Сокращения

Создание: 1.04.2006

Обновление: 25.08.2024

Осип (Иосиф) Эмильевич Мандельштам (03/15.01.1891 - 27.12.1938) - поэт, прозаик, публицист. Начал свою творческую деятельность в русле акмеизма, младшим соратником Н. Гумилёва. Погиб в потоке сталинских репрессий.

Страница Википедии
"Мандельштамовское общество", http://www.rvb.ru/mandelstam/m_o/

Фрагменты статей Мандельштама.

Мандельштам состоял в "Обществе ревнителей художественного слова" и упомянул его в "Египетской марке".

О.Э. Мандельштам  - И.Ф. Анненскому
<17 (30) августа 1909 г.>

Глубокоуважаемый г. Анненский!
Сообщаю Вам свой адрес на случай, если он будет нужен редакции 'Аполлона': Montreux - Territet, Sanatorium l'Albri.*

С глубоким уважением
Осип Мандельштам

* Монтрё - Территэ, санаторий Альбри (франц.).

Почтовая карточка (ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, ед. хр. 390). Почтовые штемпели: 17(30).08.09; Ц. Село 21.08.09.
Мандельштам высоко ставил поэзию Анненского, считал его "великим поэтом" (VIII, 1). Итоговую оценку его творчеству он дал в статье "О природе слова".

Источник текста и комментария: [1], с. 207, 344.

Рецензия
на кн.: Иннокентий Анненский. "Фамира-кифарэд". Вакхическая драма.
Изд. Португалова. М., 1913.

Источник текста и комментария: [1], с. 199-200, 340.
Использованы прим. в издании: [3]

К жестокой сказке Софокла Иннокентий Анненский подходит с болезненной осторожностью современного человека.

Тема любви матери к собственному сыну превратилась у Анненского в мучительное чувство лирической влюбленности, и так далеки небожители от этих смятенных, отравленных музыкой душ, что нимфа Аргиопэ, когда решается погубить кифареда, очарованного Музами, не сразу находит слова для обращения к Зевсу. И когда Гермес спускается на землю, чтобы возвестить волю богов, он более похож на куклу, сделанную руками волшебника Леонардо для какого-нибудь князя итальянского Возрождения, чем на живого олимпийца.

Пока Фамира был причастен музыке, он метался между женщинами и звездами. Но когда кифара отказалась ему служить и музыка лучей померкла в выжженных углем глазах, он, жутко безучастный к своей судьбе, сразу становится чужд трагедии, как птица, что сидит на его простертой ладони.

Только поучение звучит совсем как голос древнего хора:

Благословенны боги, чти хранят
Сознанье нам и в муке.

'Фамира-кифаред' прежде всего произведение словесного творчества. Вера Анненского в могущество слова безгранична. Особенно замечательно его умение передавать словами все оттенки цветного спектра. Театральность пьесы весьма сомнительна. Она написана поэтом, питавшим глубокое отвращение к театральной феерии, и не как советы исполнителям, а как само исполнение следует понимать чудесные ремарки, в выразительности не уступающие тексту.

Пляски и хоры Анненского воспринимаются как уже воплощенные, и музыкальная иллюстрация ничего не прибавит к славе 'Фамиры-кифареда'.

Для чего, в самом деле, тимпан и флейту, претворенные в слово, возвращать в первобытное состояние звука?

Напечатана книга всего в 100 экземплярах.

Печатается по тексту: День. 1913, 8 окт., с. 3. Прилож. "Литература. Искусство. Наука", вып. 1. Перепеч.: "Вопросы литературы", 1986. С 202-203.
Фамира назван в "Египетской марке" - "несчастный певец-кифаред".
На заседании "Общества ревнителей художественного слова" 3.12.1911, посвящённом памяти Анненского и проходившем под председательством Вяч. Иванова, Мандельштам говорил об Анненском как о "поэте о т л и в о в дионисийского чувства" ("Русская художественная летопись", 1911, ? 20, с. 321).

О. Мандельштам и И. Анненский в дневнике С. П. Каблукова:

Среда, 18 августа 1910 г.

<...> я полюбил его <Мандельштама> за чуткость и тонкость переживаний и вполне соглашаюсь с некоторыми его суждениями об Анненском⁵ и Маллармэ как о великих поэтах, о Бальмонте как 'поэте для толпы', новом Надсоне, о значении Баратынского и Дельвига.

Приходя ко мне, И. Э. много читал мне вслух стихов, и своих, и Брюсова, и В. Иванова, и Анненского, и Вл. Гиппиуса - своего учителя по Тенишевскому училищу.

[1], с. 241.

Воскресенье, 21 ноября 1910 г.

Сегодня вечером до 1 часу пополуночи я был у Вяч. Ив. Иванова. Много говорили о завтрашнем заседании Общества, о значении неокантиантства, о символизме. Вяч. Ив. говорил о своих выполненных и предположенных трудах, о лекциях на курсах Раева. Говорили и об Инн. Ф. Анненском, так мало оцененном при жизни.

[1], с. 243.

Многие из бывших учеников его <...> отдавали должное его прямоте, деликатности и добродушию.

ГПБ, ф. 322, ед. хр. 7, л. 543.
ПК, прим. 33, с. 118.

Речь идет о первой редакции ст. 8 стихотворения Малларме "La chair est triste", когда образующийся при произнесении 'сдвиг' 'со сна' - 'сосна' придает стиху комический эффект. Автограф перевода вклеен в экземпляр второго издания "Камня" (1916) из собрания С. П. Каблукова (находится в частном архиве О. Э. Мандельштама). Стихотворение Малларме переведено Мандельштамом только до середины. Текст:

Плоть опечалена и книги надоели...
Бежать... Я чувствую, как птицы опьянели
От новизны небес и вспененной воды.
Нет - ни в глазах моих старинные сады
Не остановят сердца, пляшущего, доле;
Ни с лампою, в пустынном ореоле,
На неисписанных и девственных листах;
Ни молодая мать с ребенком на руках.

[1], с. 358-359 (Ахматова А. О. Мандельштам: Листки из дневника // Воздушные пути. Нью-Йорк, 1965. Альм. 4; ГПБ, ф. 218, к. 1351, ед. хр. 9).

В другом издании текст иной:

"рассказывал какие-то милые пустяки. Например, стих Малларме "La jeune mère allaitant son enfant" он будто в ранней юности перевел так: "И молодая мать, кормящая со сна".

Ахматова А. Листки из дневника // Ахматова А. Победа над Судьбой. I: Автобиографическая и мемуарная проза. Бег времени. Поэмы / Сост., подгот. текстов, примеч. Н. Крайневой. - М.: Русский путь, 2005. С. 100.
Цит. по: Сергей Шиндин. "Печальну повесть сотворив...": К выходу в свет "Мандельштамовской энциклопедии". Статья третья: А-М. // Toronto Slavic Quarterly. 2018. ? 65. С. 66.

Об этом же - в воспоминаниях жены Мандельштама:

Благодаря В. В. Гиппиусу Мандельштам еще в школьные годы научился горячо и пристрастно относиться к русской литературе, и особенно к поэзии. Не будь этого, ему было бы гораздо труднее определить свое место, найти единомышленников и, следовательно, себя. В этом и заключается приобщение к традициям живой литературы, и в "Шуме времени" Мандельштам сказал, что "первая литературная встреча непоправима" и "Литературная злость! Если бы не ты, с чем бы я стал есть земную соль?". От Коневского и Добролюбова, сейчас почти забытых поэтов раннего символизма, которых он узнал еще в школе благодаря В. В. Гиппиусу, Мандельштаму легко было перейти к Анненскому и выбрать его себе в учителя.

