Основным источником на этой странице является издание: Архиппов Е. Я. Рассыпанный стеклярус: Сочинения и письма. В 2-х томах / Сост., подгот. текста, комм., вступ. статья Т. Ф. Нешумовой. М.: Водолей, 2016. Я приобрёл его по подписке у составителя. В собрании используется сокращение Архиппов I, Архиппов II с указанием страницы.
Цифровые копии томов в библиотеке А. Никитина-Перенского:
https://imwerden.de/pdf/arkhippov_rassypanny_steklyarus_tom1_2016__izd.pdf
https://imwerden.de/pdf/arkhippov_rassypanny_steklyarus_tom2_2016__izd.pdf

 

Архиппов, I, I Источник Экземпляр "Библиографии Иннокентия Анненского" из коллекции lukas van leyden.

АРХИППОВ Евгений Яковлевич [22.12.1882 (3.1.1883)*, Москва - 15.8.1950, Орджоникидзе], критик, библиограф, поэт. Сын почтового чиновника. Учился в гимназиях Москвы, Феодосии, Владикавказа, с 7-го класса - во 2-й тифлисской гимназии (вместе с П. А. Флоренским и B. Ф. Эрном), которую окончил в 1900. В 1900-06 - на историко-филологическом факультете Московского университета. "В 1902 заключен в Бутырскую пересыльную тюрьму за участие в сходке (в ун-те)" (Биография А., сост. К. Л. Архипповой. - ЦГАЛИ, ф. 1458, оп. 1, д. 116, л. 2), в 1905 участник восстания на Пресне. В 1903-04 статист в МХТ. С 1906 до конца жизни на педагогической работе. В 1920 работал вместе с В. Э. Мейерхольдом в подотделе искусства Отдела народного образования Новороссийского ревкома. В 1931-50 преподаватель истории и литературы в средних школах Владикавказа (Орджоникидзе). Литературный дебют А. - статья "А. Н. Майков" ("Терек", 1907, 16 марта). В 1907-14 печатал критические и публицистические статьи в "Нижегородской земской газете", во владикавказской газете "Терек" (в редакции которой общался с С. М. Кировым), в журналах "Казбек", "Народное просвещение". Духовное самоопределение А. проходило под воздействием творчества И. Ф. Анненского (Автобиография. - ЦГАЛИ, ф. 1458, оп. 1, д. 39, л. 11). А. признает Анненского "любимым Учителем" (статья "Письмо к умершему. (И. Ф. А.). Об эстетическом восприятии смерти", "Терек", 1914, 26 мая; подпись Д. Щербинский). В 1910-е гг. А. сблизился с группой литераторов символистской ориентации, объединившихся вокруг московского журнала "Жатва" (А. Альвинг и др.), издает свою "Библиографию Иннокентия Анненского" ("Жатва", кн. 5, М., 1914; отд. изд. - М., 1914; рец.: <Цыбульский С. О.?> - "Гермес", 1915, No 5, 1 марта; В. Сахновский - "Голос Москвы", 1914, 31 дек.; Г. Чулков - Русская Мысль, 1915, No 4). В книге А. "Миртовый венец" (М., 1915), посв. "суровой тени Тютчева", вошли статьи о лирике А. К. Толстого, А. Н. Апухтина, Е. А. Баратынского, К. Д. Бальмонта, А. А. Фета, Анненского; статьи А. (в т. ч. о К. Павловой "Безвестная Лаодамия", "Жатва", кн. 6-7, М., 1915) характеризует стремление выявить духовно-психологический камертон творчества избранных поэтов, предпочтение эмоционально-лирических оценок собственно литературному анализу. Ю. И. Айхенвальд подверг "Миртовый венец" критике за риторичность, недостаток точности, подражание манере Анненского ("Речь", 1915, 24 авг.); негативный отзыв о сборнике дал С. П. Бобров (<С. Саргин> - "Пета", сб. 1, М., 1916); критика отмечала "интуитивность" метода А. (А. У. <А. Уманьский-Дробышевский> - "Нижегородский листок", 1916, 7 янв.), свойственные А. "неопределенно мечтательный мистицизм" (Ч. В-ий <В. Е. Чешихин-Ветринский> - Вестник Европы, 1916, No 5, с. 416), "безответственность и непоследовательность суждений" (<Э. Радлов> - ЖМНП, 1915, октябрь, отд. II, с. 425). Произведения А. 20-30-х гг. не печатались, но были известны в узком лит. кругу: многочисленные стихотворения (несколько сборников), критические этюды, библиографические разыскания о современных поэтах, среди них - работы о поэзии Анненского, А. Альвинга, А. В. Звенигородского, Черубины де Габриак (Е. И. Васильевой), В. А. Меркурьевой, статьи об В. Ф. Эрне, Вл. С. Соловьёве и др. Ориентация на рукописную традицию и "любительское", "интимное" творчество была принципиальной литературной установкой А. Лит.: Гагиева Ф., О чем рассказала фотография. - "Социалистическая Осетия", 1972, 13 июня; Купченко В., Собиратель и подвижник. - "Черноморская здравница", 1984, 21 марта; его же, Е. Я. Архиппов - библиограф и библиофил. - В кн.: Актуальные проблемы теории и истории библиофильства, Л., 1985, с. 80-81. + Альманахи и сб-ки (2); Масанов. Архивы: ЦГАЛИ, ф. 1458. А. В. Лавров // РП 1 (большая часть сокращений раскрыты). * О правильном годе рождения см.: Нешумова Т. Ф. О Евгении Яковлевиче Архиппове // Архиппов I, 461. https://www.academia.edu/25040633/О_Евгении_Яковлевиче_Архиппове Из переписки Е.Я. Архиппова и его первой жены Н.С. Архипповой с В.В. Розановым.

С женой К. Л. Архипповой (слева) и сестрой К. Я. Сушилиной
Архиппов, I, VIII

Страница Е. А. Архиппова, 04.02.2019

Статьи:

Об эстетическом восприятии смерти у И. Ф. Анненского // Терек, Владикавказ, 1914, 27 мая, 4911 (подпись: Д. Щербинский).

Никто и ничей // Миртовый венец. М., 1915. С. 77-86.

Помимо явных обращений, во многих стихах и лирической прозе Архиппова нетрудно увидеть присутствие Анненского. И нет смысла отмечать в текстах каждый случай как сознательного следования, подражания, так и любительской вторичности, чтобы не ущемлять искреннего тона этих стихов. Кто захочет - прочтёт и увидит сам. Далее - самое явное.

вверх

"Дымы лучей" <1922>. Рукописный стихотворный сборник.

