|
5.
* * *
Пускай избитый зверь,
влачася на цепочке,
Покорно топчет ваш презренный макадам,
Сердечных ран своих на суд ваш не отдам,
Принарядивши их в рифмованные строчки.
Чтоб оживить на миг
огонь заплывших глаз,
Чтоб смех ваш вымолить, добиться
сожаленья,
Я ризы светлые стыда и вдохновенья
Пред вами раздирать не стану напоказ.
В цепях молчания, в
заброшенной могиле
Мне легче будет стать забвенной горстью
пыли,
Чем вдохновением и мукой торговать.
Мне даже дальний гул
восторгов ваших жуток,
Ужель заставите меня вы танцевать
Средь размалеванных шутов и проституток?
С. 245.
ПС. Автограф, без загл., и список, без загл., в ЦГАЛИ. Перевод ст-ния 'Les montreurs' ('Лицедеи' или 'Показчики') из
книги 'Poemes barbares' ('Варварские поэмы').
Макадам - вид мостовой, по имени изобретателя английского инженера Макадама.
6. Последнее
воспоминание
Глаза открыты и не
видят... Я - мертвец...
Я жил... Теперь я только падаю... Паденье,
Как мука, медленно и тяжко, как свинец.
Воронка черная без
жалоб, без боренья
Вбирает мертвого. Проходят дни... года,
И ночь, и только ночь, без звука, без
движенья.
Я понимаю все... Но
сердце? И сюда
Схожу ли стариком иль пору молодую
Покинул... и любви сияла мне звезда?..
Я - груз, и медленно
сползаю в ночь немую;
Растет, сгущается забвенье надо мной...
Но если это сон?.. О нет, и гробовую
Я помню тень и крик, и
язву раны злой...
Все это было... и давно... Иль нет? Не знаю...
О ночь Небытия! Возьми меня... я твой...
Там... сердце на куски...
Припоминаю.
С. 246.
ТП. Два автографа в ЦГАЛИ, один из них под фр. загл. и рус. 'Последний луч', другой
- с вар., и черновой набросок, без имени автора, в записной книжке 1898 г. Там же два списка, один под фр. загл., с вар.
Перевод ст-ния 'Dernier souvenir' из той же книги.
7. Из
стихотворения "Призраки"
1
С душой печальною три
тени неразлучны,
Они всегда со мной, и вечно их полет
Пронзает жизни сон, унылый и докучный.
С тоской гляжу на них,
и страх меня берет,
Когда чредой скользят они
безгласны,
И сердце точит кровь, когда их узнает;
Когда ж зеницы их в
меня вольются властно,
Терзает плоть мою их погребальный пыл,
Мне кости леденит их пламень неугасный.
Беззвучно горький
смех на их устах застыл,
Они влекут меня меж сорных трав и терний:
Туда, под тяжкий свод, где тесен ряд
могил...
Три тени вижу я в часы
тоски вечерней.
2
Уста землистые и длани ледяные, -
Но не считайте их за
мертвецов.
Увы! Они живут, укоры сердца злые!
О, если бы я мог
развеять тучи снов,
О, если б унесла скорее месть забвенья
Цветы последние торжественных венцов!
Я расточил давно мне
данные куренья,
Мой факел догорел, и сам алтарь, увы!
В пыли и копоти лежит добычей тленья.
В саду божественном
душистой головы
Лилее не поднять - без страсти, без
желаний
Там влагу выпили, там корни выжгли вы,
Уста землистые и
ледяные длани.
3
Но что со мной? О нет...
Теней светлеют вежды!
Я солнце, я мечту за ними увидал:
В какой блаженный хор слились вокруг
Надежды!
О вы, которых я
безумно так желал!
Кого я так любил, коль это ваши тени,
Отдайте счастья мне нетронутый фиал!
За робкую любовь, за
детский жар молений,
О, засияйте мне, лучи любимых глаз,
Вы, косы нежные, обвейте мне колени!
Нет! Ночь... Все та же
ночь. Мираж любви погас,
И так же, с сумраком таинственно
сливаясь,
Три тени белые в немой и долгий час
Мне сердце леденят,
тоской в него впиваясь...
1902
С. 246-247.
ТП. Три автографа в ЦГАЛИ, два из них с вар.; там же список, с вар.
Перевод ст-ния 'Les spectres' из той же книги (четвертая, последняя часть в переводе опущена).
См. стихотворение
Анненского "Призраки".
О стихотворении:
Гамалова Н.
Обоснованная и необоснованная тоска в переводах Анненского.
PDF
//
Сборник 2016. С. 192-203;
Русские поэты XX века:
материалы и исследования: Иннокентий Анненский (1855-1909)
/ Отв. ред. Г. В. Петрова.
М.: "Азбуковник", 2022. С. 531-532.