Мандельштам Н. Я. Вторая книга: воспоминания / Подготовка текста, предислов., примеч. М. К. Поливанова. М.: Московский рабочий, 1990. С. 31.

Ахматова рассказывала, как она сидела у окна, расчесывая косу, и читала только что вышедшую книжку Анненского, и вдруг поняла, что ей нужно делать. Гумилёв был тогда в Абиссинии. Когда он приехал, у неё уже накопилась кучка стихов, которые вошли потом в "Вечер".

Там же, с. 46.

Учителем своим Мандельштам считал Анненского и очень любил его стихи. <...>

Мальчиком он был у Анненского. Тот принял его очень дружественно и внимательно и посоветовал заняться переводами, чтобы получить навыки. Из этого ничего не вышло - однажды Мандельштам вспомнил совет Анненского и попробовал перевести Малларме. У него получилось: "Молодая мать, кормящая со сна (сосна)" и он со смехом об этом рассказывал. К Анненскому он прикатил на велосипеде и считал это мальчишеством и хамством. Почему - не знаю.

Там же, с. 72-73.
А также: [1], с. 359 (Мандельштам Н. Вторая книга, Paris, 1972, с. 94).

В юности он как-то пробовал переводить Малларме - ему посоветовал Анненский: учитесь на переводах. Но ничего из этого не вышло, и О. М. убеждал меня, что Малларме просто шутник. И еще - Гумилев и Георгий Иванов будто дразнили его такой строкой: 'И молодая мать - кормящая со сна', то есть со сна.

Мандельштам Н. Воспоминания // Мандельштам Н. Собрание сочинений: В 2 т. Т. 1: 'Воспоминания' и другие произведения (1958-1967) / Сост. С. В. Василенко, П. М. Нерлер, Ю. Л. Фрейдин, подгот. текста С. В. Василенко при участии П. М. Нерлера и Ю. Л. Фрейдина, коммент. С. В. Василенко и П. М. Нерлера. - Екатеринбург: ГОНЗО, 2014. С. 329.
Цит. по: Сергей Шиндин. "Печальну повесть сотворив...": К выходу в свет "Мандельштамовской энциклопедии". Статья третья: А - М. // Toronto Slavic Quarterly. 2018. ? 65. С. 66.

Считаю нужным добавить к этому эпизоду замечания С. Г. Шиндина:

"...если рассматривать предложение Анненского в реальной историко-литературной перспективе, то придется признать невозможность того, чтобы оно последовало без соответствующей мотивации с его стороны, тем более что французская поэзия входила в состав переводческой деятельности старшего поэта, которой он придавал весьма значительную роль в своем творчестве¹⁶¹. В частности, переведенные Анненским 'Дар поэмы' ('Dоп du poeme') и 'Гробница Эдгара Поэ' ('Tombeau d'Edgar Рое') Малларме вошли в состав первого сборника его стихотворений 'Тихие песни' (1904)¹⁶². Обстоятельства знакомства двух современников неизвестны; по предположению В. В. Калмыковой <см. ниже>, 'О. М. лично встретился с Анненским единственный раз, по-видимому, в июне-июле 1909 года, когда проводил лето с родителями в Царском Селе' (с. 75, стб. 2), хотя нельзя исключать вероятность их общения в редакции 'Аполлона', - именно как ее сотруднику было адресовано 17.8.1909 мандельштамовское письмо Анненскому <см. выше>. В любом случае, оставленная Каблуковым запись о знакомстве с О. М., вероятно, может служить косвенным свидетельством определенного влияния Анненского на формирование поэтических предпочтений младшего поэта, оказавшегося весьма значительным: если на секунду забыть о строгих правилах академической науки и представить себе, что четыре краеугольных камня акмеизма выбирались бы не Гумилевым в пространстве мировой литературы, а О. М. во французской поэтической традиции XIX века, то ими вероятнее всего стали бы Бодлер, Готье, Верлен и, конечно, Малларме."

¹⁶¹ Об этом эпизоде в творческой биографии старшего поэта см. небольшую заметку: Алёхина Н. М. Переводы И. Ф. Анненского в контексте его сборника 'Тихие песни' // Вестник Томского государственного университета. 2013. ? 367. С. 7-11.

¹⁶² См.: СиТ 90. С. 270-271. Об этом переводческом опыте предшественника акмеистической традиции см., напр.: Алехина Н. М. 'Эстетический сюжет' в переводах И. Ф. Анненского из С. Малларме // Актуальные проблемы лингвистики и литературоведения: Сборник материалов I (XV) Международной конференции молодых ученых (3-5 апреля 2014 г.). Вып. 15. Т. 2: Литературоведение. - Томск: Томский государственный университет, 2014.

Сергей Шиндин. "Печальну повесть сотворив...": К выходу в свет "Мандельштамовской энциклопедии". Статья третья: А-М. // Toronto Slavic Quarterly. 2018. ? 65. С. 66-67.

Можно добавить:

"У Мандельштама серьезная переводная работа только "Гоготур и Апшина" и Барбье. Он с опозданием выполнил совет Анненского и на этих переводах чему-то учился."

Мандельштам Н. Я. Вторая книга: воспоминания / Подготовка текста, предислов., примеч. М. К. Поливанова. М.: Московский рабочий, 1990. С. 101.

Рышард Пшыбыльский
Рим Осипа Мандельштама

фрагменты

Источник текста: Мандельштам и античность: Сборник статей / Под ред. О. А. Лекманова. Москва: ТОО "Радикс", 1995. (Записки Мандельштамовского общества; Т. 7).
Р. Пшыбыльский - родоначальник изучения "античных тем у Мандельштама" - Фрейдин Ю. Л. Античная тема в 'Опытах о Мандельштаме' К.Ф. Тарановского (попытка запоздалой рецензии) // Там же. С. 125.

41 О стихотворении Мандельштама 'Обиженно уходят на холмы...' (1915)

Вот почему сопоставленные с черными халдеями старухи-овцы превратились в исчадье ночи. Определение это вдобавок невольно сочетается еще и с архаизмом 'исчадье ада'²⁰.

²⁰ 'Исчадье тяжких снов' встречаем у Анненского в его парафразе стихотворения Верлена, которую Мандельштам знал и даже цитировал. (с. 63)
Речь  идет о стихотворении "Вечером". См. прим. 11 в статье: Лекманов О.А. "То, что верно об одном поэте, верно обо всех". О стихотворении Мандельштама "С веселым ржанием пасутся табуны...".

45

В 1901 году Иннокентий Анненский, который сыграл важную роль в художественном развитии всех акмеистов, написал своего рода поэтическую вариацию на верленовскую тему. Мандельштам считал, и совершенно справедливо, что русский поэт оставил нам самостоятельное сочинение. В стихотворении Анненского глаза у Овидия бесстрашные, и, беспомощный, он является уже символом победы человека над судьбой:

На темный жребий мой я больше не в обиде:
И наг, и немощен был некогда Овидий.²⁷

²⁷ И. Ф. Анненский. Стихотворения и трагедии. Л., 1959, с. 274. (с. 63) См. выше добавление к прим. 20.

Мандельштам не выносил людей, жалующихся на свою судьбу. Уже в 1910 году он писал, что пристрастие к собственному страданию разлагает душу. Таким он и остался до конца своей жизни. Сетовать на свою судьбу может только человек, окончательно себя потерявший. Даже в последнем круге, особенно в последнем круге, человек должен со своей судьбой бороться. Ведь защитой ему всегда остается его достоинство. Миросозерцание Мандельштама имело героический характер, и потому он полюбил Анненского, представителя героического эллинизма, переводчика Софокла*. В 1922 году Мандельштам писал, что Анненский возложил с нежностью 'звериную шкуру на все еще зябнущего Овидия'²⁸.