Назван словами Анненского и открывается тремя эпиграфами из его стихотворений "Зимнее небо", "Дымы" и "Стансы ночи".

VIII ("Томиться, сгорать и упасть..."). Образ "дымы лучей".

IX ("Я полюбил бы будку..."). Эпиграф из стихотворения Анненского "Стансы ночи".

XII ("Стоять на берегу, глядеть вдоль переулка...").
Эпиграф из драмы Анненского "Фамира-кифаред" (сцена 20): "Смой гарь с его лица.. Он жалок, нимфа..."
О стихотворении пишет Д.С. Усов в письме к Е.Я. Архиппову от 20.07.1932, см.: Усов Д. С. 'Мы сведены почти на нет:'. Т. 2. Письма / Сост., вступ. статья, подгот. текста, коммент. Т. Ф. Нешумовой. М.: Эллис Лак, 2011. С. 584-586 (No 196).

"Крест и стрелы (Сны о св. Себастиане Нарбоннском)" (1924). Рукописный стихотворный сборник.

Иннокентию Анненскому

I

И терн сопутствует венцу.
Н. Г.

     Над головою сиянье,
и фиолетовый терн
разлил агонии блистанье;
     ему и останусь верн.

     Крыло Твое ранено глухо,
бьется в белой тоске.
Жутко коснулся уха
     скованный шаг на песке.

     И во сне, наяву - всюду парка
золотоносный сад.
Ярко-осенняя арка
     распылалась в закат.

Ты спешишь навстречу Безлюбой.
Опален отравою взгляд.
Как на маске, застыли губы,
и лебедя стоны дрожат.

Целую лучи и траур,
вознесу отравленный терн.
Лиловой трагедии аур,
сожженный, останусь верн.

1922

<II>

Полиелей

     Сожженные цветы падут перед портретом.
Твоим, склонясь, забудусь сном.
Тебя не встретил я на свете этом.
     Увижу ли на том?

     Всегда хочу пред черным днем тридцатым
к Твоим рукам приникнуть восковым,
молиться горечью по милым датам
     и стать никем, ничем, иным.

     О, как хочу остатком губ тепла
коснуться камня гробового!
Какая жизнь в тебе священная текла,
     о, Лебедь озера иного!

     Какую синь и грань непринятых морей
Твои теперь крыла пересекают?
И так же ль в тяжком олове ночей
     азалии Тебя крылят и тяжкой болью исполняют?

     Сожженные цветы падут перед портретом,
пред лебединым, царственным лицом.
Тебя не встретил я на свете этом,
     но жду: Тебя увижу ль в том!

Архиппов I, 13-14; 521.

I. Эпиграф - из стихотворения Н. С. Гумилева 'В библиотеке' (1910).
Лебедь озера иного - Отсылка к стихотворению Н. С. Гумилева 'Памяти Иннокентия Анненского': 'Был Иннокентий Анненский последним / Из царскосельских лебедей'. В весеннем письме 1923 г. к Архиппову Д. С. Усов писал: 'Знаете, если бы сбылась наша страстная мечта о содружестве, объединенном именем И. Ф. А., о своем журнале, о книгоиздательстве 'Кипарисовый ларец', то мы не нашли бы лучшего книжного знака и печати, чем Лебедь. Этим было бы сказано всё! Лебедь Аполлона и лебедь Царского Села' (Усов Д. С. 'Мы сведены почти на нет:'. Т. 2. Письма / Сост., вступ. статья, подгот. текста, коммент. Т. Ф. Нешумовой. М.: Эллис Лак, 2011. С. 139). Включено в рукописную книгу, подаренную Э. Ф. Голлербаху (продавалась на книжном аукционе No 15(55), лот 375 в ЦДХ (Москва) 2 марта 2013 http://www.kabinet-auktion.com/auction/books15/375/). Продано за 125 000 руб. См. изображения ниже.
Безлюбая тоска - образ стихотворения Анненского <Моя тоска>.

Об этом стихотворении - в письме Д. С. Усова к Е. Я. Архиппову от 16 марта 1924 г.

Полиелей. <1923>. Полиелей - часть праздничной утрени от начала пения 134-го псалма до чтения канона. Без названия включено в диптих 'Иннокентию Анненскому' в книге "Баллада камня и покрова" и в <книгу> "Каменная лира" с незначительными пунктуационными разночтениями и отсутствием в 16 строке слова 'тяжкой': 'и болью исполняют'. В "Каменной лире" перед стихотворением обозначение раздела на древнегреческом: Κιθαρῳδὀς αὐγήεις (светлоокий Кифаред) - и два эпиграфа: 'Целую раны крыл Твоих. / Муза'; второй - это последнее четверостишие предыдущего стихотворения ('Целую лучи и траур ...'); в 8 строке вместо 'ничем' - 'ничьим'. В списке рукой К. Л. Архипповой (ГЛМ. Ф. 490. Oп. 1. Д. 37) называется '30 ноября 1923 г.'. Включено в рукописную книгу, подаренную Э. Ф. Голлербаху. Здесь в 8 строке вместо 'ничем' - 'ничьим'.

Об этом стихотворении - в письме Д. С. Усова к Е. Я. Архиппову от 16 марта 1924 г., а также в письме Д. С. Усова к Е. Я. Архиппову от 20.07.1932 (в том же источнике, с. 586, No 196): "Из посвящений И.Ф. Анненскому я очень люблю 'Сожженные цветы падут перед портретом'".

Месса по Анненском

Валентину Инн<окентьевичу> Анненскому

I

Лиловые сумерки над прудами Екатерининского парка. Стойкая осень не дарящая, не отдающая земле свою золотую, горячую ношу. От золота деревьев - желтая, тайная, дрожащая кайма на лиловатой воде.

Лиловые тени густеют и золотой ободок в пруде уже светится, как мерцающий дальний провал, ведущий в подземное царство.

Воздух сразу, жестоко и неожиданно разрезают клики лебедей. Шум ниспадающих крыльев, угасающий в плеске воды. И снова клики, зовущие торопливо, неустанно, и жадно, и больно:

Минута, - и на фоне потухающего провала, в дрожащей воде плывут силуэты лебедей. Движение их шей, их трепет крыльев говорят о каком-то мучительном усилии сбросить ярмо, удлинить, распластать свои крылья:

И фаланга движется, как четкая - над прозрачными провалами - мука.

II

Задумчивый, далекий хруст и шелест гравия под талым шагом. Чудится движение глубокого раздумья. Чем ближе, тем слышнее в перебое шагов - забота о тайно хранимой, неисцелимой ране: будто тяжелое надломленное крыло мешает ровной поступи.

