именно как "дорогой учитель": всегда неизменно дружески и всегда направляюще-серьезно [19].2 Как же оказалось, что весь сюжет Кондратьева в издании 1913 года отсутствует? Случайный пропуск - сомнительно: сокращения, судя по вариантам текста, проведены совершенно сознательно. Тогда кому это было нужно? Кривичу? Но содержание и тон его воспоминаний такому предположению не соответствуют. Почти наверное не Кондратьеву: лестный отзыв Анненского никак не мог ему повредить. Публикатору "вакхической драмы", если это действительно не Кривич? Португалову? 2 Ср. также несколько строк, посвященных двум сборникам стихов Кондратьева в статье Анненского 'О современном лиризме':'Александр Кондратьев <...> говорит, будто верит в мифы, но мы и здесь видим только миф. Слова своих стихов Кондратьев любит точно, - притом особые, козлоногие, сатировские слова, а то так и вообще экзотические' (подчеркнуто Анненским) [20]. Знакомство с кондратьевским 'Фамиридом' обнаруживает еще одно примечательное, на наш взгляд, обстоятельство. В книжной публикации тексту 'сказки' предпослан эпиграф (в газетной и журнальной его нет), значение которого трудно переоценить. Вот он: 'Фамирис же, так красотою тела, как и пением в гусли превосходя иных, о мусикии имел прю с Мусами; договоряся, еже ли он победит, то со всеми ему лежати; 114 а еже ли побежден будет, то он лишен будет, чего они хотят...' Указан Кондратьевым и источник: '(Аполлодор. Библиотека. Москва. 1725 г.)'. Эта книга, переведенная А. К. Барсовым, была выпущена тиражом 300 экземпляров и уже в начале ХХ века представляла собой раритет. Ее точное заглавие: 'Аполлодора, грамматика Афинейского. Библиотека о языческих богах...'. Анализ цитированного эпиграфа, равно как и сопоставление авторского вступления к 'Фамире-Кифарэду' с письмом Анненского к Бородиной от 2 августа 1906 года, близким по содержанию к авторскому вступлению к 'вакхической драме', позволяет поставить вопрос об уточнении источника 'Фамиры-Кифарэда'. Анненский указывает на не дошедшую до нас трагедию Софокла, но никаких подробностей не сообщает. Между тем имеет смысл обратиться к научному изданию Софокла ('Драмы' в переводе Ф. Ф. Зелинского), вышедшему в наши дни, и посмотреть, какой текст имел в виду автор 'Фамиры-Кифарэда'. Тогда окажется, что, говоря об исполнении Софоклом роли Фамиры, Анненский, видимо, опирался на т. н. 'Античные свидетельства о жизни и творчестве Софокла': '...Ставя "Фамира", Софокл сам играл на кифаре...' (2/28), а также на 'Жизнеописание Софокла': 'Говорят, что взяв кифару, он пел под нее однажды в "Фамире" и поэтому в Расписной Стое изображен с кифарой' (5).1 Что же касается самого текста, то из трагедии Софокла сохранился фрагмент всего из 13-ти строк и лишь в трех последних упоминается интересующий нас герой:
Всецело, с головой охвачен я безумьем 1 Перевод названных текстов осуществлен впервые для издания Софокла ('Драмы') в серии 'Литературные памятники' (М., 1990). Анненский, разумеется, был знаком с оригиналом. Конечно, эмоционально-эстетическое воздействие даже этого осколка трагедии велико, понятен интерес к нему Анненского. Но все же в нем нет мотива состязания с музами и наказания, постигшего Фамиру, - центрального в конфликте последней драмы Анненского. Зато, как указано современным комментатором Софокла В. Н. Ярхо, он содержится в 'Илиаде' Гомера (II, 594-600):
<...>
