Алфавитный указатель

Мифологический словарь

Сокращения

Обновление: 15.12.2023

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17

ПОЛЬ ВЕРЛЕН

Тексты, примечания и варианты: СиТ 90

9. Преступление любви

Средь золотых шелков палаты Экбатанской,
Сияя юностью, на пир они сошлись
И всем семи грехам забвенно предались,
Безумной музыке покорны мусульманской.

То были демоны, и ласковых огней
Всю ночь желания в их лицах не гасили,
Соблазны гибкие с улыбками алмей
Им пены розовой бокалы разносили.

В их танцы нежные под ритм эпиталамы
Смычок рыдание тягучее вливал,
И хором пели там и юноши, и дамы,
И, как волна, напев то падал, то вставал.

И столько благости на лицах их светилось,
С такою силою из глаз она лилась,
Что поле розами далеко расцветилось
И ночь алмазами вокруг разубралась.

И был там юноша. Он шумному веселью,
Увит левкоями, отдаться не хотел;
Он руки белые скрестил по ожерелью,
И взор задумчивый слезою пламенел.

И все безумнее, все радостней сверкали
Глаза, и золото, и розовый бокал,
Но брат печального напрасно окликал,
И сестры нежные напрасно увлекали.

Он безучастен был к кошачьим ласкам их,
Там черной бабочкой меж камней дорогих
Тоска бессмертная чело ему одела
И сердцем демона с тех пор она владела.

"Оставьте!" - демонам и сестрам он сказал
И, нежные вокруг напечатлев лобзанья,
Освобождается и оставляет зал,
Им благовонные покинув одеянья.

И вот уж он один над замком, на столпе,
И с неба факелом, пылающим в деснице,
Грозит оставленной пирующей толпе,
А людям кажется мерцанием денницы.

Близ очарованной и трепетной луны
Так нежен и глубок был голос сатаны,
И треском пламени так дивно оттенялся:
"Отныне с Богом я, - он говорил, - сравнялся.

Между Добром и Злом исконная борьба
Людей и нас давно измучила - довольно!
И, если властвовать вся эта чернь слаба,
Пусть жертвой падает она сегодня вольной.

И пусть отныне же, по слову сатаны,
Не станет более Ахавов и пророков,
И не для ужасов уродливой войны
Три добродетели воспримут семь пороков.

Нет, змею Иисус главы еще не стер:
Не лавры праведным, он тернии дарует,
А я - смотрите - ад, здесь целый ад пирует,
И я кладу его, Любовь, на твой костер".

Сказал - и факел свой пылающий роняет...
Миг - и пожар завыл среди полнощной мглы:
Задрались бешено багровые орлы,
И стаи черных мух, играя, бес гоняет.

Там реки золота, там камня гулкий треск,
Костра бездонного там вой, и жар, и блеск;
Там хлопьев шелковых, искряся и летая,
Гурьба пчелиная кружится золотая.

И, в пламени костра бесстрашно умирая,
Веселым пением там величают смерть
Те, чуждые Христа, не жаждущие рая,
И, воя, пепел их с земли уходит в твердь.

А он на вышине, скрестивши гордо руки,
На дело гения взирает своего,
И будто молится, но тихих слов его
Расслышать не дают бесовских хоров звуки.

И долго тихую он повторял мольбу,
И языки огней он провожал глазами,
Вдруг - громовой удар, и вмиг погасло пламя,
И стало холодно и тихо, как в гробу.

Но жертвы демонов принять не захотели:
В ней зоркость Божьего всесильного суда
Коварство адское открыло без труда,
И думы гордые с Творцом их улетели.

И тут страшнейшее случилось из чудес:
Чтоб только тяжким сном вся эта ночь казалась,
Чертог стобашенный из Мидии исчез,
И камня черного на поле не осталось.

Там ночь лазурная и звездная лежит
Над обнаженною евангельской долиной,
Там в нежном сумраке, колеблема маслиной,
Лишь зелень бледная таинственно дрожит.