Всходящий лик луны освещает силуэт поэта с сжатыми руками, подходящего к берегу пруда. В лунном свете лицо кажется закрытым царственно-спокойной маской.

Едва тень поэта касается берега, один из черных лебедей, будто душа поэта, отделяется от фаланги.

В мучительной жажде полета, раскинув крылья, зачерпывая и вздымая воду, он несется над самой гладью, дробя стекло и зажигая блики. С крыльев ниспадают капли и брызги, образуя лунную сонату из бликов, блеска и роcсыпи зеленых жемчугов.

Мучение лебедя разлагается в феерический каскад малых звездных миров, лунными иглами расшивается в праздник пресуществления муки.

III

Снова тихий хруст песка, но поступь бестревожна, мирна и божественно-уверенна, словно движется облако с ветром, пересыпая гравий.

В древнем, вечном одеянии, с лицом властным, освобождающим одним движением ресниц от тяжкого житейского волнения, - предстает Муза и рукой воскового оттенка касается сжатых рук поэта.

Ее слова звучат, как приговор любви и обреченья и, вместе, как холод капель лунных, спадающих с лебединых крыльев.

'Целую раны крыл Твоих'.

Муза касается губами плеча поэта.

'Ты пройдешь по земле, как белое агоническое знамя обреченной муки'.

'Пока Ты будешь жить, - никто не пойдет за Тобою, никто не будет знать Тебя, Никто! Богиня Апата будет следовать перед тобою с своим обманчивым покрывалом. 'Тебя сожжет тоска. И сердце твое обратится в сожженное капище моей посланницы - Темной Мадонны Тоски.

Ты вступил в состязание со смертью. Ты будешь обольщать ее Своими песнями. И не один покров падет перед Тобою. Но мгновенно руки Твои застынут восковыми. 'Крылатый! Ты изберешь себе вольное, без цели к славе, страданье. И венчанный им, Ты облечешься в траур солнца.

'Два цветка дарю тебе: азалии, ими покроют Твое чело, и туберозы, знак белой, созревшей в красоте муки.

'Апостол избранной боли, ты изобличишь ничтожный и обманчивый путь человека. Ты станешь немыслимым, незнаемым, никем неугаданным божеством. 'И безумцы будут жаждать прикоснуться губами к краю Твоего надгробного камня'. Видение исчезло.

И снова послышался длительный, тревожный и жутко режущий клик лебедей.

Взлетевший лебедь с лунной высоты на лунное стекло спустился мертвым.

Архиппов I, 15-16; 521-522.

Не позднее октября 1924. Посвящено сыну И. Ф. Анненского, поэту Валентину Иннокентьевичу Анненскому (1880-1936), публиковавшемуся под псевдонимом Кривич. Оформлялось и в виде отдельной машинописной (с надписью на титуле: 'Изд-во К. Я. Смирновой [сестры ЕА. - Т. Н.] / Рединг / 1927 / Тираж 8'), и рукописной книг (таковая с датой 'Танезруфт, 1927', подаренная Э. Ф. Голлербаху, в марте 2013 выставлялась для продажи на московском книжном аукционе). Включено в сборник "Баллада камня и покрова" (без посвящения Кривичу) и "Каменная лира". Опубликовано в кн.: Иннокентий Анненский глазами современников / К 300-летию Царского Села. Сост., подгот. текста Л. Г. Кихней, Г. Н. Шелогуровой, М. А. Выграненко. СПб., 2011, с. 501-502. Апата - в древнегреческой мифологии богиня лжи и обмана, дочь Нюкты. В "Каменная лира" под произведением 'место создания' - Versailles (Версаль, франц.). В "Баллада камня и покрова", экз. Голлербаха и "Каменная лира" изменено время глагола с настоящего на будущее: 'Ты вступишь в состязание со смертью'. Опубликовано в кн.: Усов Д. С. 'Мы сведены почти на нет:'. Т. 2. Письма / Сост., вступ. статья, подгот. текста, коммент. Т. Ф. Нешумовой. М.: Эллис Лак, 2011. С. 226-228. Вс. А. Рождественский писал Архиппову 24 декабря 1927: Э. Ф. Голлербаху 'очень понравилась 'Месса об Ин. Анненском'. А Вал. Кривич даже специально заходил к нему 'ознакомиться с рукописью'' (РГАЛИ. Ф. 1458. Oп. 1. Ед. хр. 74. Л. 53об.). Разночтения в экз. Голлербаха: 'стойкая' (вместо 'стройная') осень.

Об этой лирической прозе - в письме Д. С. Усова к Е. Я. Архиппову от 16 марта 1924 г.

П. Г. Доленко

I

     Смерть подошла к тебе тихо,
увела за Черное море.
Переплавилась доля в лихо,
     принесла из-за моря горе.

     Где поник ты, ею сраженный?
У берега Крита? В Каире?
Ты, печально-рожденный
     на нежном Маире...

     Милый, любимый, дарящий!
Полюбивший Его отравы,
"Ларец" возносящий
     и для боли созревшие травы.

     Эвритмии служитель, целитель
улыбкой и жестом!
Какого мира ты житель,
     если нет тебя в этом?

     Ланцет и повязка Музы
отличали тебя среди мира.
Но ослабит ли смерть твои узы?
     Не вернет ли тебя из Каира?

Архиппов I, 20; 524.

Не позднее мая 1924. Доленко Петр Гаврилович (1896?-1920) - поэт, врач. 'Окончил Военно-медицинскую Академию. Среднее образование получил в Новороссийской мужской гимназии (1914 г.). К изучению литератур обратился под влиянием П. А. Вартминского. Литературные предпочтения: Рабиндранат Тагор, Федор Сологуб, В. В. Розанов, Иннокентий Анненский. Участвовал (в Н<овороссий>ске) в литературном объединении, проникнутом влиянием акмеистов и Вс. Эм. Мейерхольда (в то время заключенного в тюрьму). Участниками объединения были: Л. Иванов, Борис Алперс (поэт и театровед), Сергей Алперс (композитор) и Евгений Архиппов. Тяжело больной (туберкулез горла) П. Г. выехал в начале 1920 г. на корабле, в надежде достигнуть Каира. Одним из последних произведений П. Г. является пародия на античные трагедии Инн. Анненского - 'Эльпида, трагедия. Перевод размером подлинника. 1919 г.' (РГАЛИ. Ф. 1458. Oп. 1. Ед. хр. 38. Л. 109-111). Машинописный вариант триптиха, посвященного 'Петру Гавриловичу Доленко' включен в них в качестве приложения. Здесь первое стихотворение носит название 'Ланцет и лира' (автограф триптиха - Там же. Оп. 2. Ед. хр. 3. Л. 44-46. Архиппов писал о П. Г. Доленко: 'Венок сонетов, посвященный облику Иннокентия Анненского. Автор умер по дороге в Каир. Сел на <нрзб.> судно в начале марта 1920 года. Еще не отделанный окончательно 'Венок' взял с собою' (Пояснение Архиппова. РГАЛИ. Ф. 1458. Oп. 1. Ед. хр. 101. Л. 74 об.-75).
Вторая часть цикла имеет узнаваемое название "Перед панихидой".
Об этом стихотворении - в письме Д. С. Усова к Е. Я. Архиппову от мая 1924 г.