Цифровая копия
8. Огненная
жертва
С тех пор, как истины
прияли люди свет,
Свершилось 1618 лет.
На небе знойный день. У пышного примаса
Гостей по городу толпится с ночи масса;
Слились и яркий звон и
гул колоколов,
И море зыблется на площади голов.
По скатам красных крыш и в волны злато
льется,
И солнце городу нарядному смеется,
На стены черные
обители глядит,
Мосты горбатые улыбкой золотит,
И блещет меж зубцов кривых и старых
башен,
Где только что мятеж вставал и зол, и
страшен.
Протяжным рокотом,
как гулом вешних вод,
Тупик, и улицу, и площадь, и проход,
Сливаясь, голоса и шумы заливают,
И руки движутся, и плечи напирают.
Все в белом иноки: то
черный, то седой,
То гладко выбритый, то с длинной бородой,
Тонсуры, лысины, шлыки и капюшоны,
На кровных скакунах надменные бароны,
Попоны, шитые
девизами гербов,
И ведьмы старые с огрызками зубов...
И дамы пышные на креслах и в рыдванах,
И белые брыжи на розовых мещанах,
И винный блеск в
глазах, и винный аромат
Меж пестрой челяди гайдучьей и солдат.
Шуты и нищие, ханжи и проститутки,
И кантов пение, и площадные шутки,
И с ночи, кажется, все
эти люди тут,
Чтоб видеть, как живым еретика сожгут.
А с высоты костра, по горло цепью скручен,
К столбу дубовому привязан и измучен,
На море зыбкое
взирает еретик,
И мрачной горечью подернут строгий лик.
Он видит у костра безумных изуверов,
Он слышит вопли их и гимны лицемеров.
В горячке диких снов
воздев себе венцы,
Вот злые двинулись попарно чернецы;
Дрожат уста у них от бешеных хулений,
Их руки грязные бичуют светлый гений,
Из глаз завистливых
струится темный яд:
Они пожрать его, а не казнить хотят.
И стыдно за людей прикованному стало...
Вдруг занялся огонь, береста затрещала,
Вот пурпурный язык
ступни ему лизнул
И быстро по пояс змеею обогнул.
Надулись волдыри и лопнули, и точно
Назревшей мякотью плода кто брызнул
сочной.
Когда ж огонь ему под
сердце подступил,
"О Боже, Боже мой!" - он в муках
возопил.
А с площади монах кричит с усмешкой
зверской:
"Что, дьявольская снедь, отступник
богомерзкий?
О Боге вспомнил ты, да
поздно на беду.
Ну, здесь не догоришь - дожаришься в аду".
И муки еретик гордыней подавляя
И страшное лицо из пламени являя,
Где кожу черную
кипящий пот багрил,
На жалком выродке глаза остановил
И словом из огня стегнул его, как плетью:
"Холоп, не радуйся напрасно...
междометью!"
Тут бешеный огонь
слова его прервал,
Но гнев и меж костей там долго бушевал...
С. 248-249.
ТП. Два автографа в ЦГАЛИ, один под фр. и рус. загл., другой
- с вар.; там же список. Перевод ст-ния 'L'holocauste' из книги 'Poemes tragiques' ('Трагические поэмы').
С тех пор, как истины прияли люди свет
- то есть с начала христианства.
Примас - первый по сану или правам католический епископ.
Брыжи - кружевные или кисейные оборки на мужской сорочке.
Канты - хвалебные песни.
Исследуется:
Алёхина Н. М.
"Мотив
жертвы в переводах И. Ф. Анненского из Леконта де Лиля".
PDF
9. Явление
божества
Над светлым озером Норвегии своей
Она
идет, мечту задумчиво лелея,
И шею тонкую
кровь розовая ей
Луча зари златит среди
снегов алее.
Берез лепечущих еще
прозрачна сень,
И дня отрадного еще
мерцает пламя,
И бледных вод лазурь ее
качает тень,
Беззвучно бабочек
колеблема крылами.
Эфир обвеет ли волос
душистых лен,
Он зыбью пепельной плечо
ей одевает,
И занавес ресниц дрожит,
осеребрен
Полярной ночью глаз, когда их
закрывает.
Ни тени, ни страстей им не
оставят дни,
Из мира дольнего умчались
их надежды:
Не улыбалися, не плакали они,
И в голубую даль глядят спокойно вежды.
И
страж задумчивый мистических садов
С
балкона алого следит с улыбкой нежной
За
легким призраком норвежских берегов
Среди бессмертных волн одежды
белоснежной.
17-19 января 1901 Царское Село
С. 249-250.
ТП.