Ручьи холодные струятся по каменьям,
Неслышно филины туманами плывут,
Так самый воздух полн и тайной, и забвеньем,
И только искры волн - мгновенные - живут.

Неуловимая, как первый сон любви,
С холма немая тень вздымается вдали,
А у седых корней туман осел уныло,
Как будто тяжело ему пробиться было.

Но, мнится, синяя уж тает тихо мгла,
И, словно лилия, долина оживает:
Раскрыла лепестки, и вся в экстаз ушла
И к милосердию небесному взывает.

1901

ТП. С. 257-259.
Три автографа в ЦГАЛИ, один под лат. и рус. загл., другой - под лат. загл. и без указания на Верлена, третий - без загл. и с вар.; там же два списка, оба под лат. загл. с вар., и черновые наброски в зап. книжке 1898 г.; автограф в ГПБ, под лат. загл., без имени Верлена, с вар.
Перевод ст-ния 'Crimen amoris' из  книги 'Jadis et naguere' ('Когда-то и недавно').
В списке из переплетенной тетради (ед. хр. 27, л. 15. ? 12) 'Crimen amoris' с карандашным подзаг. '(Верлена)'. С вариантами:

1-й строки: "В шелку и золоте палаты Экбатанской";
17-й строки: "Но был там отрок дивный. Он веселью";
в стр. 33 нет запятой;
34 строки: "И людям кажется мерцанием денницы";
в стр. 41 слова "добро" и "зло" с маленькой буквы;
в конце стр. 42 нет воскл. знака;
в стр. 47 ошибка переписчика вместо "войны" - "волны";
в стр. 51 запятые, а не тире;
в стр. 53 нет тире, а в конце запятая, а не многоточие;
в стр. 54 в конце запятая, а не двоеточие;
58 строки: "Костра бездонного и вой, и жар, и блеск";
59 строки: "Там хлопьев шелковых искряся и пылая";
81 строки: "Там ночь вся синяя и звездная лежит";
85-88 строки:
"Холодные ручьи струятся по каменьям,
Неслышно филины туманами плывут,
Так воздух напоен и тайной, и моленьем,
И только искры волн мгновенные живут.";
93-96 строки:
"Там ночь вся синяя и звездная легла...
Но словно лилия - долина оживает:
Раскрыла лепестки в экстазе замерла
И к Милосердию Небесному взывает."

Средь золотых шелков палаты Экбатанской. Имеется в виду город древнего Ирана Экбатаны, где, по преданию, жили волшебники - волхвы.
Алмеи - танцовщицы-певицы в странах Востока.
Ахав - древнееврейский царь, отличавшийся, по библейскому преданию, большой жестокостью.
Мидия - государство, существовавшее в VII-VI вв. до н. э. на северо-западе территории позднейшего Ирана; так как в ст-нии время действия относится к средним векам, то упоминание Мидии является анахронизмом и условно подразумевает место действия.

Перевод В. Я. Брюсова.
Верлен, 2014. 1, 233-237.

Преступление любви

Вилье де Лиль-Адану

В роскошном замке, в древней Экбатане,
Где золото блестело, из шелков,
Под музыку, в дыму благоуханий,
Справлялся праздник в честь Семи Грехов.

Желанья, как огни, горели в залах,
Над сонмом демонов и их подруг;
И Аппетиты, в блещущих кристаллах,
Носили вина вместо быстрых слуг.

Под сладостный напев эпиталамы
Неспешно плыли танцы без конца,
И с голосом мужчин сливали дамы
 Звенящий хор, врачующий сердца.

И, уклонясь от гибельной заразы,
Добро во мгле роняло капли слез,
И ночь под ним рассыпала алмазы,
И луг кругом струил дыханье роз.

Прекраснейший из демонов - веселья
Как будто не искал. В живом венце,
И руки сжав на ярком ожерелье,
Мечтает он. Унынье на лице.