вверх

"Дальняя морена" (1925). Рукописный стихотворный сборник.

Иннокентию Анненскому

К 15-лектию со дня смерти

     В холодной комнате усталый Твой портрет
и я, к тебе простерший руки,
меняем медленно печальный взгляд на взгляд.
     считая шум сбегающей разлуки.

     Еще волна прошла. Пройдет немного лет,
и не найдут лучи от сирого портрета
других лучей, на все таивших яд:
     Полночная растает мена эта.

     О, как мне быть тогда? Как я найду Твой день:
все в трауре катящееся солнце?..
Какая темнота! Крылом своим разбей
     небытия запорошенное оконце!

     Чтоб с паперти моя к Тебе сорвалась тень,
на острия звезды поющей и хрустальной,
чтоб затаить навек медлительность очей
     и плен, и звон, манящий встречей дальной:

     А в темной комнате оживший твой портрет
и я, к тебе простерший руки,
следим скользящей смерти силуэт,
     считая шум сбегающей разлуки.

Архиппов I, 32; 524.

<Ноябрь 1924>. В <рукописном сборнике> "Баллада камня и покрова" как вторая часть диптиха 'Иннокентию Анненскому', первую часть которого - 'Сожженные цветы падут перед портретом...' под названием 'Полиелей' см. выше, в составе книги "Крест и стрелы". В "Каменная лира" под названием 'Взглядов мена'. Опубликовано в кн.: Иннокентий Анненский глазами современников / К 300-летию Царского села. Сост., подгот. текста Л. Г. Кихней, Г. Н. Шелогуровой, М. А. Выграненко. СПб., 2011. С. 500.
Взглядов мена - из стихотворения М. А. Кузмина 'Я - заказчик, ты - купец: нам пристала взглядов мена...'.

"Обиды Pace" (1930). Рукописный сборник.

Назван образом из стихотворения Анненского "Pace". Статуя мира", строки которого взяты одним из трёх эпиграфов (два других из стихотворений В. Комаровского и Вс. Рождественского) и по следам впечатлений от посещения Царского Села (на тот момент Детского Села) в 1928 г.

Вступление в книгу стихов "Обиды Pace" от имени вымышленного персонажа:

Préface

Я люблю только Pace и муку
под бессонной сверлящей иглой...

Любовь к Статуе! Какая редкая для сборника стихов тема!.. Книга родилась в парке, около озера, у ног богини Pace, в Царском Селе. Иннокентий Анненский, гр. В. А. Комаровский (┼ 1914) - вот предшественники автора стихотворений. И главным жрецом богини Pace в русской поэзии, несомненно, является Иннокентий Федорович (1856-1909), впервые в русской лирике сделавший Pace предметом поклонения. Одновременно с автором сборника поклонником Pace является и третий поэт: Д. Усов, переводчик, филолог и лингвист. Оба они и упомянуты вместе в редчайшей книге: Город муз, повесть о Царском Селе. Л<енин>град, 1930. С. 109.

Первое "оживление" статуи мы имеем в знаменитом стихотворении из трилистника "В парке" - "Pace. Статуя мира" (стр. 54 "Кипар<исового> ларца". <1>910).

Не знаю почему - богини изваянье
над сердцем сладкое имеет обаянье.

Поэт любил статую, жалел ее, сочувствовал ей, как живой, стоящей под холодным дождем, медленно сеющим, под лаской туманов, от которых на теле статуи остались черные раны.

Эта тема оживления статуи развилась, расцвела, сплетаясь с темой затаенного горя, в сборнике "Обиды Pace": Pace сходит с пьедестала, отбрасывает факел, и ее глаза, открывшиеся в мир, встречаются с глазами поэта. И прав гр. Комаровский: самые лица людей кажутся бледными, потускневшими - после сочувственного взгляда статуи:

И равнодушная, она не обещала -
сияла мрамором у светлых берегов.
Но человеческих и женственных шагов
и милого лица с тех пор как будто мало.

гр. В. К.

Отдельного внимания заслуживает "Свидание с Pace".

Регина де Круа

Архиппов I, 35; 531.
Эпиграф к предисловию из стихотворения Архиппова "Тоска круглого газона".
"Город муз" - книга Э. Ф. Голлербаха о Царском Селе (1-е изд. 1927; 2-е изд. 1930, оба - Л.).
И равнодушная, она не обещала... - цитата из стихотворения В. А. Комаровского "Статуя" (1914).

Образ, ставший названием сборника, присутствует также в стихотворении "Память о Царском Селе".

Шаги 'Расе'

Дмитрию Сергеевичу Усову

     Парк спит... и сонно дышит полутень...
О как хочу, чтоб не раскрылся день!
Чтоб в сна немолчную прохладу,
сквозь сдержанную серенаду,
неся медлительность и лень,
     вошел серебряный олень...

     Тоскуют птички... Ели высоки,
и пруд объят туманной позолотой...
Какой щемящею, мучительною нотой
отозвались Твои шаги,
     беспечны, царственно-легки!

     Журчит вода. Еще не наступило лето
И вот тебя напомнил листьев звон,
порфирный сон
березок севера и Фета, -
     моя горчайшая примета...

     О, белый призрак Расе и Беаты!
Когда сойдешь в аллею Ты, -
вздохнут сожженные цветы,
раскроются глаза, томленьем сжаты,
     и смолкнут возгласы Беаты!..

     Как тени здесь и зелены и низки,
как сон задумчив и высок!
В Раю на розовый песок
горящие с небес скатились диски...
А здесь не мы,
     лишь тени наши близки...

Архиппов I, 37; 532.
Беата - от beatus - блаженный (лат.), возможно, отсылка к картине Д. Г. Россетти "Beata Beatrix" (Блаженная Беатриса), героиня которой (умершая жена художника) изображена с опущенными глазами. Это имя встречается в стихотворениях Усова (Усов. Т. 1, с. 67) <...>

Стигийский завтрак. Эпиграф - последние две строки стихотворения Анненского "Pace". Статуя мира".