* Еврипида, конечно, прежде всего.

28 Мандельштам. О. Э. Мандельштам. Собрание сочинений, т. II. Washington, 1966, с. 294 (с. 63)

C.А. Ошеров
'Tristia' Мандельштама и античная культура

Источник текста: Мандельштам и античность: Сборник статей / Под ред. О. А. Лекманова. Москва: ТОО "Радикс", 1995. (Записки Мандельштамовского общества; Т. 7). С. 196-197.

Свой эллинизм он находит осуществленным не у символистов, а у поэтического учителя акмеистов - Анненского. При всем справедливо-критическом отношении к Анненскому-переводчику, младший поэт видит его заслугу в другом ('О природе слова'): 'Для Анненского поэзия была домашним делом, и Эврипид был домашний писатель... Урок творчества Анненского для русской поэзии - не эллинизация, а внутренний эллинизм, адекватный духу русского языка, так сказать, домашний эллинизм'.

К этой статье в том же сборнике помещена статья М. Л. Гаспарова "О Сергее Александровиче Ошерове". В ней - характерные для автора положения, которые можно  сопоставить с Анненским-переводчиком:

"Эта наука общения культур называется филология. Переводы с языков ближних и дальних культур развивают в переводчиках разные привычки. Чем дальше культура, тем больше точности требуется от перевода: здесь, если что-нибудь будет упущено, читатель уже заведомо сам этого не угадает или, что еще опаснее, угадает неправильно. Кто привык переводить современных писателей, тем требования филологической точности кажутся мертвящим холодом; кто привык к работе с древними поэтами, тем практика современных переводов представляется царством разгульного своеволия." С. 204.

"Есть тип перевода, при котором образ переводчика бросается в глаза и врезается в память. С. Ошеров предпочитал противоположный тип, писал, что искусство перевода есть 'искусство самообуздания, самодисциплины, самопожертвования переводимому автору. Дл я этого оно существует'. С. 208.

И. З. Сурат

фрагмент монографии

Источник текста: Сурат И.З. Мандельштам и Пушкин. М.: ИМЛИ РАН, 2009.

50

'Желтизна' <речь о стихотворении 'Петербургские строфы'>, которая всю жизнь будет сопровождать петербургскую тему у Мандельштама ('Я вернулся в мой город, знакомый до слез...', 1930, 'Нынче день какой-то желторотый...', 1936), объясняется, конечно, не только тем, что Николай I предпочитал желтый цвет при окраске правительственных зданий в Петербурге. Грязно-желтые петербургские туманы прочно окрасили литературный образ го-

51

рода в романах Достоевского ('Подросток', 'Преступление и наказание'), Мережковского ('Петр и Алексей', 'Александр I'), а ближайший для Мандельштама поэтический источник этой желтизны - стихотворение Иннокентия Анненского 'Петербург' (1910) (листок с этим стихотворением Мандельштам вырвал из 'Аполлона' и с ним 'не расставался в течение всей своей жизни'⁸¹):

Желтый пар петербургской зимы,
Желтый снег, облипающий плиты...

⁸¹ Лекманов О. Осип Мандельштам. (ЖЗЛ). М., 2004. С. 29.

См. также замечание Сурат об образе освещенного топора в стихотворении "То и это".

В. В. Калмыкова

Источник текста: [4]. С. 75-80.

75

АННЕНСКИЙ Иннокентий Федорович (20.8.1855, Омск - 30.11.1909, Петербург; похоронен в Царском Селе), поэт, критик, драматург, переводчик, педагог. Поэзия А. оказала колоссальное влияние на следующее за символизмом поэтич. поколение акмеистов (О. М., Н. С. Гумилев, А. А. Ахматова). Более молодые поэты увидели в поэзии А. уникальный в символистской поэтике 'импульс антиутопизма <:> Недаром имя Анненского выделялось акмеистами с полемической эмфазой' (А в е р и н ц е в С. С. Судьба и весть Осипа Мандельштама // Аверинцев С. С. Поэты. М., 1996. С. 217). Влияние А. на поэтику акмеизма осознавали уже современники, в частности Э. Ф. Голлербах в эссе 'Поэзия фарфора' (1920-е гг.) в связи со стих. О. М. 'На бледно-голубой эмали:' говорил, что глубокое понимание одушевленности предметов внеш. мира и мистики вещей, свойственное акмеистам, впервые проявилось в поэзии А. Важнейшей для акмеистов особенностью творчества А. стала особая семантич. организация его стихов, показавшая, что 'ресурсы русского языка допускают существование аллюзивного стиля <:> Анненский стал первооткрывателем выразительных возможностей такого стиля в русской поэзии' (Ч е к а л о в И. И. Поэтика Мандельштама и русский шекспиризм ХХ века: Исторически-литературный аспект полемики акмеистов и символистов. М., 1994. С. 91). Этот стиль получил впоследствии название 'семантической поэтики', и ключевой фигурой в нем является О. М.

Наиб. близкие О. М. черты А. - совесть как этич. категория, определяющая эстетич. позицию и способность не сополагать свой мир со сверхчувственной реальностью (Б о г о м о л о в Н. А. Иннокентий Анненский <правильно: 'Кипарисовый ларец' и его автор> // Анненский И. Ф. Кипарисовый ларец. М., 1992), а вместо этого 'облечь свои мысли и переживания в слово, которое тем самым становилось побеждающим жестокую бессмыслицу жизни и ужас грядущей гибели' (Там же. С. 32). Особенно важным для А., равно как впоследствии и для О. М., являлось 'будничное' слово со всеми его возможностями. По А., человек связан со словом родного языка 'не только физически, но и нравственно', и благодаря этой связи возможно эстетич. развитие носителя языка на материале поэзии (Ч е к а л о в И. И. Указ. соч. С. 54-55). О. М. лично встретился с А. единств. раз, по-видимому, в июне-июле 1909, когда проводил лето с родителями в Царском Селе. А. принял О. М. 'очень дружественно и внимательно и посоветовал заняться переводами, чтобы получить навыки [поэтического мастерства] <:> К Анненскому он прикатил на велосипеде и считал это мальчишеством и хамством'. В тот период следование совету повлекло за собой курьезный случай с переводом стих. С. Малларме: 'У него получилось 'молодая мать, кормящая со сна (сосна)', и он со смехом об этом рассказывал' (Там же; в дошедшем до нас фрагменте перевода 'Плоть опечалена и книги надоели:' эта строка изменена). Однако впоследствии, в зрелые годы, занимаясь поэтич. переводом, О. М. все же 'с опозданием выполнил совет Анненского и на этих переводах чему-то учился'

76

(Там же. С. 138-139). 17.8.1909 О. М. отправил А. письмо, в к-ром сообщал свой адрес 'на случай, если он будет нужен редакции 'Аполлона':'. При выработке идейной программы журнала 'Аполлон' в 1909 имела место подспудная борьба двух идеологов издания - Вяч. И. Иванова и А. Позиция А. выражалась в программном стих. 'Поэзия': имеется в виду 'оппозиция образов 'мудрецов, уступающих храм' [т. з. самого А.] <:> и 'жрецов' [т. з. Иванова]'. Данная оппозиция составила гл. сюжетную линию стих. О. М. 'Необходимость или разум:' (1910), отсылающего ко 2-й строфе стих. А. 'Поэзия'. Идея А. о том, что храм искусства не принадлежит его жрецам, оказалась близка Н. С. Гумилеву, М. А. Кузмину и О. М. Близкие идеи проявляются в стих. О. М. 'Вечер нежный, сумрак важный:', 'Змей'. В стих. О. М. 'Медленно урна пустая:' есть реминисценция из стих. А. 'Пробуждение'.