место, где некогда Музы (пер. Н. И. Гнедича). 115 В примечаниях к 'Илиаде', принадлежащих А. И. Зайцеву, читаем: 'Здесь кратко излагается, очевидно, хорошо известное слушателям сказание о наказании дерзкого аэда Фамира, заявлявшего о своей готовности победить самих муз на соревновании, очевидно, в исполнении эпических песен. <...> Примечательно, что Фамир назван фракийцем: традиция считала фракийцем и другого мифического певца и музыканта Орфея. <...> Судьбе Фамира посвящена трагедия И. Анненского "Фамира Кифаред"' [21]. Таким образом, есть основания считать, что Анненский сознательно не упомянул во вступлении к своей драме Гомера. А вот исследователям, может быть, не стоит, как это повелось со времени первого издания 'вакхической драмы', повторять - вслед за поэтом - только имя Софокла.1 1 Вал. Брюсов, Н. Гумилев, Вяч. Иванов, откликаясь на издание 1913 года, в подробности не входили, ограничившись общим указанием на известный интерес Анненского к античным сюжетам, и сосредоточились на новаторских чертах 'вакхической драмы'. Брюсов оценил ее как 'guasi античную, <...> разработанную импрессионистически', заметив, что она 'глубоко задумана и прекрасно построена <...> и многие сцены исполнены истинного трагизма' [22]. Гумилев начал с утверждения того, что 'Фамира-Кифарэд' - 'после "Кипарисового Ларца" самая значительная книга покойного поэта', что автор 'глубоко чувствует миф <...>, но <...> для трактовки мифа ему был необходим налет необычности, и он достигал его, причудливо соединяя античность с современностью', однако источника драмы не коснулся, ограничившись цитатой из предисловия Анненского [23]. Другие современники отнеслись к сообщению поэта лишь о Софокле с абсолютным доверием. Арс. Альвинг, например, писал: 'Зерно Софокловой темы о музыкальном богоборчестве дерзкого "Фамиры" развито Иннокентием Анненским <...> далеко не в тщательном соответствии со свойствами театра античного' [24], а О. Мандельштам начал свой отзыв о 'вакхической драме' словами: 'К жестокой сказке Софокла Иннокентий Анненский подходит с болезненной осторожностью современного человека' [25]. Лишь несколько слов: в основе 'Фамиры-Кифарэда' - 'сюжет утраченной драмы Софокла' посвящает источнику 'вакхической драмы' современный исследователь [26]. Невольно возникает ощущение, что ни один из писавших об Анненском-драматурге к сочинению Софокла не обращался. Так оно и есть, и по вполне уважительным причинам. Вплоть до 1990 года познакомиться с цитированным выше фрагментом трагедии Софокла можно было, лишь владея языком оригинала. Даже в знаменитом трехтомнике Софокла в переводе Ф. Ф. Зелинского, вышедшем в свет в 1914-1915 годах в издательстве М. и С. Сабашниковых, где, помимо семи трагедий, были помещены почти девятьсот фрагментов не сохранившихся полностью драм, данный фрагмент отсутствовал. Лишь в томе 'Литературных памятников' был 'добавлен перевод фрагментов, ставших известными после 1915 года или достаточно связных, но почему-либо опущенных Зелинским' [27]. В их числе и фрагмент 352/245, печатающийся на русском языке впервые. Так что только теперь, спустя 90 лет со времени создания 'Фамиры-Кифарэда', читатель и исследователь 'вакхической драмы' могут, наконец, глубже проникнуть в творческий замысел ее автора. 116 Вернемся к эпиграфу, предпосланному 'сказке' Кондратьева (напомним, что она трижды публиковалась до появления в печати 'Фамиры-Кифарэда', но - с эпиграфом - лишь один раз, именно после смерти Анненского). Конечно, в выборе источника эпиграфа, да еще с отсылкой к редчайшему переводу начала XVIII века (заметим, что современная Краткая литературная энциклопедия в статье об Аполлодоре даже не называет этот перевод), видна некая нарочитость, изящное щеголянье стариной. Но, может быть, здесь - по существу, не по форме - прозвучала и полемическая нотка или даже своеобразное 'размежевание' с учителем-поэтом: не хотел ли Кондратьев уточнить источник своей 'сказки'? То, что в основе кондратьевского 'Фамирида' лежит фрагмент гомеровского эпоса, очевидно. Отчетливые мотивы 'Илиады' прозвучали и в эпиграфе, и в тексте 'Фамирида'. Вспомним цитированные выше строки 'Илиады' об Эврите, царе эхалиян, и сравним с ними строки 'сказки' Кондратьева: 'В Фессалии певца на целый день задержал у себя в многобашенном городе Ойхалии царь Эврит, старый его знакомый, учивший когда-то Филаммонова сына обращению с луком'. Есть в