Шестнадцать лет ему едва ли.
Напрасно праздник шумен вкруг него,
Напрасно братья, ободряя, звали
И сестры ждали друга своего.

Он головой качал на их призывы,
И черной бабочкой к его челу,
Где жемчуг оплетал стеблей извивы,
Приникла грусть и оттенила мглу.

Он им сказал: 'Мне надо быть в покое!'
Поцеловал их, нежно трепеща,
И ускользнул, как облако ночное,
В руках у них оставив часть плаща.

Вот он на башне, выше всех стоящей,
(Из мрамора изваянный герой!),
Он поднял факел, радостно горящий,
И снизу сходен с раннею зарей.

Что голосом и нежным, и глубоким,
С которым так согласна тишина,
Он говорит в просторе одиноком,
И отчего безумна так луна?

- 'Я буду тем, кем Бог когда-то будет!
Устали мы в борьбе добра и зла!
Пускай же вечность этот спор забудет:
Вражда людей и демонов - прошла!

О, вы все, грешники, и вы, святые!
Зачем нам длить упорный этот бой?
О, почему не слить нам роковые
Усилья - в добродетели одной?

Борьбы довольно, слишком, слишком равной!
Ответьте все на мой немудрый зов,
Пора соединить любовью явной
Три добродетели и семь грехов!

В ответ Христу, кто тело на смерть бросит
И утвердит сей поединок вновь,
Во мне здесь Ад возмездие приносит:
Прими мой дар, всемирная Любовь!'

И факел выпал из руки незримой,
И взвыл пожар, рванувшись из границ.
Великий бой, где в черных клубах дыма
Мятутся легионы красных птиц.

Потоком медленным струится злато,
Трещат громады мраморных подпор,
И вспыхивает черный шелк, как вата, -
Сверкающий и пышущий костер!

И демоны, в огне жестоком, пели,
Величие мгновенья оценя,
И с голосом мужчин опять звенели
Напевы жен - над бешенством огня.

А в вышине, над этой шумной битвой,
Горящий взор вперяя в небеса,
Он говорил чуть слышно род молитвы,
Но голос покрывали голоса.

Он род молитвы говорил чуть слышно,
Вперяя в небеса горящий взор...
В последний раз рванулось пламя пышно,
И, все покрыв, рассыпался костер.

Но кто-то Сильный, вечно Справедливый
Не принял жертвы в этот час ночной.
Он разгадал, что отреченья лживы,
Он понял гордость в хитрости земной.

И нет следов от замка в Экбатане,
Нет тени прошлого на месте том,
Чтоб посреди таинственных преданий
И это стало только смутным сном.

И снова ночь, вся в звездах, голубая,
И Вифлеемская равнина спит,
Сурово грустная, спокойная, святая...
Но каждый лист от радости дрожит.

Бегут ручьи беззвучно по каменьям,
Тяжелых сов чуть слышна череда,
И все полно и тайной и моленьем;
Порой плеснувшая сверкнет вода.

Вдали по склону тени так несмелы,
Как вздох любви, как детская свирель,
Из выбоин туман восходит белый,
Как будто ищет неземную цель.

Во всем одна душа, одна тревога,
Одна любовь: - устами без числа
Весь мир поет, зовет и славит Бога,
Кто милосерд и охранит от зла.