3.12.1911 О. М. выступил на заседании Об-ва ревнителей худож. слова, посв. памяти А., с речью, в к-рой говорил об А. как о 'поэте отливов дионисийского чувства'. В беседах с С. П. Каблуковым О. М отзывался об А. как о великом поэте. Будучи ориентирован в ранние годы, вследствие влияния Вл. В. Гиппиуса, преим. на поэзию И. Коневского и А. М. Добролюбова, О. М. органично воспринял близкую им поэтику А. и выбрал 'его себе в учителя'. Впоследствии, когда О. М. и Н. М. жили в Нащокинском пер., среди книг О. М. были и стихи А.

В работе над программной ст. 'О собеседнике' (1913) О. М. обратился к ст. А. 'Бальмонт-лирик'. Несмотря на то что отношение О. М. к К. Д. Бальмонту подчеркнуто негативно и полемично по отношению к т. з. А., его слова о том, что 'прелесть и сущность поэзии' в России приносились в жертву идеи <идее?> общедоступности поэтич. произведения, благодаря чему возникли 'ложногражданская поэзия и нудная лирика восьмидесятых годов', явно перекликаются с постулатами А. Ст. О. М. 'О собеседнике' (1913; 1927) перекликается также со ст. А. 'Что такое поэзия?'. Мысль А. о поэтич. гипнозе, к-рый 'оставляет свободной мысль человека и даже усиливает в ней ее творческий момент' (А н н е н с к и й И. Ф. Избранное. М., 1987. С. 425) и является осн. действенным средством произведения, О. М. продолжает, говоря о не известном поэту восприемнике его творчества и о свободе контакта поэта с читателем: 'Воздух стиха есть неожиданное. Обращаясь к известному, мы можем сказать только известное'. Смысловое приращение, возникающее благодаря неожиданности, с одной стороны, и свободной игре случая при выборе 'провиденциального собеседника', с другой, дает поэзии возможность существовать в сменяющихся ист. эпохах, не устаревая: 'Ни одно великое произведение поэзии не остается досказанным при жизни поэта' (Там же. С. 428), а сам поэт стремится к тому, чтобы его душу, заключенную в стихах, разгадали читатели. Поучение и соответствие совр. запросам общества, являющиеся обязанностью 'литератора' (О. М.), не может быть источником 'силы внушения' поэтич. произведения: 'Грубый факт <:> диккенсовского героя напрасно надевал маски то археологии, то медицины, то этнографии, то психологии, то истории <:> Куда, в самом деле, девалась пресловутая фотография действительности и где все эти протоколы, собственные имена, подобранные из газетных хроник и т. д.?' (Там же. С. 429). В ст. А. 'Что такое поэзия?' поэтич. произв. сравнивается с облаком. У О. М. это сравнение приобретает знаковый характер (ср. 'облако' у Бальмонта и у Е. А. Баратынского). Также А. предлагает концепцию 'золотого века в прошлом' (Там же. С. 423) и локализует это 'прошлое', имея в виду поэтич. культуру Эллады, что оказывается важным для системы ценностей О. М. В связи с А. О. М. поднимает одну из важнейших тем, связанную с эллинизмом и его проявлениями в рус. и мировой культуре, тему согласованности и единства муз. произведения и, шире, музыки как вида искусства. Поэтич. слово уподобляется музыке благодаря способности поэта передать с его помощью все, относящееся к невербальной сфере: 'Голос и хор в какой-то степени отождествляли для Мандельштама соборное начало в музыке'.

В 1913 О. М. писал в рец. на драму А. 'Фамира Кифаред': 'Вера Анненского в могущество слова безгранична', т. е. приписывал А. те же качества, к-рые тот видел в поэзии Бальмонта, и отмечал жанровое сходство трагедии А. с др.-греч. текстами. В прозаич. отрывке, хронологически близком к ст. 'Петр Чаадаев' (1915) ('нового исторического 'события''), образ движения часовой стрелки по циферблату как эмблема умирающей бессобытийной истории соотносим с критич. прозой А., в частности - ст. 'Умирающий Тургенев', где есть слова: 'Самая жизнь привыкла сливаться <:> с движением часовой стрелки'. Важный для стихов и прозы О. М. 1914-15 образ Федры, связанный с образом Ахматовой, возник также благодаря А., воспринятому через посредство Гумилева: 'Мандельштам как бы подчеркивал, что и еврипидовская Федра, и стихи Ахматовой стали неотъемлемой частью рус. поэзии благодаря Анненскому'. Так же, как О. М. воспринимал многие образы Ф. И. Тютчева через их прочтение В. Я. Брюсовым, он прочитал и фрагмент из переведенной А. трагедии Еврипида 'Геракл', к-рый отразился в стих. 'Как овцы, жалкою толпой:': на сей раз 'посредником' служило творчество Гумилева*.

* См. об этом: О. А. Лекманов. Книга об акмеизме и другие работы. Томск, "Водолей", 2000. С. 112.

7.3.1922 в Киеве состоялась лекция О. М. 'Акмеизм или классицизм? (Внутренний эллинизм в русской литературе. В. Розанов, И. Анненский, А. Блок, лжесимволисты, акмеисты, имажинисты. Выход из акмеизма и классицизма)', положения к-рой сходны с высказанными в ст. 'О природе слова'.

В ранний период творчества для О. М. была важна концепция поэзии, согласно к-рой 'поэзия представлялась ему преображением мира в красоту' (Т е р а п и а н о Ю. К. Осип Мандельштам // Терапиано Ю. К. Встречи: 1926-1971. М., 2002. С. 240). Эта концепция в высокой степени определяет лит. и эстетич. позицию А. (напр., см. ст. А. 'Символы красоты у русских писателей'). Упрекая в ст. 'Утро акмеизма' (1912-14) рус. символистов в презрении к реальному миру, О. М. употребил выражение 'искренний пиэтет к трем измерениям пространства', а чуть ниже добавил: 'Строить можно только во имя 'трех измерений'', восходящее к строкам из стих. А. 'Поэту': 'Всегда над нами - власть вещей / С ее триадой измерений'.

Фигура А. для О. М. являлась эстетич. выражением идеи рус. эллинизма (см. Эстетика) и филол. духа отеч. литературы. В сравнении с В. В. Розановым А. - 'представитель эллинизма героического, филологии воинствующей' (ст. 'О природе слова'). О. М. обрисовывает способность А. трагически видеть, понимать и интерпретировать

77

мироздание в поэзии, а саму поэзию трактует как защиту от хаоса. А. - поэт-собиратель, способный усвоить все достижения мировой культуры и претворить их средствами родной речи. Именно благодаря способности к концентрации общечеловеч. опыта А. принадлежит к европ. поэтам. Делая мировую поэзию достоянием русской, он тем самым расширял границы отеч. культуры и ее способности воспринимать все созданное на др. языках, при этом не выходя за пределы собств. дома, т. е. гл. обр. языка: 'для Анненского поэзия была домашним делом, и Еврипид был домашний писатель, сплошная цитата и кавычки'. Цитируя перевод стих. П. Верлена 'Вечером' ('Вечерние раздумья'), сделанный А., О. М. трактует Верлена как представителя эллинизма в поэзии и приводит по памяти цитату из стих. А. 'Кошмары' ('Трилистник кошмарный'). Характерно, что творчество А. соотнесено в статье с дикими, возможно, крымскими растениями, к-рые шелестят, шуршат (см. об этом: Г а с п а р о в М. Л. 'Сеновал' О. Мандельштама: история текста и история смысла // Тыняновский сб. М., 2002. Вып. 11. С. 386; П а н о в а Л. Г. 'Мир', 'пространство', 'время' в поэзии Осипа Мандельштама. М., 2003. С. 644). Почти одноврем. со ст. 'О природе слова' О. М. создал стих. 'Холодок щекочет темя:' (1922), в к-ром строки ':Как ты прежде шелестила, / Кровь, как нынче шелестишь' перекликаются со стих. А. 'Кошмары' (ср.: 'И жалобы, и шепоты, и стуки - / Все это 'шелест крови', голос муки:').