Два автографа в ЦГАЛИ, один под фр. и рус. загл. 'Явление божества', другой
- под загл. 'Богоявление', с датой, поставленной Анненским; там же два списка, оба под загл. 'Епифания', один из них с подзаг.: '(Явление божества)'; рядом с другим выписан оригинал. Перевод ст-ния 'Epiphanie'
из книги 'Poemes barbares' ('Варварские поэмы').
Приводится (с разночтениями) вместе с
оригиналом и разбирается в статье "Леконт
де Лиль и его "Эринии".
Исследования:
Островская Е. С. Французские
поэты в рецепции И. Анненского. Ш. Леконт де Лиль.
10. Над
умершим поэтом
О ты, чей светлый взор на крыльях
горней рати
Цветов неведомых за радугой
искал
И тонких профилей в изгибах туч и
скал,
Лежишь недвижим ты - и на глазах
печати.
Дышать - глядеть - внимать - лишь
ветер, пыль и гарь...
Любить? Фиал златой,
увы! но желчи полный.
Как Бог скучающий
покинул ты алтарь,
Чтобы волной войти
туда, где только волны.
На безответный
гроб и тронутый скелет
Слеза обрядная
прольется или нет,
И будет ли тобой
банальный век гордиться,
Но я твоей, поэт,
завидую судьбе:
Твой тих далекий дом, и
не грозит тебе
Позора - понимать, и ужаса
- родиться.
С. 251.
ТП.
Автограф в ЦГАЛИ, под фр. загл. и рус. 'Над мертвым поэтом'; там же два списка, один под фр. загл., оба с вар. ст. 11: 'И будет ли тобой мещанский век гордиться', и черновой набросок. Перевод ст-ния 'Sur un poète mort' из той же книги; посвящено памяти писателя-романтика Теофиля Готье
(1811-1872).
Приводится полностью вместе
с оригиналом в статье "Леконт
де Лиль и его "Эринии".
Исследования:
Островская Е. С. Французские
поэты в рецепции И. Анненского. Ш. Леконт де Лиль.
Смоленцев А. И.
'Стыд мыслить и ужас
быть человеком': Анненский и Бунин над переводом Леконта де Лиля.
PDF
Перевод И. А. Бунина
(1896):
Усопшему поэту
Ты, чей
блуждавший взор в последние мгновенья
Пленялся и землей, и горней красотой,
Спи с миром в тишине холодного забвенья!
Запечатлела ночь твой облик гробовой.
Знать, слышать, чувствовать?
-
Прах, ветра дуновенье!..
Любить? Но желчь одна, желчь в чаше золотой...
Как бог, свой бренный храм покинувший с тоской,
-
Разлейся в беспредельности
творенья!..
Почтит ли
мир твое немое погребенье,
Иль, выронив слезу пустого сожаленья,
Твой пошлый век тебя забудет навсегда,
-
Ты
счастлив, ты отжил! Ты больше не страдаешь,
Быть человеком здесь ты ужаса не знаешь
И мыслить горького не ведаешь стыда.
11. Майя
О Майя, о поток химер неуловимых,
Из
сердца мечешь ты фонтан живых чудес!
Там
наслажденья миг, там горечь слез
незримых,
И темный мир души, и яркий
блеск небес.
И самые сердца рожденных на
мгновенье
В цепи теней твоих, о Майя,
только звенья.
Миг - и гигантская твоя
хоронит тень
В веках прошедшего едва
рожденный день
С слезами, воплями и
кровью в нежных венах...
Ты молния? Ты сон?
Иль ты бессмертья ложь?
О, что ж ты,
ветхий мир? Иль то, на что похож,
Ты
вихорь призраков, в мелькании забвенных?
С. 252.
ТП.
ри автографа в ЦГАЛИ, два с вар.; там же список с вар. Перевод ст-ния 'La Maya' из той же книги.
12.
* * *
О ты, которая на миг мне воротила
Цветы
весенние, благословенна будь.
Люблю я,
лучший сон вздымает сладко грудь,
И не
страшит меня холодная могила.
Вы, милые
глаза, что сердцу утро дней
Вернули, -
чарами объятого поныне
Забыть вы можете
- вам не отнять святыни:
В могиле
вечности я неразлучен с ней.
С. 252.
ПС.
Автограф в ЦГАЛИ. Другая редакция
- автограф - в ГПБ, где на обратной стороне листа выписан текст оригинала.
Перевод ст-ния 'Toi par qui j'ai senti pour des heures trop breves' из книги 'Derniers pocmes' ('Последние стихи').
Черновой автограф ГПБ:
Немного дней дала нам новая
весна,
Но то весна была, она цветы дарила -
О будь же счастлива! Светлей моя могила...
Люблю я, я люблю, нет в мире лучше сна.
Вы, нежные глаза, вы сердцу
утро дней
Вернули - чарами объятого поныне
Вы можете забыть - вам не отнять святыни,
И пусть в могилу я сойду, я буду с ней...
|