Из примечаний в издании 'Верлен, 2014':

657

Crimen Amoris - источник названия - 'Элегии' Проперция (II, 30, ст. 24): 'Нос si crimen erit crimen Amoris erit' - 'Если будет вина, то это будет вина любви' (лат.). Ср. также собрание новелл маркиза де Сада 'Преступления любви' ('Les Crimes de l'amour', 1788; издано в 1800 г.). Эту книгу Артюр Рембо тщетно заказывал в марте 1873 г. в библиотеке Британского музея: она находилась в закрытом фонде.
Вилье де Лиль-Адан - Жан-Мари-Матье-Филипп-Огюст Вилье де Лиль-Адан (1838-1889), граф, потомок древнего обедневшего рода, умер в нищете. Соратник Верлена по 'Современному Парнасу', писатель, поэт, драматург, ненавистник прогресса, поклонник Шопенгауэра и католический мистик, автор 'Жестоких рассказов' ('Contes cruels', 1883, 1888), фантасмогорического романа 'Будущая Ева' ('Eve Future', 1886) и антибуржуазной сатиры 'Трибуля Бономе' ('Tribulat Bonho- met', 1887). Очерки Верлена о Вилье де Лиль-Адане вошли в серию 'Люди наших дней' ('Les Hommes d'aujourd'hui', 1885) и второе издание 'Проклятых поэтов' (1888). Атмосфера мистико-сатирических 'Жестоких рассказов', которые печатались в периодике с 1866 г., близка 'дьявольским рассказам' Верлена. См. сонет 'На смерть Вилье де Лиль-Адана' из сб. 'Посвящения' (с. 351).

658

С. 233. В роскошном замке, в древней Экбатане... - Экбатана (Экабатаны; совр. Хамадан в Иране) - столица Мидийского (позднее Персидского) царства. Город был построен в VIII- VII вв. до н. э., описан Геродотом ('История', I, 98). Экбатана была разделена стенами на семь концентрических кругов, внутри самого узкого из которых стоял царский дворец.
Справлялся праздник в честь Семи Грехов. - Семь смертных грехов: зависть, сребролюбие, похоть, гнев, чревоугодие, лень, гордыня.
С. 234. Прекраснейший из демонов ~ Шестнадцать лет ему... - Традиционно считается, что герой этого стихотворения - Артюр Рембо, которому было шестнадцать лет, когда Верлен впервые увидел его. Ср. описание Рембо из 'Проклятых поэтов': 'Лицо ангела в изгнании'; ср. также сонет Верлена 'Артюру Рембо' ('А Arthur Rimbaud') из сборника 'Посвящения': 'Mortel, ange et demon, autant dire Rimbaud' - 'Смертный, ангел и демон, иначе говоря - Рембо'.
С. 235. Три добродетели... - вера, надежда, любовь.

Исследования и наблюдения:

Аникин А.Е. 'Мифотворцу - на башню': Опыт сопоставления цикла с другими текстами Анненского // Аникин А.Е. Иннокентий Анненский и его отражения. Материалы. Статьи. Москва, Языки славянской культуры, 2011. С. 293-297. PDF 3,8 KB

вверх

10. Вечером

Пусть бледная трава изгнанника покоит,
Иль ель вся в инее серебряная кроет,
Иль, как немая тень, исчадье тяжких снов,
Тоскуя бродит он вдоль скифских берегов, -
Пока средь стад своих, с лазурными очами
Сарматы грубые орудуют бичами, -
Свивая медленно с любовию печаль,
Очами жадными поэт уходит в даль...
В ту даль безбрежную, где волны заклубились;
Редея, волосы седеющие сбились,
И ветер, леденя открытое чело,
Уносит из прорех последнее тепло.
Тоскою бровь свело над оком ослабелым,
И волосом щека подернулася белым,
И повесть мрачную страстей и нищеты
Рассказывают нам увядшие черты:
О лжи и зависти они взывают к свету,
И цезаря зовут, бесстрашные, к ответу.
А он все Римом полн - и болен и гоним,
Он славой призрачной венчает тот же Рим.
На темный жребий мой я больше не в обиде:
И наг, и немощен был некогда Овидий.

1901

Э. Делакруа. Овидий среди скифов. 1859. Национальная галерея, Лондон.

С. 260.
ТП. Три автографа в ЦГАЛИ, один под фр. и рус. загл., другой - без загл., третий - под фр. загл., с датой, с вар. ст. 21-22:

Создатель! Жребий мой прикинувши, вы правы:
Делю с Овидием судьбу его... без славы...