В ст. 'Письмо о русской поэзии' (1922) О. М. называл А. генетич. предшественником Ахматовой в области 'высокого лирического прозаизма', передающего психологию поэтич. личности. О. М. противопоставлял поэзию А. общему контексту символистской поэзии: 'Во время расцвета мишурного русского символизма и даже до его начала Иннокентий Анненский уже являл пример того, чем должен быть органический поэт: весь корабль сколочен из чужих досок, но у него своя стать'. Сформулированное понятие органич. поэта О. М. мог с полным правом применить и к себе самому (Т а р а н о в с к и й К. О поэзии и поэтике. М., 2000. С. 16). Обладая трагич. даром, А. предпочитал развивать трагич. тематику на материале ничтожных и уничижаемых объектов, поскольку, в интерпретации О. М., он чужд пафосу высоких страстей, свойств. символистам и для О. М. неорганичных.

В ст. 'Буря и натиск' (1923) О. М. говорил о том, что А., равно как и Ф. Сологуб, не принимал участия в волевом формообразующем движении рус. символизма, направленном на создание символистской школы и контекста. А. стоял особняком в поэзии, вводя в нее 'исторически объективную тему' - 'психологический конструктивизм'. В основе психологич. конструктивизма лежит 'двуплановость вещи', при к-рой 'вещь предстает одновременно в двух планах: предметном (ибо значение вещи в конце концов загадано в метафорах-перифразах) и плане психологического восприятия' (Г и т и н В. Иннокентий Анненский // История русской литературы: ХХ век: Серебряный век. М., 1995. С. 177). Эта черта поэтики А. оказалась воспринята самим О. М. Влияние А. О. М. распространял как на творчество Н. Н. Асеева, так и на творчество Б. Л. Пастернака. Сетуя на неизвестность поэзии А. для совр. ему читателя, О. М. говорил о ней: 'Это один из самых настоящих подлинников русской поэзии'. Такое утверждение необходимо рассматривать в контексте рассуждений О. М. о нек-рых поэтах как о 'переводчиках' с неизвестного языка (ср. Бальмонт). При этом и А. в определенной степени трактован как поэт, адаптирующий общеевроп. ценности в рус. культуре.

В целом значимый для О. М. образ Петербурга соотносим с Петербургом у А. (Тарановский К. Указ. соч. С. 88). На этом же уровне - не конкретного подтекста, но, в терминологии А., 'отражения' (ср. 'Книги отражений'), в 'Шуме времени' О. М. (гл. 'В не по чину барственной шубе') использовано стих. А. 'Стальная цикада' (Там же. С. 118).

О. М. в контексте мировоззрения акмеизма воспринял понимание филологии как домашнего занятия, свойств. А. как профессиональному филологу, и его идею 'рабочей комнаты'. В этом смысле 'филология' противопоставляется 'литературе'.

В стих. 'На бледно-голубой эмали:' (1909) строки:  'Узор отточенный и мелкий, / Застыла тоненькая сетка, / Как на фарфоровой тарелке / Рисунок, вычерченный метко:' - соотносятся со строками А. из стих. 'Неживая': 'На бумаге синей: / Но в тончайшей сетке, / Разметались ветки:'. Из этого и др. стихотворений А. со сходными образами ('Офорт' и 'Nox vitae') О. М. заимствовал мотив 'прорисованных линий ветвей'. Первые строки стих. 'Дано мне тело - что мне делать с ним, / Таким единым и таким моим?' (1909) перекликаются со стихом А. из стих. 'У гроба' ('Сказать, что это я: весь этот ужас тела:'). Лексически, синтаксически и ритмически первая строка стихотворения О. М. 'На бледно-голубой эмали:' (1909) сходна с первым же стихом 'Тоски' А. (ср.: 'По бледно-розовым овалам:').

Рефлексии по поводу собств. личности, ее открытости, неустойчивых границ и ее связанности с окружающим миром встречаются в ранних стих. О. М. ['Я и садовник, я же и цветок, / В темнице мира я не одинок'; 'Дано мне тело - что мне делать с ним:'; 'Неужели я настоящий / И действительно смерть придет?': 'Отчего душа так певуча' (1911) и др.] так же, как в ряде произведений А. ( 'Когда ж наконец нас разлучат, Каким же я буду один?': 'Двойник'; 'Открой же хоть сердцу поэта, / Которое создал ты я': 'Который?'). Та же самая мысль выражена и в статьях А.: так,

78

в его изложении проза Л. Н. Толстого разуверяет человека 'в возможности сохранить свою особость, свою мысль - быть собою: Нет: будь конем и бубенцами, будь белой пургой: живи за всех, думай за всех, только не за себя:' (А н н е н с к и й И. Ф. Избранное. С. 346). 'Я' современного человека для А. - 'не то я, которое противопоставляло себя целому миру, будто бы его не понявшему, а то я, которое жадно ищет впитать в себя этот мир и стать им, делая его собою' (Там же. С. 430).

В стих. 'Двойник' А. и 'Дано мне тело - что мне делать с ним:' О. М. задействован мотив овеществл. и остановл. дыхания. Стих. О. М. 'Невыразимая печаль:' (1909) ритмически и образно соотносится со стих. А. 'Зимний поезд' (ср. О. М.: Невыразимая печаль / Открыла два огромных глаза: - А.: 'Снегов немую черноту / Прожгло два глаза из тумана:').

В стих. 'В огромном омуте прозрачно и темно:' (1910) строка 'И ласков будь с надменной скукой:' сравнима со строкой А.: 'Оставь меня. Мне ложе стелет Скука' из стих. 'О нет, не стан, пусть он так нежно-гибок:' (Г и н з б у р г Л. Я., М е ц А. Г., В а с и л е н к о С. В., Ф р е й д и н Ю. Л. Комментарий // Камень. 1990. С. 291). В стих. О. М. 'Мне стало страшно жизнь отжить:' (1910) 2-я строфа перекликается с зачином стих. А. 'Поэзия': 'Над высью пламенной Синая / Любить туман ее лучей:' (Там же. С. 321). В стих. О. М. 'Отчего душа так певуча:' (1911) строка ''Я забыл ненужное 'я'' отсылает к строкам 'И нет конца, и нет начала / Тебе, тоскующее 'я'' А. (стих. 'Листы'), в к-рых 'тоже речь идет о растворении личности в мире' (Г а с п а р о в М. Л. Поэт и культура: Три поэтики Осипа Мандельштама // De visu. ? 10. 1993. С. 42). Ритмически и тематически сходны стих. А. 'В открытые окна' и О. М. 'На перламутровый челнок:' (1911) (ср.: ':Что, розовея, уголек / В открытый глаз его нацелен' А. и ':То гаснет, к теням тяготея, / То в розовый уйдет огонь!..' О. М.). Стих. О. М. 'Я вижу каменное небо:' (см.: 'И паруса трилистник серый, / Распятый, как моя тоска!') содержит в себе творч. переосмысление гл. формально-тематич. и образных величин поэтики А. (слова 'тоска', 'трилистник', употребляемые А. в названиях стихотворений, вводят как жанровый, так и языковой и смысловой прием).