Сквозь строй дождя

     О, Петербургская истома! -
бродить под ризою дождя...
Каким крылатым сном влекома,
     взлетела длань Петра-вождя!..

     Каким упорным исполином
застыл другой бесстрашный конь!
Круги трамваев вяжут сплином
     дни дождевых погонь.

     И вот те страшные ступени
в вокзале Царского Села,
куда под "ветровые пени"
     Безлюбая тебя взвела...

Петербург. Царскосельский вокзал
1928

Архиппов I, 41-42; 534.
В комментарии к этому стихотворению Т. Ф. Нешумова отмечает, что в другом автографе (ГЛМ. Ф. 490. Оп. 1. Ед. хр. 37. Л. 138) нет кавычек в конце, а рифма "пени - ступени" присутствует в стихотворении Анненского "Желанье жить".

Безлюбая тоска - образ стихотворения Анненского <Моя тоска>.

Свидание с Pace

Богини изваянье
над сердцем сладкое имеет обаянье...
И. А.

Расе? Богиня?

И я ее увижу там, в сумерках Царскосельского парка? Ту, которую так любил Анненский, за которую мучилось его сердце... А, может быть, Расе и есть сердце поэта...

Ей поклонялись поэты, о ней восклицали лебеди, ее воспевали и Анненский, и Комаровский... К ней и около нее траурные следы...

Обманутым стихом прославленная Расе!

И тот, и другой поэт говорят о твоих страданиях, о ранах твоей статуи. Ты принимала их взгляд на свои раны, на свои прекрасные ноги... Их взгляд задерживался и на опущенном факеле, и на узле кос... И ты видела их, тебе поклонявшихся! О, если бы ты могла отдать нам их взгляд, сказать, как на тебя они смотрели, как берегли твое истерзанное туманом тело...

Свидетельница их прогулок, свидетельница их страданий и восхищения!..

Есть ли еще другой такой союз статуи и людей? Такой пронзительный, такой прекрасный и такой призрачный союз!..

Беспомощная белизна тела, нагота 'девушки воспетой'... Какой тонкой горестью трогала она поэта, перенесшего ее на страницы своей обреченной книги...

Особенно холодный дождик сеет
и нагота ее беспомощно белеет.

Как он хотел этого обмена чертами со статуей, этого 'равнодушия к обидам и годам'.

*     *     *

И какое счастье пройти с сердцем, трепещущим, как птица, 'по траурным следам' - к круглому газону Расе, увы, уже скошенному!.. Еще четыре сердца привлечены к тебе, Богиня! Они явились поклониться тебе, храня в душе всю острую и живую горесть об усопших поэтах. Они - еще уцелевшая на земле связь между ушедшими и тобой...

*     *     *

Прошли два года с минуты свидания... И ты - одна. Как часто ты одна, как жестоко одна!.. Куда смотришь ты через пустыню дней, через руины парка? Что видишь ты?

Видишь ли сквозь редеющие ветви, сквозь ненужные плены лет иного озера иные берега и твоих отлетевших, разлученных с тобою лебедей?..

Д. Щ.

1930

Статуя Расе

1. Она стоит на круглой площадке, посреди газона, который ранее не скашивался никогда (И. А. 1909).
Она стоит на дороге от Эрмитажа к озеру. - Лучшее ее изваянье в парке, наиболее замечательная (- и никем не замечаемая -) статуя в стиле XVIII в. В статуе воплощена девушка (- 'Дева белая', 'Дева красотой по-прежнему горда'. И. А. -) с факелом, с волосами, убранными в узел. Девушка с загадочной улыбкой гасит чадящий факел.

2. Расе - посвящено стихотворению Инн. Анненского. 'Расе'. ('Меж золоченых бань и обелисков славы'. 'К<ипарисовый> л<арец>'. 1910. Гриф. Стр. 54). Стих<отворе>ие написано дистихами (8). Перепечатано в книге 'Царское Село в поэзии'. СПБург. 1922. Изд. Парфенон, стр. 40.

3. Расе - посвящена вторая часть стих<отворе>ия гр. В. А. Комаровского: La cruche cassée' ('На этот павильон хандры порфирородной'. Стихи 11-18) - 'Первая пристань'. (Петербург. 1913. Стр. 34-35. Стих<отворе>ие датировано: Царское Село. 1913.
Без заглавия стих<отворе>ие перепечатано в книге 'Ц<арское> Село в поэзии' (Редакция Н. О. Лернера. Статья Голлербаха Э.Ф. Стр. 46-47).

4. О Расе см. статью Голлербаха в сб.: Ц<арское> Село в поэзии, Стр. 13-я, строки в разделе о гр. В. Комаровском.

5. Н. Анцыферов. Статья в путеводителе 'Детское село'. Москва-Л. 1927. Детскосельские парки, стр. 78, глава 'Озеро'.

6. Последнее поклонение Расе было принесено в 1928 (22.VII): А. Г. Левенталь - К. Л. Архиппова - Д. С. Усов - Е. Я. Архиппов.

7. Из статуй Расе обращает внимание 'Le Génie de la Paix', принадлежащая Jacopo Sansovino. Богиня изображена с опущенным факелом в правой руке, с наклоненной головой, в полном длинном одеянии.
Снимок со статуи помещен в книге: Pierre Gusman. 'Venise'. Paris. 1904.

Д. Щ.

Мифическая история Расе

Pax - Είρήνη - богиня мира и одна из богинь времен (Ὧραι, см. сб. 'Оры' Вяч. Иванова). Дочь Зевса и Фемиды.

Алтари. В Афинах богине мира воздвигнуты алтари после победы Тимофея под флагом лакедемонян.

В Риме в честь богини Рах воздвигнут алтарь 4 июля 13 г. до Р. X. на Марсовом поле. Алтарь поставлен Сенатом по поводу действий Августа в Галлии и Испании.

Обычны изображения богини: - молодая женщина с рогом изобилия, оливковой ветвью, с гермесовым жезлом, с колосьями, держащая в руке Πλοῦτος'а, бога богатства.

Изображение Είρήνη (Рах) в длинном одеянии с жезлом и с Πλοῦτος'ом на левой руке - см. у Любкера, страница 1065.

Другие богини времен (порядка в природе), кроме Είρήνη: Εύνομία (законность) и Δίκη (справедливость). В древнейшее время почитали только двух богинь из Ὧραι (Оры, Горы): 1) Гора весны (Θαλλώ) и <2)> Гора лета (Καρπώ).