Черновые наброски, под загл. 'Из вечерних размышлений', без имени автора, в записной книжке 1898 г.; два списка, оба под фр. загл., один с вар. ст. 15-17:

И, точно траурный возмездия наряд,
Зловещим языком улики говорят
О гневе, зависти и пресыщеньи свету.

Перевод ст-ния 'Pensée du soir' ('Вечернее раздумье') из книги 'Amour' ('Любовь'). В издании 'Верлен, 2014' стихотворение имеет посвящение Эрнесту Рейно.

Сарматы - объединение кочевых скотоводческих племен, в III в. до н. э. населявших Северное Причерноморье.
И наг, и немощен был некогда Овидий. Сказано о последних годах жизни Овидия (см. прим. 90-92, 1), изгнанного из Рима по приказанию императора (цезаря) Августа и умершего на западном побережье Черного моря.

Цитируется в статье "Леконт де Лиль и его "Эринии"".

Перевод Э. Линецкой.
Верлен, 2014. 2, 405-406.

Вечерние мысли

В траве изгнания, холодной и сырой,
Под индевеющей серебряной сосной
Лежит без сил; потом, гремя незримой цепью -
Тень, порожденье сна, - бредет проклятой степью,
Где русых варваров угрюмая орда
Бессонно стережет несметные стада,
И отовсюду он, певец любви, Овидий,
Печально смотрит вдаль, на горизонт, и видит
Всегда одно: разбег морских бескрайних вод.

Седеют волосы, и ветер гневно рвет
Их тощую кудель; в гусиной коже тело,
Прикрытое рваньем, озябло, посинело;
Усталые глаза под кущами бровей
Как будто выцвели, и с каждым днем белей
Густая борода. Язвительная совесть
Не знает отдыха. О, жалостная повесть
Любви, и зависти, и горя, и утрат!
А император - что ж, он тоже виноват...
Овидий думает о Риме, все о Риме,
В чьей славе и его ославленное имя.

Ты поделом, Христос, меня окутал тьмой:
Я не Овидий, но - я тоже вот такой.

Наблюдения и исследования:

Лекманов О.А. "То, что верно об одном поэте, верно обо всех". О стихотворении Мандельштама "С веселым ржанием пасутся табуны...".

11.  *   *   *

Я устал и бороться, и жить, и страдать,
Как затравленный волк от тоски пропадать.
     Не изменят ли старые ноги,
     Донесут ли живым до берлоги?
Мне бы в яму теперь завалиться и спать.
А тут эти своры... Рога на лугу.
Истерзан и зол, я по кочкам бегу.
Далеко от людей схоронил я жилье,
Но у этих собак золотое чутье,
     У Завистливой, Злой да Богатой.
     И в темных стенах каземата
Длится месяцы, годы томленье мое.
На ужин-то ужас, беда на обед,
Постель-то на камне, а отдыха нет.

СиТ 59. С. 260.
Два автографа в ЦГАЛИ, один черновой. Автограф.
Неполный перевод ст-ния 'Саг vraiment j'ai souffert beaucoup' ('Ибо и вправду я много страдал') из книги 'Jadis et naguere' ('Когда-то и недавно').В издании 'Верлен, 2014' стихотворение находится в сборнике "Любовь", как 2-е в цикле "Люсьен Летинуа".

См. о переводе:
Фёдоров А. В. Иннокентий Анненский как переводчик лирики.