Выражения 'земную разрушь клеть' ('Сегодня дурной день:', 1911) и '[символистам] было <:> не по себе в клети своего организма и в <:> мировой клети:' ('Утро акмеизма', 1912-14) восходят к стих. А. 'Тоска маятника' (ср.: 'Да по стенке ночь и день, / В душной клетке человечьей, / Ходит-машет сумасшедший, / Волоча немую тень'). К тому же самому стихотворению восходят и образы маятника из стих. О. М. 'Когда удар с ударами встречается:' (1910) и 'Сегодня дурной день:' (1911). Частый в поэзии А. образ часов, отмеряющих жизн. время, трактован в одном из его стихотворений значимым для О. М. способом: 'Цикада жадная часов, / Зачем твой бег меня торопит?' ('Бессонные ночи'). Под влиянием 'часовых' образов А. написаны также стих. О. М. 'Нет, не луна, а светлый циферблат:' (1912) и 'Адмиралтейство' (1913).

В 'Тоске маятника' использован также 'черно-желтый мотив' (см.: 'Точно вымерло все в доме: / Желт и черен мой огонь:'; см. также в стих. А. 'Сентябрь': 'И желтый шелк ковров, и грубые следы, <:> / И парков черные, бездонные пруды:'), характерный для поэзии и прозы О. М. Желтый цвет у А. вообще трактуется как обозначение мертвенного мира (ср.: 'Желтый пар петербургской зимы, / Желтый снег, облипающий плиты:', 'Петербург', 1910) (см. об этом: С е н д е р о в и ч С. Мандельштам и Розанов // НЛО. 1995. ? 16. C. 104).

Метафора 'мысль - стрела' в стих. О. М. 'Я ненавижу свет:' (1912), равно как и мотив 'укола' из стих. 'Я вздрагиваю от холода:' (1912), связаны с метафорой 'мысли - иглы', заявленной в прозаич. вступлении 'Мысли-иглы' к книге А. 'Кипарисовый ларец'. Стих. 'Я вздрагиваю от холода:' отсылает также к стих. А. 'Сверкание' (ср. О. М.: 'Я вздрагиваю от холода - / Мне хочется онеметь! / А в небе танцует золото - / Приказывает мне петь!)' - А.: 'Лишь не смолкла бы медь, / Только ей онеметь, / Только меди нельзя не звонить'.

В сонете 'Пешеход' (1912) 'поэтическая структура <:> и характерные для нее логические переломы <:> задана сонетом Бодлера 'Старый колокол' в переложении Анненского ('О, я не тот, увы! Над кем бессильны годы:')' (Р о н е н О. Поэтика Осипа Мандельштама. СПб., 2002. С. 195). Прямой подтекст из стих. А. 'Идеал' (стихи ':Решать на выцветших страницах / Постылый ребус бытия') обнаруживается в строках 'Пешехода' ':Но я не путник тот, / Мелькающий на выцветших листах:'. Смысловая кульминация стих. 'На площадь выбежав, свободен:' (1914), обнаруживающаяся в 3-й строфе, связана со стих. А. 'Петербург'. В стихотворениях 1913-14, написанных в форме 'рассказов в стихах' (ср. 'Домби и сын'), О. М. опирался на поэтику А. (см. об этом: Г р о м о в П. П. А. Блок, его предшественники и современники. М.; Л., 1966. С. 389).

Тему связи музыки и поэзии, звуковой стороны поэтич. слова с его смысловой наполненностью О. М. разрабатывал вслед за А., учитывая особенности его поэтики (см. об этом: Б а р з а х А. Е. 'Рокот фортепьянный': Мандельштам и Анненский // Звезда. 1991. ? 11. С. 161-165).

В стих. 'Я не увижу знаменитой Федры:' (1915) строки 'Я в этой жизни жажду только мира:' являются реминисценцией из трагедии А. 'Меланиппа-философ': 'Мы ж мира, бог, мы жаждем только мира:' (Л е в и н т о н Г. А. 'На каменных отрогах Пиэрии' Мандельштама: Материалы к анализу // РЛ (Амстердам). 1977. Т. 5. Вып. 2. С. 167). Стихотворение 'Бессонница. Гомер. Тугие паруса:' (1915) - отклик не только на перечень кораблей во 2-й кн. 'Илиады', но и на фразу А.: 'И каталог кораблей был настоящей поэзией, пока он внушал' (из ст. А. 'Что такое поэзия?', 1903)*.

* См. об этом: Нильссон Н. А. "Бессонница..." // Мандельштам и античность: Сборник статей / Под ред. О. А. Лекманова. Москва: ТОО "Радикс", 1995. (Записки Мандельштамовского общества; Т. 7). С. 67.

В качестве одного из источников образов стих. 'Собирались эллины войною:' (1916) О. М. использовал комментарий А. к 'Вакханкам' Еврипида. В стих. О. М. 'Когда, соломинка, не спишь в огромной спальне:' (1916) словесная тема развивается сюжетно: употребленное слово выдвигает тему. Этот прием характерен для поэзии А., в частности для его стих. 'Невозможно', где вынесенное в заглавие слово является 'сюжетным героем' и 'Моя Тоска', где Тоска трактуется как имя собственное и 'сложно и противоречиво персонифицировано' (см. об этом: Г о ф м а н В. В. О Мандельштаме: Наблюдения над лирическим сюжетом и семантикой стиха // Звезда. 1991. ? 12. С. 180-181). Благодаря этому приему возникают 'стихи о стихе', в

79

к-рых жизнь слова и его способность вызывать ассоциации обретают сюжетный статус (у А. 'Перебой ритма', 'Пэон второй - поэн четвертый') (Там же. С. 181).

Стих. 'В Петербурге мы сойдемся снова:' (1920) с культурой как смысловым центром, взятым в 'исторический момент ее смерти-возрождения', в обратной перспективе обращено, среди прочих источников, и к поэзии А.; о раскрытии О. М. и А. образа Петербурга см.: М а р г о л и н а С. М. Мировоззрение Осипа Мандельштама. Марбург, 1988). В качестве прямого подтекста здесь использовано стих. А. 'Смычок и струны'. О. М. развивал заявленный А. мотив 'механического' и 'мертвого' начал, маленького и слабого человеч. 'я', сталкивающегося с механич. роком, задействует идею творч. рефлексии, звучащую в 'Смычке и струнах'.

Возникшая в стих. О. М. 'Умывался ночью во дворе:' (1921) метафора 'Звездный луч - как соль на топоре' восходит к стих. А. 'То и это', в к-ром холод, распространяющийся в ночном мире, охватывает явления разного порядка, ср.: 'Если тошен луч фонарный / На скользоте топора'*.

* См. об этом: Аникин А.Е. Декорация // Аникин А.Е. Иннокентий Анненский и его отражения. Материалы. Статьи. Москва, Языки славянской культуры, 2011. С. 418-419. PDF

Пародийное противопоставление муж. и жен. начал выражено в стих. О. М., посвященных О. Н. Арбениной (1920): здесь пародируется и 'лучший сон' А. ('Мой лучший сон - за тканью Андромаха'), о к-ром говорится в стих. А. 'Другому'. Также в стих. 'Я по лесенке приставной:' (1922) тема птенца заимствована из 'Фамиры-кифареда' А.