Архиппов I, 46-48; 536.
Второй автограф - РГАЛИ. Ф. 1458.Оп. 1. Ед. хр. 32.
Эпиграф из стихотворения И. Ф. Анненского "Pace". Статуя мира".
'Le Génie de la Paix' - гений мира (франц.).
Еще четыре сердца привлечены к тебе - встретившиеся в Царском Селе летом 1928 г. Архиппов, К. Л. Архиппова, Д. С. Усов, А. Г. Усова. Усов в письме Архиппову между 3 и 6 июля 1928 г. написал: "Из статуй <люблю>, конечно, "Pace" (у нее - прекрасные ноги) и еще одну статую у самого Екатерининского дворца, налево от маленького бронзового памятника Екатерине (если стать ко дворцу спиной) - строгое и прямое античное изваяние - женщина со скорбным лицом и неожиданном египетским профилем, в длинном одеянии". (Усов Д. С. 'Мы сведены почти на нет:'. Т. 2. Письма / Сост., вступ. статья, подгот. текста, коммент. Т. Ф. Нешумовой. М.: Эллис Лак, 2011. С. 516).
Любкер - обиходное название "Реального словаря классических древностей для гимназий, составленного и изданного в 1854 г. Фридрихом Бюбкером (1811-1867) - немецким филологом, педагогом и историком античности (последующие издания: 1860, 1874, 1877, 1882, 1914; на рус. яз. - 1885).

"Каменная лира" (1930). Рукописный сборник.

В предисловии "De nomine et vita Reginae", подписанном "Е. А.", Архиппов приводит справку о придуманном им авторе сборника - Регине де Круа. В ней он пишет:

"Детство и молодые годы Регина провела в Царском и в Петербурге. Ей очень близко знакома петербургская литературная среда (Блок - Соловьев - Анненские - Черубина де Габриак - Максимилиан Волошин и редакция Аполлона). Часто она навещала Париж, подолгу гостила в Коктебеле. Ее любимые поэты: оба Соловьева, Иннок. Анненский, Максимилиан Волошин."

Архиппов I, 56.

В стихотворении "Mon Versailles" строка "а лебеди, как облака, плывут" напоминает образность стихотворения Анненского "Облака" (строка "Облака, мои лебеди нежные!"). Также присутствует образ статуи из стихотворения "Pace. Статуя мира".

"Ландыши воду пьют..." Эпиграф из стихотворения Анненского "Бронзовый поэт".

Пепельный бал. Название стихотворения взято из стихотворения "Дымы", как и один из эпиграфов. Второй эпиграф (всего их четыре) - из стихотворения Анненского "Среди миров". Фрагмент стихотворения напрямую связан с Анненским, автором стихотворений "Pace. Статуя мира" и "Среди миров":

Куда теперь лететь?
К ногам ли статуи надменной
с чадящим факелом в руках,
воспетой моим Белейшим Лебедем?

О, Сердце!
и тебе, быть может, предстоит
в кружении легчайшем
разбиться и истаять средь миров,
где блещут золотые звезды,
звуча, пленяя и слепя...

Архиппов I, 65.

Также "пепельный снег" присутствует в стихотворении "Арсению Альвингу".

В комментарии к сборнику, "De Reginae carminibus", подписанном "Атьян Зорэ. Киммерия", Архиппов пишет:

Часто упоминаемое имя богини Pace говорит о давнем пристрастии Регины де Труа к богине Pace, стоящей на дороге от Эрмитажа к озеру. Это лучшее изваяние в Ц<арско>с<ельском> парке, вызвавшее поклонение и посвящения поэтов: Иннокентия Анненского и гр. В. Комаровского ("Первая пристань").

Из статуй Pace обращает на себя внимание Génie de la Paix, принадлежащая Jacopo Sansovino. Богиня изображена с опущенным факелом в правой руке, с наклоненной головой, в полном длинном одеянии. Снимок - в книге "Venise" (Paris, 1904).

Далее приводятся шесть строк из стихотворения "Pace. Статуя мира" и цитата из стихотворения В. А. Комаровского "La cruche cassée".

Архиппов I, 67.

Άγαπητοῖς: Серенада III. Призывание музы I. Эпиграф "Смой гарь с его лица.. Он жалок, нимфа!" с подписью "Слова Гермеса". Эти слова завершают драму "Фамира-кифаред". Они повторяются в последней строфе:

     О, Муза! милая подруга,
сойди с надзвездного крыльца!
Сними оковы горестного круга,
     "смой гарь с его лица!".

Архиппов I, 71.

"Βωμός Ἐρέβους" ("Жертвенник Эреба", 1930). Рукописный стихотворный сборник.

Конец осенней сказки. Стихотворение повторяет название стихотворения Анненского и в нём присутствует "память о Pace".

К годовщине "Pace". Первая строфа стихотворения подразумевает Анненского:

На наших чтеньях, в поздний час,
та Статуя, о друг, соединила нас.
Но и к тебе мы памятью горим,
Лаодамии лунный херувим...

Архиппов I, 85.

Гипсовая маска. [1921] Автобиографическая проза. Один из двух эпиграфов - строка из стихотворения И. Ф. Анненского "Другому": "Моей мечты бесследно минет день".

Владеет мною, как всегда и навеки, - Он один: Иннокентий Федорович.

В 1920 году воскресло вновь мое пристрастие - после 1910 г. - к лирике Черубины де Габриак. Имя ее произношу сейчас же после Иннокентия Анненского⁵¹.

Архиппов I, 119.

Здесь среди наиболее важных моментов жизни названо "известие о кончине Иннокентия Федоровича".

Завершение очерка:

В закатах, коллекцию которых в памяти я собирал долго, люблю, когда голубое небо, сжатое багряницей облаков, открывает в чрезвычайном отдалении, узкую, тонкую и древнезеленую полосу в страну блаженства. Там угасают мои надежды и там Он, мой любимый, видел "дымы лучей"⁶⁶.

Архиппов I, 121.

⁵¹ Анненский. Зачеркнуто: Больно и горько читать, что выходит 3-я книга Его стихов и в Петербурге - вечер Его имени. А я? Буду ли я иметь его книгу, буду ли знать все новое о Нем?
⁶⁶ Слова из стихотворения И.. Анненского "Зимнее небо", стали названием одной из поэтических книг Архиппова.

Архиппов I, 555, 556.

Золотая маска. Автобиография. [1921]

Там же, во Владикавказе <с 1906 г.>, Стало близким навеки имя Иннокентия Федоровича. Впервые обратился к Его имени в Москве в 1901 году по поводу перевода "Алкесты".