вверх

12. Я - маниак любви

Во мне живет любви безвольный маниак:
Откуда б молния ни пронизала мрак,
Навстречу ль красоте, иль доблести, иль силам,
Взовьется и летит безумец с жадным пылом.
Еще мечты полет в ушах не отшумит,
Уж он любимую в объятьях истомит.
Когда ж покорная подруга крылья сложит,
Он удаляется печальный, - он не может
Из сердца вырвать сна - часть самого себя
Он оставляет в нем...
                                    Но вот опять любя
Ладья его летит на острова Иллюзий
За горьким грузом слез... Усладу в этом грузе
В переживаньи мук находит он: свою
Он мигом оснастил крылатую ладью
И, дерзкий мореход, в безвестном океане,
Плывет, как будто путь он изучил заране:
Там берег должен быть - обетованье грез!
Пусть разобьет ладью в пути ему утес...
С трамплина нового он землю различает,
Он в волны прыгает, плывет и доплывает
До мыса голого... Измучен, ночь и день
Там жадно кружит он: растет и тает тень,
Безумец все кружит средь дикости безвестной:
Ни травки, ни куста, ни капли влаги пресной;
Палящий жар в груди, часы голодных мук, -
И жизни ни следа, и ни души вокруг,
Ни сердца, как его... Ну, пусть бы не такого,
Но чтобы билось здесь, реального, живого,
Пусть даже низкого... но сердца... Никого...
Он ждет, он долго ждет... Энергию его
Двоят и жар, и страсть... И долго в отдаленьи
Безумцу грезится забытому спасенье.
Все парус грезится... Но безответна твердь,
И парус, может быть, увидит только Смерть...
Что ж? Он умрет, земли, пожалуй, не жалея...
Лишь эта цепь потерь с годами тяжелее!
О, эти мертвецы! И, сам едва живой,
Души мятущейся природой огневой
В могилах он живет. Усладу грусти нежной
Лишь мертвые несут его душе мятежной.
Как к изголовью, он к их призракам прильнет.
Он с ними говорит, их видит и заснет
Он с мыслию о них, чтоб, бредя, пробудиться...
Я - маниак любви... Что ж делать?
                                                       Покориться.

ТП. С. 261-262.
ТП. Два автографа, один под фр. и рус. загл., другой - без загл., с вар., и два списка, оба под фр. загл., один с вар., в ЦГАЛИ.
Перевод ст-ния 'J'ai la fureur d'aimer' из той же книги.
В издании 'Верлен, 2014' стихотворение находится в сборнике "Любовь", как 5-е в разделе "Люсьен Летинуа". С. 279-281.

13. Impression fausse *
Из сборника "Parallelement" **

     Мышь... покатилася мышь
В пыльном поле точкою чернильной...
     Мышь... покатилася мышь...
По полям чернильным точкой пыльной.

     Звон... или чудится звон...
Узникам моли покойной ночи.
     Звон... или чудится звон...
А бессонным ночи покороче.

     Сны - невозможные сны,
Если вас сердцам тревожным надо,
     Сны - невозможные сны,
Хоть отравленной пойте нас усладой.

     Луч.... загорается луч...
Кто-то ровно дышит на постели.
     Луч... загорается луч...
Декорация... иль месяц в самом деле?

     Тень... надвигается тень...
Чернота ночная нарастает.
     Тень... надвигается тень...
Но зарею небо зацветает.

     Мышь... покатилася мышь,
Но в лучах лазурных розовея.
     Мышь... покатилася мышь,
Эй - вы, сони... к тачкам поживее!..

* Галлюцинация, ложное впечатление (франц.).
** Параллельно (франц.).

ПС. С. 262.
Два автографа в ЦГАЛИ, там же список с вар. ст. 1, 3: 'Мышь... Это мечется мышь'.
Перевод ст-ния 'Impression fausse' из книги 'Parailelement" ('Параллели').
В издании 'Верлен, 2014' сборник называется "Параллельно"; стихотворение является 2-м в разделе "С позволения сказать".