В стих. 'Концерт на вокзале' (1921) 'родная тень в кочующих толпах' является скорее всего тенью А. (т. з. И. А. Бродского), поскольку смерть А. в подъезде Царскосельского вокзала в Петербурге для акмеистов, в частности для О. М., являлась знаковым моментом. Также и связь мотивов музыки, смерти и вокзала сама по себе может быть прочитана как указание на фигуру А.: при сравнении этого стихотворения О. М. со стих. А. 'После концерта' видно, что 'У Анненского все гаснет, спускается, катится вниз: небеса, огни, звуки, аметисты: В 'Концерте на вокзале' Мандельштам сплетает железнодорожные стихи и биографию Анненского с прощальным поклоном всей европейской культуре'. При этом О. М. обращается еще и к стих. А. 'Тоска вокзала', в к-ром вокзальный мир нарочито недвижен и беззвучен: в свой реквием А. О. М. ввел звуковое изобилие (скрипка, фортепиано, ночной хор), характерное для поэзии А. Тот же прием - говорить о поэте на языке образов этого поэта - О. М. применил позже, обращаясь к поэзии А. Белого. Беззвучный вокзальный мир стихотворения А. отзывается в творчестве О. М. и несколько позже (ср. 'Шум времени': 'Музыка в Павловске').

Связана с поэзией А. и 'Грифельная ода' (1923) О. М. Стих. А. 'О нет, не стан' (строка 'Не влажный блеск малиновых улыбок') отзывается в стих. О. М. 'Жизнь упала, как зарница:' (1924) ('Как дрожала губ малина:'), а 'Сиреневая мгла' А. - в 'Мы с тобой на кухне посидим:' (Лекманов О. А. Книга об акмеизме и другие работы. Томск, 2000. С. 635). Стих. О. М. 'Неправда' ('Я с дымящей лучиной вхожу', 1931) восходит к одной из сюжетных линий стих. А. 'Старая усадьба', ср. О. М.: '- Захочу, - говорит, - дам еще: - <:> // Вошь да глушь у нее, тишь да мша:' - А.: 'Не сфальшивишь, так иди уж: у меня // Не в окошке, так из кошки два огня. // Дам и брашна - волчьих ягод, белены:'. Обращает внимание звуковое сходство обоих стихотворений.

В стих. О. М. 'О, как мы любим лицемерить:' (1932) 3-й и 4-й стихи (':То, что мы в детстве ближе к смерти, // Чем в наши зрелые года') сопоставимы с А.: 'В детстве тоньше жизни нить / Дни короче в эту пору:' ('Дети'), а строка из 'Стихов о неизвестном солдате' (1937) 'Дождь, неприветливый сеятель' - с 'Pace' А. Связь образов 'звезд' и 'виноградин' в 'Стихах о неизвестном солдате' О. М. выстроена по подобию примененного А. приема, к-рый трактовал звезды как агрессивное явление, относясь к ним 'с недоверием, граничащим с отвращением' (ср. стих. А. 'Лишь тому, чей покой таим': 'Пчелы в улей там носят мед, // Пьяны гроздами: // Сердце ж только во сне живет // Между звездами:'). Строка стих. О. М. 'Заблудился я в небе - что делать?' (1937): 'Всех живущих прижизненный друг:' отсылает к стих. А. 'Желание', ср.: 'Где бы каждому был я слуга // И творенью господнему друг:'.

Свойственные О. М. темы сострадания и вины за несовершенство мира созвучны подобным настроениям А., причем 'сострадание И. Анненский рассматривал как силу, способную восстановить разрушенную гармонию'. А. выдвигает идею объединения индивидуальностей и их нравств. опыта в противовес абсурду бытия.

Прозаич. произведения О. М. также создаются под влиянием произведений А., в частности его критич. прозы из 'Книги отражений' и 'Второй книги отражений'. Так, на способ создания образа Парнока из 'Египетской марки' (1927) оказал влияние метод А., проявившийся в ст. из 'Книги отражений' 'Проблема гоголевского юмора' ('Нос', 'Портрет') и 'Достоевский до катастрофы' ('Виньетка на серой бумаге к 'Двойнику' Достоевского', 'Господин Прохарчин'). Строя свое критич. повествование как 'пересказ' эпизодов из произведений Н. В. Гоголя и Ф. М. Достоевского, при этом монтируя эти эпизоды и формулируя опущенные писателями логические и психологич. мотивировки, А. добивается наличия в повествовании одновременно двух точек зрения: повествователя и критика. При этом автор не исключает из текста и собств. читательскую личность - не столько критика, сколько эмоционально воспринимающего произведение человека. Подобный субъективизм А. обозначает в предисловии к 'Книге отражений': 'Я же писал здесь только о том, что мной владело, за чем я следовал, чему я отдавался, что я хотел сберечь в себе, сделав собою' (Анненский И. Ф. Избранное. С. 176). Это придает произведению специфич. объем. По тому же стереоскопич. принципу написана и 'Египетская марка'. Наблюдая за своим героем со стороны, оценивая его как явление культуры, сочувствуя ему и отождествляя его с собой, О. М. создает прозу, в к-рой писатель (он же - читатель книг др. авторов, шире - воспреемник культуры), критик и герой оказываются едины. Субъективистская манера А. оказывается для О. М. важной и в контексте его диалога с представителями формальной школы. Отчуждение вещи от ее хозяина (визитка у Парнока) восходит столько же к 'Носу' Гоголя, сколько и к интерпретации произведения, данной А. Взгляд А. на предмет его описаний формулируется в его ст. 'Умирающий Тургенев. Клара Милич': 'Аратов - это наше изменившееся я, изменившееся, но от меня

80

все же не отделимое, и которому, в сущности, ничего не нужно, кроме его: тик-так, тик-так <:> только бы подольше'. Ср. в 'Египетской марке' мотив времени: 'Мы считаем на годы; на самом же деле в любой квартире на Каменноостровском время раскалывается на династии и столетия'; 'Время, робкая хризалида, обсыпанная мукой капустница, молодая еврейка, прильнувшая к окну часовщика, - лучше бы ты не глядела'. Также отмечено взаимодействие героя произведения и авторской личности: 'Господи! Не сделай меня похожим на Парнока! Дай мне силы отличить себя от него'.

Эстетический идеал для А. заключен в образах эллинизма так же, как и для О. М. В ст. 'Проблема Гамлета. Гамлет' А. говорит о драме героя как имеющей прежде всего эстетическую и лишь во вторую очередь нравств. подоплеку: ':Убийца (отца Гамлета. - В. К.) <:> не столько оскорбил христианского бога правды, сколько помрачил эллинский богов красоты' (Анненский И. Ф. Избранное. С. 386). Восстание против несправедливости жизни, по А., есть прежде всего стремление опротестовать ее антиэстетизм. Свойственное А. чувство катастрофичности жизни, его тяготение к эстетике и к культуре античности повлияло на формирование эстетич. взглядов О. М., отозвавшись в его эссеистике концептом 'тоски по мировой культуре'.