<...>

1909. 30 ноября. Резкий поворот к Иннокентию Федоровичу. Выход "Кипарисового Ларца". Преследующий запах тубероз. Годы 1909-1915 отданы всецело Инн. Анненскому.

Архиппов I, 125,  126.

С 1916 года <...> - Обращение к "Фамире". Поклонение Фамире.
<...>
1922 год. Отречение от Фамиры. Рок и три  голоса. Звон. Соединение Закатного звона Инн<окентия> Анненского и глухого, жуткого, подводного и китежного звона Черубины де Габриак. Звон, преследующий наяву. Острова Блаженных. Полет смерти.

Архиппов I, 127.

1928. <...> Саарское Село. Встречи: Д.С. Усов, А.Г. Левенталь. Поразительная встреча в полном мраке с Валентином Инн<окентьевичем> Анненским. Э.Ф. Голлербах.
Вместе с Д.С. Усовым - на могиле Инн<окентия> Анненского. Вместе - на поклонение Pace и на тропинках Инн<окентия> Фед<орови>ча. Знаменательное прощание с Д.С. Усовым на вокзале в Ц<арском> Селе.

Архиппов I, 129.

1928. <...> Стихотворение, которые должны войти в 6-й сборник стихотворений: "Сирень на камне"²⁶⁰

Архиппов I, 133.

²⁶⁰ У Архиппова и его друзей со времен "Жатвы" существовала мечта об издании альманаха с таким названием (повторяющим название одного из стихотворений И.Ф. Анненского). К 19335, давно отказавшись от идеи коллективного альманаха (Усов весной 1935 уже был арестован, а связь с Альвингом ослабла), Архиппов решил использовать это название уже для собственного сборника стихотворений, который, однако, или не сохранился, или не был составлен.

Архиппов I, 572.

Танец Таниты. 1940 Один из трех эпиграфов - строки из стихотворения "Träumerei": "Я твои ль целовал колени, Разжимая их и сжимая".

вверх

Исповедь. Предисловие к погребенным романам (Amours défunts). Архиппов I, 141-154.
Текст сопровождает ряд эпиграфов из стихотворений Анненского.

Рукопись была закончена в мае 1922 и отправлена Д. С. Усову (Архиппов I, 575). Усов написал отзыв летом 1922 г. в письме из Астрахани.

Четвертый эпиграф к Главе I - из стихотворения "Тоска миража".

Два эпиграфа из  четырех  к Главе II - из стихотворений "Что счастье?" и "Дальние руки". В главе Архиппов размышляет о телесной связи и "лучезарном слиянии" из стихотворения "Аметисты".

Один из двух эпиграфов к Главе III - из стихотворения "Старая усадьба".

В одном из эпиграфов к Главе IV процитированы стихотворения "Призраки", "Квадратные окошки" и "Träumerei".

В зрелом возрасте все влияния болезней и Луны затмила собою Тоска, то отпускавшая мое сердце, то дружественно и интимно сжимавшая его медленное дыхание в мучительных объятиях.
Я знаю две Тоски: Тоску плененного ангела - Александра Блока - и белую, агоническую Тоску Иннокентия Анненского . Больше родства и содружества у меня с последней - тяжкой, горючей, изломанной, пропитанной 'ладаном разлуки'³¹².

Архиппов I, 146

³¹² Цитата из  стихотворения И.Ф. Анненского "Второй мучительный сонет" ("Лилии", 1).

Или броситься к чьим-то рукам, к дальним женским рукам, целовать их, чтобы стереть с губ эту смертельную, эту сжигающую горечь.

Видимо, соотносится со стихотворением "Дальние руки".

Архиппов I, 147

В одном из двух эпиграфов к Главе VI "Эротика миражной Мечты" процитированы стихотворения "Призраки", "В марте", "Облака", "Струя резеды в темном вагоне".

149

При нарастании сближений и касаний лучами глаз, при этом росте крыльев, ожидающих встречного взмаха, у меня всегда поднималось желание остановить сближение, длить дольше восхождение, выше заноситься в полете, - но уберечь свою душу от спуска, чрез поцелуи,  в душную равнину пола. Это желание остановить - в неясности, в тумане - захолодить свою мечту (потому что: вот-вот она сгорит, изменится и станет, о, непременно станет не той:) - это желание остро и горько знал Инн. Анненский:

Останься такой, как была,
останься неясной, тоскливой,
осеннего утра бледней:³¹⁸

Но почему? Почему остаться? - Потому что жестоко и цельно дана человеческому сердцу только минута:

Минута - и ветер, метнувшись,
в узорах развеет листы,

150

минута - и сердце, проснувшись,
увидит, что это не ты³¹⁹.

= = = = =

Увы, и та мечта, которая соткала
томление цветка с сверканием бокала,
погибнет вместе с ним, припав к его стеблю,
уж я забыл ее - другую я люблю.³²⁰

Так рождается Любовь-Призрак, Любовь-Мгновение, 'миражная мечта', и душу томит мучительное желание (это и есть самая жестокая мука!) удержать призрак, пока он призрак, пока он не воплотился ('Побудь точно призрак:'³²¹). Ведь воплощение всегда грубо, всегда меняет, всегда стирает нежнейшие ткани.

Теперь понятно и заклинание Инн. Анненского, произносимое с тяжким усилием, почти мученическим:

И все-таки лучше довольно:
Задуй, если можешь задуть!³²²
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Совсем, если можешь, не думай!³²³
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

У него прямо чувствуется страх. Страшно заменить лицо Мечты личиной женщины, личиной пола. Поэт немеет в любви, его миражную мечту глаза могут делить только немо и притом только глаза, - не речь, не касания, не поцелуи, - они уже отвергнуты: на дне их горечь 'неслышного прости'³²⁴.

Душа моя в узах своей темноты
звенит от безвольных усилий.
М. В.³²⁵

Желая удержать Мечту, душа в оцепененье застывает сама, она обречена, недвижима и тайно закована.