эпиграфе и в тексте 'Фамирида' и другая отсылка к 'Илиаде'. Именно Гомер повествует о том, что сам Фамира вызвал муз на состязание в пении; у Анненского, как известно, инициатива принадлежит вовсе не герою, но Силену ('состязаться / И с музами возможно. Об заклад / Побейся с ней'). Фамира отвечает на это: 'О, сладкое безумье! / Где ж я найду ее, Силен? Идем!..' (сцена девятая). У Кондратьева же Фамирид признается богу реки Стримон: 'Я вызвал на состязание муз. По всей вероятности, они не захотят признать себя побежденными, хотя бы и спели хуже, чем я, и наверно постараются мне отомстить в случае неудачи' [28]. В 'сказке' Кондратьева, кстати, музы, возмущенные вызовом Фамирида, противопоставляют ему мальчика Орфея, которому предрекают великое будущее (вспомним примечание Зайцева к 'Илиаде' ). На этом и остановимся. Все эпизоды истории публикации и комментирования 'вакхической драмы' 'Фамира-Кифарэд' нуждаются в дальнейшем исследовании. Итоги представленных здесь текстологических и комментаторских разысканий следует считать сугубо предварительными. Наступит, вероятно, время, когда возродится интерес современных исследователей к драматургии Анненского, заслоненной сейчас его лирикой и критической прозой. И тогда текст четырех драм Анненского, в особенности последней, которая Вяч. Иванову виделась 'как бы личным признанием поэта о его задушевных тайнах под полупрозрачным и причудливым покрывалом фантастического мира, сотканным из древнего мифа и последних снов позднего поколения' [29],1 станет
1 Поэт, критик, философ, эллинист, переводчик угадал здесь то, что сказано
было Анненским в письме к Бородиной о
'Фамире-Кифарэде', но
не вошло в авторское вступление к 'вакхической драме', поскольку было,
видимо, слишком интимно-важным: '...В "Фамиру" вошли волнующие меня
Grenzfragen из области музыкальной психологии и эстетики' [30]. 117 да) [31]. Но и знакомство Иванова с посмертной книгой стихов Анненского не повлияло на его отношение к 'Фамире-Кифарэду': включая статью в сборник 1916 года 'Борозды и межи', он не пересмотрел, не уточнил, не изменил свою оценку 'вакхической драмы'. объектом пристального филологического, то есть многоаспектного, изучения, и читатель узнает много нового, дополняющего его представление о творчестве Анненского. Литература
1 Обзор изданий сочинений Анненского
и литературы, ему посвященной
(после 1917 года), см. в кн.: Федоров А.
Иннокентий Анненский: Личность
и творчество. Л., 1984. С. 70-74. После 1984 года вышли подготовленные
Федоровым изд.: Анненский И. Избранные произведения. Л., 1988;
Анненский
И. Стихотворения и трагедии. Л.,
1990. 'Библиотека поэта'. Большая
серия. 118
14 Алянский Ю. Театральные легенды. М.. 1973. С. 152,155. См. также
изд.: Опись выставленных в пользу лазарета школы народного искусства ее
величества государыни императрицы Александры Федоровны памятников
русского театра из собрания Л. И. Жевержеева / С предисл. Н. Н.
Евреинова, вступ. статьями И. Н. Божерянова, П. П. Гнедича,
С. М.
Надеждина, Н. К. Рериха и прил. Опыта словаря декораторов, сост.
В. Я.
Степановым. Обл. К. С. Елисеева. Пг., 1915. В том же 1915 году вышло в
свет изд.: Жевержеев Л. И. Опись моего собрания. Т. 1: Русская
литература и беллетристика. ? 1 - 3257. Пг., 1915. 119
28 Кондратьев Ал. Улыбка Ашеры: Вторая книга рассказов. СПб., 1911. С.
106, 108. Первый из названных эпизодов в сокращенной газетной редакции
отсутствует, второй (с богом реки Стримон) в газете дан в несколько
измененной редакции: 'Я вызвал на состязание муз, - отвечал Фамирид, -
и если даже я спою лучше них, все-таки они не признают меня победителем
и, наверно, постараются мне отомстить'. Своеволие Фамирида оценивается
в финальных строках газетной редакции: 'Так был наказан сын Филаммона,
дерзнувший вызвать на состязание божественных муз'.
|
|
| Начало \ Написано \ Л. С. Гейро, И. В. Платонова-Лозинская | |
|
|
|