Лит.:

Г р о м о в П. П. А. Блок, его предшественники и современники. М.; Л., 1966;
Л е в и н т о н Г. А. 'На каменных отрогах Пиэрии' Мандельштама: Материалы к анализу // РЛ (Амстердам). 1977. Т. 5. Вып. 2;
Т и м е н ч и к Р. Д. Поэзия И. Анненского в читательской среде 1910-х годов // УЗ. Тартуского ун-та. 1985. Вып. 680: Блоковский сб. VI;
М а р г о л и н а С. М. Мировоззрение Осипа Мандельштама. Марбург, 1988;
А х м а т о в а А. А. [Иннокентий Анненский] // Ахматова А. А. 'Узнают голос мой:'. М., 1989;
Г и н з б у р г Л. Я. 'Камень' // Мандельштам О. Э. Камень. Л., 1990;
М а н д е л ь ш т а м Н. Я. Вторая книга. М., 1990 см. фрагменты выше;
Б а р з а х А. Е. 'Рокот фортепьянный': Мандельштам и Анненский // Звезда. 1991. ? 11;
Г о ф м а н В. В. О Мандельштаме: Наблюдения над лирическим сюжетом и семантикой стиха // Звезда. 1991. ? 12;
Б о г о м о л о в Н. А. 'Кипарисовый ларец' и его автор // Анненский И. Ф. Кипарисовый ларец. М., 1992;
Т о д д е с Е. А. Заметки о Мандельштаме // Шестые тыняновские чтения. Рига; М., 1992;
Г а с п а р о в М. Л. Поэт и культура: Три поэтики Осипа Мандельштама // De visu. ? 10. 1993;
О н  ж е. 'Сеновал' О. Мандельштама: история текста и история смысла // Тыняновский сб. Вып. 11. М., 2002;
П е т р о в а Г. В. На пути поисков оправдания мира в творчестве И. Анненского (Анализ двух стихотворений из сборников 'Тихие песни' и 'Кипарисовый ларец') // Художественный текст и культура: Тезисы докладов на Всерос. худож. конференции: Владимир, 1993;
Р е й ф и л д Д. Мандельштам и звезды // Филологические записки: Вестник литературоведения и языкознания. Вып. 2. Воронеж, 1994. С. 58;
Ч е к а л о в И. И. Поэтика Мандельштама и русский шекспиризм ХХ века. Историко-литературный аспект полемики акмеистов и символистов. М., 1994;
Г и т и н В. Иннокентий Анненский // История русской литературы: ХХ век: Серебряный век. М., 1995;
А в е р и н ц е в С. С. Судьба и весть Осипа Мандельштама // Аверинцев С. С. Поэты. М., 1996;
Б р о й т м а н С. Н. 'В Петербурге мы сойдемся снова:' О. Мандельштама в свете исторической поэтики // Сохрани мою речь. Вып. 3. Ч. 1. М., 2000;
Л е к м а н о в О. А. Книга об акмеизме и другие работы. Томск, 2000;
Т а р а н о в с к и й К. О поэзии и поэтике. М., 2000;
Л е в и н Ю. И., С е г а л Д. М., Т и м е н ч и к Р. Д., Т о п о р о в В. Н., Ц и в ь я н Т. В. Русская семантическая поэтика как потенциальная культурная парадигма // Смерть и бессмертие поэта: Материалы науч. конф. М., 2001;
Р о н е н О. Поэтика Осипа Мандельштама. СПб., 2002;
Т е р а п и а н о Ю. К. Осип Мандельштам // Терапиано Ю. К. Встречи: 1926-1971. М., 2002;
П а н о в а Л. Г. 'Мир', 'пространство', 'время' в поэзии Осипа Мандельштама. М., 2003;
R o n e n O. An Appoach to Mandelstam. Jerusalem, 1983;
T u c k e r J. G. Innokentij Annenskij and the acmeism doctrine. Columbus, 1986;
K e l l y C. [Rec.: Tucker J. G. Innokentij Annenskij and the acmeism doctrine. Columbus, 1986] // Slavjnic a East Europ. Rev. L., 1988. Vol. 66. ? 2;
K r y s M. B. [Rec.: Tucker J. G. Innokentij Annenskij and the acmeism doctrine. Columbus, 1986] // Slavic rev. Standford, 1988. Vol. 47. ? 2.

Е. А. Кумпан назвала мандельштамовским образом петербургский пар - цитату из стихотворения "Петербург" - в стихотворении Глеба Семенова "Мандельштам", см. на странице "Приношения творчества".

Тема "Анненский и Мандельштам" в исследованиях и откликах:

Аникин А.Е. Поэзия // Аникин А.Е. Иннокентий Анненский и его отражения. Материалы. Статьи. Москва, Языки славянской культуры, 2011. С. 423 (сн. 97). PDF
Асоян А. А. К семиотике орфического мифа в русской поэзии (И. Анненский, О. Мандельштам, А. Ахматова).
Ахматова А. <Иннокентий Анненский>.
Барзах А. Е. "Рокот фортепьянный" (Мандельштам и Анненский).
Берестов В. Д. Мандельштамовские чтения в Ташкенте во время войны. О. Н. Я. Мандельштам. фрагменты воспоминаний
Бобышев Д. Эстетическая формула Иннокентия Анненского в отражениях его антагонистов и последователей.
Гаспаров М. Л. Поэтика "серебряного века".
Жаравина Л. "Живая" и "мертвая" природа в поэзии И. Ф. Анненского и О. Э. Мандельштама // Природа в художественном мире писателя: Межвуз. сб. науч. тр. / Волгоградский университет. Волгоград. 1994. С. 22-29.
Иванов Вяч. Вс. "Современность античности. "Черное солнце" Федры".
Кихней Л. Г. Иннокентий Анненский как предтеча акмеистов. в составе сборника материалов конференции 2005 г. PDF 4,0 MB
Кокотов А. "Не только об Анненском"
Лукницкий П. Н. (т. I, фрагменты 3, 4)
Лекманов О. А. Книга об акмеизме. С. 110-113.
Лекманов О.А. "То, что верно об одном поэте, верно обо всех". О стихотворении Мандельштама "С веселым ржанием пасутся табуны...". фрагмент статьи
Лекманов О.А. Мандельштам и символизм. фрагмент статьи
Лекманов О. А. Осип Мандельштам: жизнь поэта. фрагменты монографии
Лекманов О. А. Пояснения для читателя [совм. с М. Котовой, О. Репиной, А. Сергеевой-Клятис, С. Синельниковым]
Маковский С. К. Осип Мандельштам (глава  книги "Портреты современников")
Мусатов В. В. Пушкинская традиция в русской поэзии первой половины ХХ века.
Мусатов В. Лирика Осипа Мандельштама. фрагменты книги
Пурин А. "Превращение бабочки. О русской поэзии XX века" (глава книги)
Ронен О. Два образа "заумной" поэзии у акмеистов. фрагмент статьи
Сарычева К. В. Шелест крови: к истории образа. PDF
Сурат И.З. Мандельштам и Пушкин. М.: ИМЛИ РАН, 2009. фрагмент выше
Терапиано Ю. Иннокентий Анненский и Осип Мандельштам // Русская мысль. Париж. 1971. 8 июля. С. 8-9.
Тименчик Р. Д. Артур Яковлевич Гофман // Роман Тименчик. Что вдруг. Статьи о русской литературе прошлого века. Иерусалим, "Гешарим"; Москва, "Мосты Культуры", [2008]. С. 435, 439.
Шиндин С. Г. Акмеистический фрагмент художественного мира Мандельштама: метатекстуальный аспект. PDF 2,8 MB

Записки составителя:

Ещё раз о "черном солнце" О. Мандельштама PDF
Печатный вариант под редакцией С. Г. Шиндина:
Из заметок об Иннокентии Анненском. 1. Ещё о 'сладчайшем Иисусе' у Анненского. 2. Ещё раз о 'черном солнце' О. Мандельштама. PDF
// OSTKRAFT / Литературная коллекция. Научное обозрение ? 6. М.: Модест Колеров, 2022. С. 25-32.

ИСТОЧНИКИ

1. Осип Мандельштам. Камень. Л., "Наука", 1990 ("Литературные памятники"). Изд. подг. Л.Я. Гинзбург, А.Г. Мец, С.В. Василенко, Ю.Л. Фрейдин.
2. Максимилиан Волошин. Путник по вселенным. Москва, "Советская Россия", 1990.
3. Мандельштам О. Слово и культура / Составление и примечания П. Нерлера. Вступительная статья М.Я. Полякова. М.: "Советский писатель", 1987.
4. Мандельштамовская энциклопедия. В 2-х т. Том 1. / Авт.-сост. П. М. Нерлер, О. А. Лекманов. - М.: РОССПЭН, 2017.

Сокращения