Тебя сорвать мне страшно, хризантема!³²⁶

Отсюда и желание поэта не давать воли любви, не давать приблизиться ей к грани спуска, удержать дым, облако, туман:

151

Есть любовь, похожая на дым:
если тесно ей - она дурманит,
дай ей волю - и ее не станет:³²⁷

³¹⁸ Цитата из стихотворения И.Ф. Анненского "Минута".
³¹⁹ Там же.
³²⁰ Цитата из стихотворения И.Ф. Анненского "Нет, мне не жаль цветка, когда его сорвали..."
³²¹ Цитата из стихотворения И.Ф. Анненского "Минута".
³²² Неточная цитата из стихотворения И.Ф. Анненского "Я думал, что сердце из камня..." Правильно: "Задуй,  пока можно задуть".
³²³ Цитата из стихотворения И.Ф. Анненского "Зимний романс".
³²⁴ Цитата из стихотворения И.Ф. Анненского "Что счастье?".
³²⁵ Цитата из стихотворения М.А. Волошина "На старых каштанах сияют листы..."
³²⁶ Цитата из стихотворения И.Ф. Анненского "Мелодия для арфы".
³²⁷ Цитата из стихотворения И.Ф. Анненского "Две любви".

151

Глава VII "Эротика лучей (Поклонение Фамире³²⁸)

Уж не ты ль и колдуешь, жемчужный,
ты, кому остальные не нужны.
И. А.³²⁹

Я не скрываю, что плачу, когда поклоняюсь.
А. Блок³³⁰

Мне еще раз хочется вызвать тень моего желанного alter ego, безлюбого Фамиры, - лучшее литературное изображение моего духовного мира и моей эротики. Как беспредельно свободен, как царственно одинок Фамира. И для меня он особенно ценен, как создавший эротику лучей.

Вот он произносит свои отреченные слова:

Женам я не играю, я играю звездам.³³¹

И сразу вырастает расстояние, отделяющее его от людей, расстояние небесного светила от придорожной пыли. Это расстояние мудрости, покоя и молчания возлюбил Фамира. С высоты этого покоя и безлюбости все изменения жизни кажутся постылыми гримасами, заученными судорогами страсти и умирания.

Весь мир для Фамиры - люди и камни, и он без колебаний выбирает, конечно, камни. Царевич Фамира - прямой и близкий родич каменного царства и сам - носитель каменного сердца.

Сердца людей мятежны, но люблю
в горах седые камни.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А зачем
ты к ним ходил, Фамира? Стосковался
по золотым браслетам? Влажных глаз

152

и суженных желаньем надо было
для этих струн?
Иль самок соловей
приманивать задумал:³³²

В людях его отталкивает это вечно метущееся многообразно-тоскливое, досадное и бессмысленно оскверняющее искажение единого божественного образа. Так много повторений одной и той же ограниченности, одних и тех же заученных стремлений, одной и той же червеобразной сцепленности с землей, с 'земными благами', с земной любовью. Одна память об этом утомляет и опустошает душу. Если бы Фамира явился сейчас, он удивленно спросил бы: не слишком ли уж много
людей, этой многоголовой скверны, неустанно поддерживающей царство Мировой Пошлости! Все в людях ему чуждо и особенно то, что окрашивает их лица животным восторгом страсти и заревом злобы.

И Фамира - один: и непонятен, и далек в своем драгоценном и звездном нимбе одиночества. Людям бесполезно приближаться. Они только пострадают от соприкосновения с ним. Прикосновение к его ауре несет с собой безрадостность. Фамира

рожден, чтоб быть безрадостно любимым,
пленять, как сон, и ускользать, как тень.

Судьба вложила в него высокий и мучительный дар безлюбости:

Живу я
для черно-звездных высей...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я матери, я людям, я богам
прощаю все обиды - пусть и дальше
коль надо им, потешатся, - но мне
дай утонуть глазами в блеске лиры
и сердцу ритмом слиться с трепетаньем
семи небесных струн, небесных струн!³³³

Мать, полюбившая его единственной и последней женской любовью, говорит о Фамире:

Я не нужна ему. Пойми: никто
ему не нужен. Вот, Силен, что страшно.

153

Живет в мечтах он, сердцем горд и сух,
и музыкой он болен.³³⁴

О, музыка! Это то, что больше любви, что расковывает мечты, дает единое святое, творческое дыхание.

Тоска Фамиры - по 'музыке мечты, еще не знавшей слова'³³⁵, - по призраку любви, не знавшей воплощения, - по святыне Красоты, линии которой не закованы в мраморе лица. Он потому и безлюбый, что другая любовь победила в нем: любовь к истинной Красоте и абсолютной Музыке. Такая любовь безраздельна и вытесняет ее земные воплощения, задергивает флером 'неслышного прости'³³⁶ даже желанные прекрасные лица, даже 'суженные желаньем глаза'. - В этом смысле Фамира и духом и телом - служитель мистической и музыкальной грезы.

Чуть слышный луч от музыки. В глаза
мои спустись, там приютишься в сердце,
безмолвный, безнадежный. И вослед
я не впущу ни тени.³³⁷

Интересны манеры и жесты Фамиры. - С каким трудом дает он руку нимфе Аргиопэ, своей матери, и уже сразу чувствует преграду для любви:

Я сесть готов с тобой. И я люблю -
о, не тебя, - но сказки роз и перлов -
дыхание твое люблю я, речи странны³³⁸.

А вот страх перед любовью, перед тяжелым и душным пологом любви:

Нимфа
(порывисто лаская Фамиру)

О, мой Фамира! Сын мой! Пробужденье
моей души! Мой день, мой бог, мой идол,
желание мое, моя тоска!

Фамира
(освобождаясь от ее объятий)

Довольно же. Оставь меня. Мне страшно.

154

Иль матери так любят? Я слыхал,
что песни их, как полог тихи:³³⁹

Вот Нимфа предлагает Фамире женские одежды и скрытую жизнь вдвоем:

Пусть небеса расцветятся Иридой,
или дождем туманят их пары,
что небо нам? Мы будем под небридой³⁴⁰,
как две сестры.

Фамира:

Как две сестры: Не слишком ли уж близко,
и горячо, и тесно? Так не спят,
чтоб плесенью покрылось сердце - ночи,
и месяцы, и годы:³⁴¹

Вот прикосновение Фамиры к руке. Нимфа хочет прижаться к нему, хочет что-то сказать, но Фамира отстраняет ее:

Розы: Губы
не открывайтесь больше. Мне ни слов,
ни вас самих от вас не надо: Косы
пушистые: рука:

(Поднимает и оставляет упасть одну из бледных рук Нимфы)

ланиты: слез
недавние следы:

(Отстраняется, видя, что Нимфа снова делает движение к нему.)

Прикосновенья
не надо - нет. Лучей, одних лучей:
Там музыка:³⁴²

И для Фамиры (пока он не ослепил себя) остаются только музыкальные касания глаз, - т.е. возврат к прежней формуле Инн. Анненского :

Мечту моей тоскующей любви
твои глаза с моими делят немо.³⁴³