Исследования и наблюдения:

Аникин А.Е. Декорация // Аникин А.Е. Иннокентий Анненский и его отражения. Материалы. Статьи. Москва, Языки славянской культуры, 2011. С. 416-417. PDF

14. Каприз

Неуловимый маг в иллюзии тумана,
Среди тобою, созданных фигур,
Я не могу узнать тебя, авгур,
Но я люблю тебя, правдивый друг обмана!
Богач комедии и нищий из романа,
То денди чопорный, то юркий балагур,
     Ты даже прозу бедную одежды
От фрака строгого до "колеров надежды"
Небрежным гением умеешь оживить:
Здесь пуговицы нет, зато свободна нить,
А там на рукаве в гармонии счастливой
Смеется след чернил и плачет след подливы.
За ярким натянул ты матовый сапог,
А твой изящный бант развязан так красиво,
Что, глядя на тебя, сказать бы я не мог,
Неуловимый маг, и ложный, но не лживый,
Гулять ли вышел ты на розовой заре
Иль вешаться идешь на черном фонаре.
     Загадкою ты сердце мне тревожишь,
          Как вынутый блестящий нож,
Но если вещий бред поэтов только ложь,
Ты, не умея лгать, не лгать не можешь.
Увив безумием свободное чело,
Тверди ж им, что луна детей озябших греет,
Что от нее сердцам покинутым тепло,
Передавай им ложь про черное крыло,
Что хлороформом смерти нежно веет,
Покуда в сердце зуб больной не онемеет...
Пой муки их, поэт. Но гордо о своей
Молчи, - в ответ, увы! Эльвира засмеется.
Пусть сердце ранено, пусть кровью обольется
Незримая мишень завистливых друзей, -
     Ты сердца, что любовью к людям бьется,
Им не показывай и терпеливо жди:
     Пусть смерть одна прочтет его в груди, -
И белым ангелом в лазурь оно взовьется.

ПС. С. 263.
Три автографа в ЦГАЛИ, один под фр. и рус. загл., другой - под загл. 'Поэт' и с подзаг. '(На мотив Поля Верлена)', третий - черновой (неполный перевод); там же список под загл. и с подзаг. 'Поэт (На мотив П. Верлена)', с вар.; автограф с вар. в ГПБ.
Перевод ст-ния 'Caprice' из той же книги.
По изданию 'Верлен, 2014' стихотворение входит в раздел "Причуды" сборника "Параллельно". С. 348-349.

Примечание В. Кривича в ПС:
"Вариант (беловой автограф): озаглавлено "Поэт".
15 и 16 стр. - в обратном порядке.
16 - Что глядя на тебя решить бы я не мог.
30 - Нет слова "увы".
35 - Пусть смерть прочтет его в твоей груди." (с. 162).

Примечание в издании 'Верлен, 2014', с. 705-706:

Послано в письме к Ш. Морису от 9 октября 1886 г. с комментарием: 'Б<ольни>ца Бруссе, 28 сентября 1886. В духе "Капричос" Гойи и "Каприза" из "Воспоминаний вдовца" <явление смерти в образе прекрасной дамы>'.

С. 348. Авгур - здесь: провидец.
...прозу бедную одежды... - Верлен описывает свое зеленое ('колер надежды') пальто с черными вставками (в оригинале 'черными как угрызение совести') и меховым воротником (см. с. 700-701, примеч. к стихотворению 'Сатурническая поэма').
С. 349. Иль вешаться идешь на черном фонаре. - В оригинале 'un type à se pendre à la Vieille Lanterne' - 'тип, подходящий для того, чтобы повеситься на улице Старого фонаря'. На этой парижской улице 26 января 1833 г. повесился поэт, писатель и драматург Жерар де Нерваль.
Эльвира - откуда в переводе И. Анненского (вернее, его вариации на тему оригинала) появился этот персонаж, неясно. Возможно, имя 'Эльвира' - каламбур, основанный на словосочетании 'aux lèvres' ('на губах') в строке 'Car l'ironie éclate aux lèvres belles, certes' ('Ведь правда, ирония играет на прекрасных губах'), примерно соответствующей строке перевода 'Молчи, - в ответ, увы! Эльвира засмеется'.

вверх

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17